Кроме Фелтона и Босха, у машины стояли еще четверо – из отдела по борьбе с организованной преступностью полицейского управления Метро: Айверсон и его напарник Сикорелли и еще двое – Бакстер и Пармили. ОБОП был частью вотчины Фелтона, но сегодня всем заправлял Бакстер – чернокожий, почти лысый, лишь на висках оставался седой пушок. Бугристые мускулы и вся его наружность словно бы говорили: не желаю никаких стычек. Он показался Босху человеком, который способен применить как силу, так и насилие. А это разные вещи.
Из их разговоров Босх понял, что дом Гошена им хорошо известен – следили и раньше. Он располагался примерно в миле на запад. Бакстер успел туда прокатиться и видел, что черный «корвет» Гошена стоял под навесом.
– Ордер имеется? – поинтересовался Босх.
Он представил, как дело разваливается в суде из-за того, что полиция ворвалась в дом подозреваемого без законных оснований.
– Отпечатков пальцев вполне достаточно, чтобы получить ордер на обыск и арест, – ответил Фелтон. – Утром мы обратились к судье. Кстати, мы ведь тоже получили информацию. Полагаю, Айверсон вам сообщил?
– Пусть это его отпечатки. Но их недостаточно, чтобы выдвинуть обвинение. Мы слишком торопимся. Убийство произошло в Лос-Анджелесе. Но у меня нет оснований увезти туда подозреваемого. А ваша информация? Смеху подобно! Анонимный звонок – грош ему цена!
На Босха посмотрели так, словно он рыгнул в обществе девиц на первом балу.
– Гарри, пропустим еще по стаканчику кофе? – предложил Фелтон.
– С меня довольно.
– Все-таки давайте возьмем.
Капитан увлек Босха в помещение пожарных. Там на кухонной стойке стоял чан с кофе, и, прежде чем продолжить беседу, Фелтон налил себе горячий напиток.
– Послушайте, Гарри, это потрясающая возможность и для нас, и для вас.
– Да, поэтому я не хочу все испортить. Неужели нельзя было подождать, пока у нас не появится что-нибудь реальное? Это мое расследование, а распоряжаетесь всем вы.
– Я полагал, мы обо всем договорились.
– Я тоже. Но договариваться с вами все равно что мочиться против ветра.
– Вот что, детектив. Сейчас мы отправимся и возьмем этого типа. Потом обыщем дом, посадим его в камеру, и я вам гарантирую: если и не он убил, то сдаст вам убийцу. А заодно нам – Джоя Маркса. Так что будем действовать и не ворчать.
Он похлопал Босха по плечу и вышел. Босх несколько минут постоял и последовал за ним. Он понимал, что напрасно возмущается. Когда обнаруживают отпечатки пальцев на трупе, того, кому они принадлежат, немедленно хватают. А с деталями разбираются после. Но Босху не нравилось, что он оказался в роли стороннего наблюдателя. Он признался себе, что дело именно в этом. Ему хотелось самому заправлять расследованием. Но здесь, в пустыне, он чувствовал себя беспомощно бьющейся на песке выброшенной из воды рыбой. Следовало позвонить Биллетс, но было слишком поздно – она ничего не могла предпринять. К тому же Босх не собирался признаваться, как дело уплыло у него из рук.
Когда он вышел из здания пожарной части в пекло, на улице уже стоял патрульный автомобиль с двумя полицейскими в форме.
– Ну вот, – произнес Фелтон, – все в сборе. По машинам, поехали брать сукина сына.
Через пять минут они были на месте. Дом Гошена стоял среди Дезерт-Вью-авеню. Достаточно большой, но не чрезмерно, он резко отличался от окружающего пейзажа только бетонной стеной с воротами, которая огораживала пол-акра частной собственности. Вокруг ничего не было, но хозяин счел необходимым обеспечить безопасность и отгородиться от мира.
Полицейские остановили машину. Бакстер вытащил из багажника две стремянки. Они установили одну рядом с воротами, и Айверсон первым полез на стену. Оказавшись наверху, он втянул вторую стремянку и опустил по другую сторону ограды. А затем чуть замешкался.
– Эй, никто не видел собак?
– Тут нет никаких собак, – промолвил Бакстер. – Утром сам проверял.
Айверсон спустился, а за ним остальные. Ожидая своей очереди, Босх оглянулся и в нескольких милях к востоку заметил отмеченную неоновыми огнями границу Стрипа. Даже солнце над ним казалось красным неоновым шаром. Воздух из теплого превратился в горячий, обжигал и драл горло, как наждачная бумага. Босх вспомнил о лежащем в кармане медицинском карандаше для губ «Чапстике» с ароматом вишни, который он купил в ларьке отеля, но ему не хотелось пользоваться им на виду у местных полицейских.
Перевалив через стену и следуя за остальными к дому, Босх посмотрел на часы. Было почти одиннадцать, но дом казался пустым. Ни движения, ни звука, ни света – ничего. Окна зашторены.
– Вы уверены, что он здесь? – шепнул он Бакстеру.
– Да, – отозвался тот, не понижая голоса. – Около шести я перебрался через стену и потрогал капот «корвета». Он был теплым. Парень только явился домой и теперь отсыпается. Гарантирую. Для этого типа девять утра все равно что четыре для нормальных людей.
Босх покосился в сторону «корвета». Он запомнил эту машину со вчерашнего вечера. Затем обвел взглядом пространство внутри стены. Под ногами расстилался ковер сочной травы. Засадить травой подобное пространство стоило хозяину целого состояния. И не меньше приходится тратиться на поливку. Имение выделялось в пустыне, словно полотенце на березе. От этих мыслей его отвлек громкий стук: Айверсон колотил ногой во входную дверь.
С оружием на изготовку Босх и другие устремились в темноту. И с предостерегающим криком «Полиция! Стоять! Ни с места!» кинулись по коридору налево. Босх побежал за лучами их фонарей. И почти сразу услышал женский крик.
Когда он оказался в спальне, Айверсон уже склонился над широченной кроватью и держал короткоствольный «смит-и-вессон» в шести дюймах от лица Люка Гошена. Здоровяк, с которым Босх встречался накануне, лежал под черной шелковой простыней и взирал на ситуацию без особого трепета, словно бросающий по кольцу Мэджик Джонсон [129]. Он даже поднял голову и обозрел сцену в укрепленном над головой потолочном зеркале.
Волновались женщины. Их тут было две. Обе голые. Они стояли по обе стороны кровати, не стесняясь своей наготы, и кричали. Бакстер не выдержал и приказал:
– А ну-ка уймитесь!
Однако потребовалось еще несколько секунд, чтобы наступила тишина. Никто не шевелился. Босх не сводил глаз с Люка Гошена. Он был единственной реальной угрозой в этой комнате. Босх чувствовал, что другие копы и оба полицейских в форме, которые пришли обыскивать дом, тоже вошли в комнату и толкались у него за спиной.
– На живот, Люк! – велел Айверсон. – А вы, девчонки, прикройтесь! Быстро!
– Вы не имеете права… – начала одна из женщин.
– Заткнись! – оборвал ее Айверсон. – Одевайся или отправишься в город нагишом. Выбирай!
– Рэнди! – Голос Гошена прогудел низко, как из бочки. – Заткни свою глотку и одевайся. Они вас никуда не заберут. И ты тоже, Харм.
Все мужчины, кроме Гошена, машинально повернули головы к той, кого арестованный назвал Харм. Похоже, она весила не более девяноста фунтов. У нее были белокурые волосы, груди, которые она могла спрятать в чашечках детского сервиза, в складках влагалища блестело золотое колечко. Выражение страха лишило ее лицо всякой красоты.
– Хармони, – поправила девушка.
– Давай, Хармони! – поторопил ее Фелтон. – И ты тоже. Отойдите к стене и одевайтесь.
– Пусть возьмут одежду и выметаются отсюда, – предложил Айверсон.
Хармони, которая натягивала джинсы, замерла и посмотрела на мужчин, отдающих противоречивые приказания.
– Так что нам делать? – раздраженно спросила Рэнди. – Может, вы сначала разберетесь между собой?
Босх узнал в ней женщину, которая накануне танцевала в «Долли».
– Выведите их к чертовой матери! – прорычал Айверсон. – Живее!
Полицейские в форме приблизились, собираясь выдворить обнаженных девушек из комнаты.
– Не трогайте меня! – взвизгнула Рэнди. – Я сама уйду.
Айверсон сдернул с Гошена простыню и застегнул на заведенных за спину руках наручники. Светлые волосы Люка были заплетены на затылке в тугую косичку. Накануне Босх этого не заметил.
– В чем проблемы, Айверсон? – произнес арестованный, вжимаясь лицом в матрас. – Вся возня из-за этого хмыря? У тебя совсем крыша поехала?
– Сделай одолжение, заткни пасть! – отозвался детектив.
Гошен со смехом прорычал угрозу. Он сильно загорел и был крупнее, чем показалось накануне Босху. Тело накачано, руки словно окорока. Понятно, почему Люк спит сразу с двумя женщинами и те лезут к нему в постель.
Гошен притворно зевнул, чтобы всем стало ясно, что он нисколько не напуган происходящим. На нем были только трусы, такого же черного цвета, что и простыни. На спине татуировки: на левой лопатке – обозначение одного процента, на правой – эмблема «харлей-дэвидсон». На правом предплечье еще одна татуировка – цифра «восемьдесят восемь».
– Это что, твой ай-кью [130]? – Детектив шлепнул его по руке.
– Пошел ты, Айверсон, вместе со своим фальшивым гребаным ордером! – бросил Люк.
Босх знал, что означают его татуировки. Достаточно насмотрелся этого добра в Лос-Анджелесе. Восьмая буква английского алфавита – «Н». Следовательно, «88» – двойное «Н» и означает «Хайль Гитлер!». Значит, Гошен провел какое-то время в среде фашистов. Но Босх помнил, что большинство попадавшихся ему подонков, имевших такие татуировки, получили их в тюрьмах. Он удивился, что увидел аналогичную у Люка. За тем не числилось никакого криминала, он не провел ни суток за решеткой. Если бы с ним случилось нечто подобное, компьютер служб обработки информации распознал бы оставленные на пиджаке Алисо отпечатки пальцев. Но Босх оставил эти размышления, заметив, что Люк пытается повернуть голову и взглянуть на него.
– Это тебя… тебя должны арестовать за то, что ты сделал с Гусси.
Босх наклонился над кроватью: