Босх хорошо понимал Джулию. Через это проходили все полицейские. Ежедневно бродишь по клоаке, и вскоре начинает казаться, что, кроме нее, ничего не существует. Вот почему он не мог бы вернуться в патрульную службу. Она представлялась ему лейкопластырем на пулевой ране.
— Ты думала, служба будет иной, когда училась в академии?
— Не помню, о чем я думала. И не уверена, что смогу достичь того положения, где буду что-либо значить.
— Уверен, достигнешь. Первые два года тяжелые. Но ты входишь в курс дела, начинаешь видеть перспективу и свой путь. У тебя все образуется.
Произнося эту ободряющую речь, Босх не испытывал уверенности. У него были долгие периоды сомнений относительно своей работы и выбора. Советуя Джулии терпеть, он сознавал, что не совсем искренен.
— Давай побеседуем о чем-нибудь другом, — предложила Джулия.
— С удовольствием, — улыбнулся Босх.
Он неторопливо пригубил коктейль, думая, как повернуть разговор в другое русло. Поставил бокал и произнес:
— Ты путешествовала в Андах, и тебя осенило: «А ведь я хочу служить в полиции».
Джулия рассмеялась, желая избавиться от унылости.
— Не совсем так. И я не бывала в Андах.
— А как же полная, красочная жизнь, которую вела до того, как нацепить значок? Ты сказала, что путешествовала по всему миру.
— В Южную Америку не ездила.
— Анды там? Я-то думал, во Флориде.
Джулия снова рассмеялась, и Босх обрадовался, что удачно сменил тему. Ему нравилось смотреть на ее зубы, когда она смеется. Они были чуточку кривыми, и в некотором смысле это делало их превосходными.
— Ну а кроме шуток, чем ты занималась?
Джулия повернулась на табурете так, что они с Босхом оказались плечом к плечу и глядели друг на друга в зеркало позади ряда разноцветных бутылок вдоль задней стены.
— Была какое-то время адвокатом — по гражданским делам, потом поняла, что это лакейское занятие, бросила его и стала путешествовать. При этом работала. Делала керамику в итальянской Венеции, была конным экскурсоводом в Швейцарских Альпах, поваром на гавайском туристическом судне. Подвизалась и на других ролях, повидала чуть ли не весь мир — кроме Андов. Затем вернулась домой.
— В Лос-Анджелес?
— Я здесь родилась и выросла. А ты?
— Тоже.
— Я в Сидерсе.
Джулия подняла бокал, и они чокнулись.
— За гордых и смелых! — провозгласила она.
Босх выпил и, взяв графин, налил сайдкара. Он значительно опережал Джулию, но это не смущало его. Чувствовал он себя раскованно. Приятно было на время забыть о работе, сидеть рядом с женщиной, не имеющей прямого отношения к делу о костях.
— Родилась в Сидерсе? — сказал он. — А росла где?
— Не смейся. В Бел-Эйре.
— Вот как? Видимо, твой отец не очень доволен, что ты решила служить в полиции.
— Тем более что однажды я ушла из его юридической фирмы и не подавала о себе вестей два года.
Босх улыбнулся и поднял бокал. Джулия чокнулась с ним.
— Храбрая девочка.
Когда они поставили бокалы, Джулия предложила:
— Давай покончим со всеми вопросами.
— Хорошо, — отозвался Босх. — И чем займемся?
— Отвези меня домой, Гарри. К себе.
Босх посмотрел в ее блестящие карие глаза, подумав, что события развиваются молниеносно. Это редко случается между полицейскими, сознающими свою принадлежность к замкнутой группе общества и ежедневно отправляющимися на работу с мыслью, что она связана с риском для жизни.
— Да, — промолвил наконец Босх. — Мне пришло на ум то же самое.
Он наклонился к Джулии и поцеловал ее в губы.
11
В гостиной Босха Джулия Брейшер смотрела на компакт-диски, сложенные стопками на полках возле стереопроигрывателя.
— Я люблю джаз.
Босх был в кухне. Он улыбнулся, услышав ее слова. Наполнил два бокала мартини из шейкера, вошел в гостиную и подал один ей.
— Кто тебе нравится?
— В последнее время Билл Эванс.
Босх кивнул, подошел к полке и достал «Некий рай». Вставил компакт-диск в проигрыватель.
— Билл и Майлс, — сказал он. — Разумеется, Колтрейн и еще несколько исполнителей. Я считаю их самыми лучшими.
Когда зазвучала музыка, он поднял свой бокал, Джулия подошла и чокнулась с ним. Вместо того чтобы пить, они слились в поцелуе. Потом она рассмеялась.
— Что такое? — спросил Босх.
— Ничего. Просто я чувствую себя беззаботной и счастливой.
— Я тоже.
— Очевидно, дело в том, что ты отдал мне фонарик.
Босх пришел в недоумение:
— Как это понять?
— Он ведь такой фаллический.
Увидя выражение лица Босха, Джулия снова рассмеялась и пролила на пол чуть-чуть коктейля.
Позднее, когда она лежала на его кровати, Босх водил пальцем по татуировке в виде сияющего солнца на ее пояснице и думал о том, какой близкой и вместе с тем незнакомой кажется ему эта женщина. Он не знал о ней почти ничего. При взгляде на нее под любым углом зрения обнаруживался сюрприз вроде этой татуировки.
— О чем думаешь? — спросила Джулия.
— О человеке, который нанес тебе это на поясницу. Жалею, что не я.
— Почему?
— Потому что какая-то его часть всегда будет с тобой.
Джулия с улыбкой перевернулась на бок, показывая груди. Волосы ее рассыпались по плечам. Босху нравилось и это. Она притянула его к себе, наградила долгим поцелуем, а потом сказала:
— Давно не слышала ничего столь приятного.
Босх положил голову на ее подушку, ощутив запах нежных духов, секса и пота.
— У тебя нет никаких портретов на стенах, — удивилась Джулия. — Я имею в виду — фотографий.
Он пожал плечами. Джулия повернулась к нему спиной. Он положил ладонь на ее грудь и притянул к себе.
— Останешься до утра?
— Муж, наверное, заинтересуется, где я, но ему можно позвонить.
Босх оцепенел, а Джулия рассмеялась.
— Зачем ты меня так пугаешь?
— Ты даже не спросил, есть ли у меня кто-нибудь.
— Ты меня тоже не спрашивала.
— С тобой все было ясно. Типичный одинокий детектив. И она заговорила низким мужским голосом: — Только факты, мэм. У меня нет времени на женщин. Я расследую убийства. Мне надо выполнить работу, и я...
Босх провел большим пальцем по ее боку. Она, замолчав, улыбнулась.
— Ты одолжила мне фонарик, — сказал он. — Я подумал: женщина, у которой кто-то есть, этого не сделает.
— А у меня для тебя новость, крутой парень. Я видела фонарик у тебя в багажнике. В коробке, до того, как ты его прикрыл. Ты не обманул никого.
Смущенный Босх перекатился на свою подушку. Он чувствовал, как лицо краснеет, и закрыл его руками.
— О Господи...
Джулия наклонилась к нему, отвела его руки и поцеловала в подбородок.
— Мне это понравилось. Положило конец моему рабочему дню и дало основание предвкушать кое-что.
Она повернула его руки ладонями вниз, взглянула на шрамы, покрывающие костяшки. Давние, уже не очень заметные.
— Слушай, а это что?
— Шрамы.
— Сама вижу. Откуда?
— Там были наколки. Я их свел.
— Зачем?
— Заставили, когда поступил на военную службу.
Джулия засмеялась.
— Там было написано «Армия — дерьмо» или нечто в этом роде?
— Нет, совсем другое.
— Так что же? Скажи, я хочу знать.
— На одной руке — «Держись», на другой — «крепко».
— "Держись крепко"? Почему?
— Ну, это долгая история...
— Время у меня есть. Муж ничего не имеет против. Расскажи, мне интересно.
— В детстве я несколько раз удирал и однажды оказался в Сан-Педро, в рыбацких доках. И у многих рыбаков, ловцов тунца, видел на руках эту надпись. Спросил о ней одного из них, он ответил, что это их девиз. То есть когда они неделями плавают в море на своих суденышках и поднимается такая волна, что становится жутко, нужно ухватиться за что-то и крепко держаться.
Босх сжал кулаки и поднял их.
— Крепко держаться за жизнь... за все, что имеешь.
— И ты сделал такую же наколку. Сколько тебе было лет?
— Шестнадцать. Только я не знал, что рыбаки позаимствовали эту надпись у военных моряков. И год спустя, когда поступил в армию, сержант первым делом велел ее свести. Не мог допустить, чтобы у кого-либо из его солдат была морская татуировка.
Джулия взяла Гарри за руки и пристально посмотрела на костяшки.
— На лазерную работу не похоже.
— Тогда лазеров еще не было.
— И что ты делал?
— Сержант Россер повел меня из казармы к задней стене административного корпуса. Она была кирпичной. И заставил бить по ней кулаками, пока кожа на всех костяшках не оказалась содрана. Через неделю, когда они подзажили, заставил проделать то же самое снова.
— Черт возьми, это варварство.
— Нет, это армия.
При этих воспоминаниях Босх улыбнулся. Было не так уж скверно, как могло показаться. Поглядел на свои руки. Музыка прекратилась, он встал и голым пошел сменить компакт-диск. Когда вернулся в спальню, Джулия спросила:
— Клиффорд Браун?
Босх кивнул и шагнул к кровати. Кажется, он еще не знал женщины, так хорошо знакомой с джазовой музыкой.
— Стой там.
— Что?
— Дай рассмотреть тебя. Расскажи о других своих шрамах.
Комната освещалась тускло, но Босх застеснялся своей наготы. Он был в хорошей форме, однако старше Джулии больше чем на пятнадцать лет. Подумал: был ли у нее такой старый мужчина?
— Гарри, ты превосходно выглядишь. Жутко возбуждаешь меня, доволен? А другие шрамы откуда?
Босх коснулся толстого выпуклого шрама над левым бедром.
— Этот? След от ножа.
— Где ты получил рану?
— В туннеле.
— А на плече?
— От пули.
— Где?
Он улыбнулся:
— В туннеле.
— Господи, держись подальше от них.
— Стараюсь.
Босх лег в постель и накрылся простыней. Джулия коснулась его плеча, провела большим пальцем по шраму.
— Прямо в кость.
— Да, мне повезло. Рука действует. Ноет зимой и в сырую погоду, вот и все.
— Какие при этом бывают ощущения? Я имею в виду от пули.