Они спустились по лестнице, которую Рон спрятал обратно в потолок, и вернулись в спальню. Гермиона по-прежнему разбирала книги.
– Как только мы уедем, это чудо переселится сюда, – сообщил Рон. – Небось ждет не дождется… Трудно, конечно, сказать, он только и умеет, что выть да пускать слюни… но что ни спросишь, вовсю кивает. Короче, он станет мной, подхватившим ряборылицу. Ничего себе планчик?
Гарри все равно не понимал, и это читалось по его лицу.
– Да отличный! – Рон явно расстроился, что Гарри не оценил прелесть идеи. – Смотри: когда мы втроем не появимся в «Хогварце», все решат, что я и Гермиона с тобой, так? И Упивающиеся Смертью отправятся прямиком к нам домой, выяснять, где ты.
– Но, будем надеяться, про меня подумают, что я уехала с родителями. Сейчас многие муглорожденные прячутся, – вставила Гермиона.
– А моих не спрячешь, слишком подозрительно, да и не бросать же им всем работу, – продолжал Рон. – Поэтому мы пустим слух, что я серьезно заболел ряборылицей и в школу мне нельзя. И если придут к нам домой, мама с папой покажут им упыря в моей постели. Ряборылица жутко заразная, никто близко не сунется. И что упырь ничего не говорит, тоже никто не удивится, потому что вроде бы так обычно и бывает, если грибок поражает горло.
– И твои родители в курсе? – осведомился Гарри.
– Папа – да. Он помогал Фреду и Джорджу зколдовывать упыря… А мама… Ты же ее видел. Она не смирится с тем, что мы смылись, пока мы не смоемся.
Воцарилось молчание, нарушаемое лишь глухим стуком: Гермиона бросала книгу за книгой то в одну, то в другую кучу. Рон сидел, глядя на нее, а Гарри – на них обоих, и не мог ничего сказать. Его друзья тщательно ограждали родных, и одно это ясно доказывало: они действительно пойдут с ним до конца и хорошо осознаю́т опасность. Гарри хотелось объяснить, как много это для него значит, но он не находил слов.
Снизу донеслись приглушенные крики миссис Уизли.
– Ну, видно, Джинни оставила пылинку на каком-нибудь дурацком салфеточном кольце, – сказал Рон. – И чего, спрашивается, Делакёры тащатся сюда за два дня до свадьбы?
– Сестра Флёр – подружка невесты, ей надо участвовать в репетиции, но она еще маленькая и не может путешествовать одна, – объяснила Гермиона, раздумывая над судьбой «Бесед с банши».
– Гости маму не успокоят, а наоборот, – констатировал Рон.
– Нам бы лучше решить, – произнесла Гермиона, без сожаления швырнув в мусорную корзину «Теорию защитной магии» и взяв «Рейтинг колдовских школ Европы», – куда, собственно, мы направляемся? Я знаю, Гарри, ты говорил, что первым делом хочешь в Годрикову Лощину, и я прекрасно понимаю почему… но… разве наша главная цель – не окаянты?
– Если б мы знали, где находится хоть один, я бы с тобой согласился, – отозвался Гарри. Вряд ли Гермиона по-настоящему понимает, отчего его манит Годрикова Лощина. Не только из-за могил родителей. Гарри казалось, что в родной деревне он найдет ответы на свои вопросы – может, потому, что там ему удалось выжить после убийственного проклятия Вольдеморта. Теперь, когда фокус предстояло повторить, Гарри так и тянуло туда, где все случилось; он надеялся что-то понять.
– А вдруг Вольдеморт следит за Лощиной? – спросила Гермиона. – Наверняка он ждет, что после совершеннолетия ты отправишься на могилы родителей.
Такая мысль Гарри в голову не приходила. Пока он размышлял, что можно возразить, заговорил Рон, очевидно думавший о своем:
– Этот Р. А. Б… Ну, помните, который украл настоящий медальон…
Гермиона кивнула.
– В записке сказано, что он собирается его уничтожить, верно?
Гарри подтянул к себе рюкзак и достал поддельный окаянт с запиской Р. А. Б.
– «Я украл настоящий окаянт и намерен уничтожить его, как только смогу», – прочел Гарри.
– Что, если он так и сделал? – спросил Рон.
– Он или она, – вставила Гермиона.
– Не важно, – сказал Рон. – Главное, одним меньше!
– Да, но мы все равно должны его найти, – сказала Гермиона. – Проверить, уничтожен он или нет.
– А когда найдем… Как вообще уничтожают окаянты?
– Ну, я про это немного почитала, – ответила Гермиона.
– Что? – удивился Гарри. – Я думал, в библиотеке нет книг об окаянтах.
– Нет, – подтвердила Гермиона краснея. – Думбльдор их изъял, но… не уничтожил.
Рон сел прямо, глаза его округлились.
– Мерлиновы портки! Как же ты их достала?
– Я не… не крала! – Взгляд Гермионы отчаянно заметался между Гарри и Роном. – Думбльдор убрал их с полок, но они же все равно библиотечные! А если бы он правда не хотел, чтоб их нашли, он бы спрятал получше…
– Ближе к теме! – перебил Рон.
– В общем… Это было несложно, – тихо сказала Гермиона. – Обычное призывное заклятие. Ну, знаете: «акцио». И всё – книги из кабинета Думбльдора перелетели в спальню девочек.
– И когда ты это сделала? – Гарри уставился на Гермиону в восхищенном потрясении.
– Сразу после… похорон… – еле слышно ответила она. – Как только мы решили бросить школу и искать окаянты. Я пошла собираться… и поняла, что чем больше мы о них узнаем, тем лучше… Я была одна… Попробовала… И получилось. Влетели прямо в открытое окно, и я… их взяла.
Она сглотнула и умоляюще произнесла:
– Думбльдор бы не рассердился. Я же не затем, чтоб их создавать…
– А что, по-твоему, мы против? – спросил Рон. – Где они?
Гермиона, порывшись в груде книг, достала большой том в потускневшем переплете черной кожи. Она смотрела на него с отвращением и держала на отлете, как дохлую мышь.
– Здесь есть точные инструкции по изготовлению окаянтов. «Тайны наичернейшей магии»… Страшная книга, жуткая, с самыми черными заклинаниями. Интересно, когда Думбльдор изъял ее из библиотеки?.. Если уже после того, как стал директором, скорее всего, Вольдеморт ею и пользовался.
– Что ж тогда он спрашивал Дивангарда, как создать окаянт, если и сам знал? – озадачился Рон.
– Хотел уточнить, что будет, если расколоть душу на семь частей, – ответил Гарри. – Думбльдор считал, что Реддль к тому времени уже выяснил технологию изготовления. И ты, Гермиона, пожалуй, права – возможно, именно из этой книги.
– Чем больше я читала, – сказала Гермиона, – тем больше понимала, какой это ужас. Просто не верится, что он создал целых шесть. Там ведь предупреждают, что грозит оставшейся части души, если создать хотя бы один!
Гарри вспомнил слова Думбльдора о том, что Вольдеморт вышел за пределы «обыкновенного зла».
– И нет способа собрать себя обратно? – спросил Рон.
– Есть, – горестно улыбнулась Гермиона, – но это мучительно больно.
– Почему? Как это делается? – заинтересовался Гарри.
– Раскаяние, – ответила Гермиона. – Нужно по-настоящему прочувствовать, что ты натворил. Там еще сноска: такая боль способна убить. Как-то я сомневаюсь, что Вольдеморт на это пойдет.
Рон опередил Гарри с ответом:
– Да уж. А там говорится, как уничтожать окаянты?
– Да. – Гермиона полистала тонкие страницы с такой гримасой, будто исследовала гнилой труп. – Чтобы черные маги знали, какой силы заклинания необходимы для их защиты. Кстати, то, что Гарри сделал с дневником Реддля, – один из немногих надежных способов уничтожить окаянт.
– В смысле проткнуть зубом василиска? – спросил Гарри.
– Надо же, а у нас их как раз целая куча, – съязвил Рон. – Я-то все думал, куда девать.
– Не обязательно зубом василиска, – терпеливо возразила Гермиона. – Но нужно нечто настолько разрушительное, чтобы окаянт не сумел восстановиться. Против яда василиска есть единственное противоядие, очень редкое…
– Слезы феникса, – кивнул Гарри.
– Совершенно верно, – сказала Гермиона. – Но беда в том, что субстанций, подобных яду василиска, очень мало и носить их при себе крайне опасно. Однако придется что-то придумать – окаянт не разорвешь, не разобьешь и не сломаешь. Надо нанести ему повреждение, которое не лечится колдовством.
– Хорошо, но если мы разрушим вместилище, – произнес Рон, – разве осколок души не может перескочить и поселиться где-нибудь еще?
– Нет. Окаянт – полная противоположность человеку.
Гарри и Рон ничего не поняли, и Гермиона поспешила объяснить:
– К примеру, если бы я сейчас взяла меч и проткнула Рона насквозь, я бы все равно не затронула его душу.
– Вот спасибо, успокоила, – сказал Рон.
Гарри засмеялся.
– Зря веселишься! Я вот о чем: если пострадает тело, душа выживет, – серьезно продолжала Гермиона. – А с окаянтами все наоборот. Выживание осколка души напрямую зависит от своего магического хранилища. Без него осколок не способен существовать.
– Когда я проткнул дневник, он вроде как умер. – Гарри вспомнил чернила, кровью лившиеся с проколотых страниц, и вопль, с которым исчез осколок души Вольдеморта.
– Да, и когда дневник уничтожили как полагается, часть души перестала существовать. А когда Джинни пыталась спустить его в туалет, он возродился как новенький.
– Постойте, – нахмурился Рон. – Но ведь осколок души из дневника вселился в Джинни? А это как?
– Пока магическое вместилище невредимо, осколок может переселяться в тех, кто поблизости. Не физически, не в смысле, что подержишь, к примеру, медальон в руках, и конец, – добавила она, предупреждая вопрос Рона. – А эмоционально. Джинни изливала дневнику душу и тем самым подставила себя под удар. Если любишь окаянт, зависишь от него, тогда беда.
– Интересно, как Думбльдор уничтожил кольцо? – задумчиво проговорил Гарри. – Что же я его не спросил? Я так и не…
Он осекся на полуслове, задумавшись обо всем, что еще стоило спросить у Думбльдора. Со дня его гибели Гарри только и делал, что жалел об упущенных возможностях: сколько можно было узнать… все узнать…
Тишину внезапно взорвало: дверь спальни распахнулась, и от грохота вся комната содрогнулась. Гермиона закричала и выронила «Тайны наичернейшей магии», Косолапсус, негодующе зашипев, шмыгнул под кровать, а Рон, вскочив, поскользнулся на шокогадушной обертке и треснулся головой о стену. Гарри инстинктивно потянулся за палочкой, но потом сообразил, что на пороге стоит миссис Уизли, растрепанная и очень разгневанная.