– Вы же умерли, – сказал Гарри.
– Я? Да, – как ни в чем не бывало подтвердил Думбльдор.
– Тогда… и я, значит, тоже?
– А! – Думбльдор улыбнулся шире. – Хороший вопрос. В целом, мой мальчик, я полагаю, что нет.
Они смотрели друг на друга, и старик по-прежнему лучезарно улыбался.
– Нет? – повторил Гарри.
– Нет, – ответил Думбльдор.
– Но… – Гарри инстинктивно ощупал лоб, но не нашел шрама. – Я должен был умереть… я же не защищался! Я дал ему себя убить!
– И это, – сказал Думбльдор, – насколько я понимаю, изменило ход вещей.
Он излучал счастье, как свет, как огонь: Гарри никогда еще не видел, чтобы Думбльдор был столь явно, столь откровенно всем доволен.
– Объясните.
– Но ты ведь и сам знаешь. – Думбльдор повертел большими пальцами.
– Я дал ему убить себя, – произнес Гарри. – Так?
– Так, – кивнул Думбльдор. – Продолжай.
– И осколок его души, который был во мне…
Думбльдор кивнул еще энергичнее и широко, ободряюще улыбнулся.
– …что, умер?
– О да! – подтвердил Думбльдор. – Вольдеморт его уничтожил. Твоя душа теперь целиком и полностью твоя.
– Но тогда…
Гарри оглянулся на маленькое, искалеченное, дрожащее существо под дальним креслом.
– Что это, профессор?
– То, чему мы оба не в силах помочь, – ответил Думбльдор.
– Но если Вольдеморт использовал убийственное проклятие, – снова начал Гарри, – и никто за меня не умер… почему я жив?
– Думаю, ты сам понимаешь, – сказал Думбльдор. – Вернись мысленно назад. Вспомни, что он сделал в своем невежестве, жадности, жестокости.
Гарри задумался, обвел взглядом зал. Если это и дворец, то весьма странный. Кресла короткими рядами, тут и там рельсы – и никого, только Гарри, Думбльдор и убогое существо без кожи. Ответ пришел легко, без усилий:
– Он взял мою кровь.
– Точно! Взял твою кровь и воссоздал из нее свое тело! Твоя кровь в его жилах, Гарри! Защита Лили в вас обоих! Он обрек тебя жить, пока жив он сам!
– Я жив… пока он жив? Но я думал… все как раз наоборот! Я думал, мы оба умрем! Или это одно и то же?
Его отвлекли всхлипы бьющегося в агонии существа; Гарри обернулся.
– Вы уверены, что ничего нельзя сделать?
– Решительно ничего.
– Тогда объясните… подробнее, – попросил Гарри. Думбльдор улыбнулся.
– Ты был седьмым окаянтом, Гарри, окаянтом, который он создавать не собирался. Он искалечил свою душу настолько, что от немыслимого зла – убийства твоих родителей, покушения на ребенка – она развалилась на части. Но то, что выбралось из комнаты, было даже меньше, чем он думал. В комнате осталось не только его тело. Он запер часть себя в тебе, в своей несостоявшейся жертве… Его знания были постыдно неполны, Гарри! То, чего он не признавал, он не хотел и понять. Вольдеморт знать не желал о домовых эльфах и детских сказках, о любви, верности, чистоте. Он ничего в этом не понимал. Ничего. Ему не дано было постичь, что это сильнее его и сильнее любой магии… Он взял твою кровь в надежде, что она его укрепит. Он принял в свое тело крошечную частицу чар твоей матери, которые она передала тебе, умирая. Его тело хранит ее жертву, и пока эти чары живы, живы и ты, и последняя надежда Вольдеморта.
Думбльдор улыбнулся Гарри. Тот уставился на него:
– И вы знали? Знали… все время?
– Догадывался. Но я обычно угадываю, – удовлетворенно произнес Думбльдор.
Они довольно долго сидели в тишине – только существо под креслом дрожало и хныкало.
– И еще, – сказал наконец Гарри. – Почему моя палочка сломала ту, которую он одолжил?
– Тут у меня нет уверенности.
– А догадки? – спросил Гарри, и Думбльдор засмеялся.
– Тебе следует понять, мой мальчик, что вы с лордом Вольдемортом достигли сфер магии, до сих пор не изученных. То, что произошло, – по-моему, случай беспрецедентный, и, я думаю, никакой изготовитель палочек ничего не смог бы ни предсказать, ни объяснить Вольдеморту… Как ты уже понял, лорд Вольдеморт, возвращая себе человеческий облик, невольно вдвое укрепил связь с тобой. Осколок его души и так был связан с твоей, а он, думая стать сильнее, принял в себя часть жертвы твоей матери. Если бы он отчетливо постигал ужасное могущество ее жертвы, он, наверное, не посмел бы коснуться твоей крови… впрочем, тогда он не был бы лордом Вольдемортом и, возможно, никогда бы не убивал… С этой двойной связью ваши судьбы сплелись воедино – и как! История колдовского мира еще не знала ничего подобного. Поэтому, когда Вольдеморт попробовал убить тебя палочкой, чья сердцевина была близнецом твоей, случилось, как мы помним, нечто чрезвычайно странное. Лорд Вольдеморт не знал, что ваши палочки – близнецы, и никак не ожидал такого… В ту ночь он испугался куда больше твоего, Гарри. Ты допускал возможность смерти, ты даже раскрыл ей объятия, но для лорда Вольдеморта это немыслимо. Твоя смелость победила, твоя палочка взяла верх над его, и то, что между ними произошло, своеобразно отразило отношения между вами. Мне представляется, в ту ночь твоя палочка впитала часть силы и умений палочки Вольдеморта, можно даже сказать, крупицу его самого. И когда он преследовал тебя, твоя палочка узнала его – брата и смертельного врага – и направила против него его собственную магию, мощнейшую и, разумеется, не доступную палочке Люциуса. Твоя палочка, а значит, твоя невероятная храбрость плюс чрезвычайные способности самого Вольдеморта: был ли у бедной хворостинки Люциуса Малфоя шанс выстоять?
– Но если моя палочка так могущественна, как Гермиона умудрилась ее сломать? – удивился Гарри.
– Дорогой мой, все ее могущество было направлено исключительно на Вольдеморта, который столь опрометчиво нарушил глубинные законы магии. Только против него твоя палочка обладала феноменальной силой. В остальном она была самой обычной палочкой… впрочем, я уверен, очень хорошей, – любезно закончил Думбльдор.
Гарри сидел, задумавшись, очень долго – или несколько секунд. Время здесь текло непонятно.
– Он убил меня вашей палочкой.
– Он не сумел убить тебя моей палочкой, – поправил Думбльдор. – Полагаю, мы можем принять как данность тот факт, что ты жив… Хотя, разумеется, – добавил он, будто опасаясь показаться неучтивым, – я отнюдь не преуменьшаю твоих страданий. Их было много.
– Но теперь мне замечательно, – сказал Гарри, разглядывая чистые ладони. – А мы вообще где?
– Ну, об этом я собирался спросить тебя, – проговорил Думбльдор, озираясь. – Как думаешь, где мы?
Пока он не спросил, Гарри не имел ни малейшего представления. Сейчас, однако, ответ возник сам собой.
– Похоже, – медленно начал Гарри, – на вокзале Кингз-Кросс. Только здесь слишком чисто и пусто, и, по-моему, нет поездов.
– Вокзал Кингз-Кросс! – Думбльдор неудержимо захихикал. – Батюшки, неужели?
– А, по-вашему, где? – довольно воинственно спросил Гарри.
– Милый мой, без понятия! Здесь все по-твоему.
Гарри не понял, что это значит; поведение Думбльдора его бесило. Он воззрился на старика, но потом вспомнил, что у него есть и более интересные темы для обсуждения.
– Дары Смерти, – произнес он и обрадовался, когда улыбка сползла с лица Думбльдора.
– Ах да, – пробормотал тот в легкой тревоге.
– Итак?
Впервые на памяти Гарри директор из почтенного старца будто превратился в маленького мальчика, пойманного на какой-то шалости.
– Простишь ли ты меня? – заговорил Думбльдор. – За то, что не доверял тебе? За то, что не рассказал? Гарри, я боялся, что ты потерпишь неудачу – так же, как потерпел неудачу я. Боялся, что ты повторишь мои ошибки. Я прошу у тебя прощения, Гарри. Я уже некоторое время назад понял, что ты намного лучше меня.
– О чем вы? – спросил Гарри, пораженный тоном Думбльдора и его внезапными слезами.
– Дары, Дары… – бормотал тот. – Греза отчаянных!
– Но они же существуют!
– Да, и очень опасны. И к тому же соблазн для дураков, – сказал Думбльдор. – Я и был дурак. Но ты ведь и сам теперь знаешь, верно? У меня больше нет от тебя секретов. Ты знаешь все.
– Что знаю?
Думбльдор развернулся к Гарри всем телом. Слезы поблескивали в ярко-голубых глазах.
– Хозяин Смерти, Гарри, хозяин Смерти! Чем я в конечном счете лучше Вольдеморта?
– Как чем? – возмутился Гарри. – Конечно, вы лучше! Что вы такое говорите! Вы никогда никого не убивали, если можно было не убивать!
– Что правда, то правда, – согласился Думбльдор; он был как ребенок, который ждет, что его утешат. – Но я тоже искал способ покорить смерть.
– Да, но по-другому, – ответил Гарри. Он так долго злился на Думбльдора, что теперь ему было очень странно сидеть здесь, под высоким куполом, и оправдывать Думбльдора перед ним же самим. – Дары, а не окаянты.
– Дары, – пробормотал Думбльдор, – а не окаянты. Точно.
Повисла пауза. Существо под креслом всхлипывало, но Гарри больше не оглядывался.
– Гриндельвальд тоже их искал? – спросил он.
Думбльдор на мгновение прикрыл глаза и кивнул.
– Это и объединяло нас всего превыше, – тихо сказал он. – Двое умных, самонадеянных юнцов, одержимых общей идеей… В Годриковой Лощине он, как ты, я уверен, догадался, хотел найти могилу Игнотуса Певерелла. Хотел исследовать место смерти третьего брата.
– Так это правда? – спросил Гарри. – Все это? Братья Певереллы…
– …те самые три брата из сказки, – снова кивнул Думбльдор. – Думаю, что так. Не знаю, правда ли они встретили Смерть на пустынной дороге… Скорее всего, братья были просто очень талантливые, опасные колдуны, которые и сотворили эти предметы. По-моему, история о том, что владелицей Даров была сама Смерть, – обычная легенда, какие всегда возникают вокруг могущественных артефактов. Плащ, как ты знаешь, передавался сквозь века: от отца к сыну, от матери к дочери, вплоть до последнего потомка Игнотуса. Он, как и сам Игнотус, родился в Годриковой Лощине.
Думбльдор улыбнулся Гарри.
– Это я?
– Да. Ты ведь догадался, почему в ночь смерти твоих родителей плащ оказался у меня? Джеймс показал мне его незадолго до гибели. Стало ясно, как ему удавалось безобразничать в школе! Я с трудом поверил своим глазам и попросил одолжить плащ для изучения. Я давно отказа