Он вытащил из кармана обломки палочки и, не взглянув на них, сунул в подаренный Хагридом мешочек на шее. Увы, мешочек был теперь до отказа переполнен обломками ненужных вещей. Рука Гарри нащупала через жеребячью шкуру старый снитч, и в какой-то момент он с трудом подавил искушение вытащить его и выбросить. Непроницаемый, ненужный, бесполезный, как и всё, оставшееся от Дамблдора…
И эта ярость против Дамблдора вырвалась из него теперь, подобно лаве, сжигая его изнутри, бесследно стирая все остальные чувства. Это ведь просто в отчаянии своем они уговорили себя и уверовали в то, что в Годриковой Лощине кроются ответы на их вопросы, убедили себя, что от них ждут возвращения, что всё это — части какого-то тайного курса, проложенного для них Дамблдором. На самом же деле не было никакой карты, никакого плана. Дамблдор оставил их блуждать наощупь во тьме, сражаться с неизвестными и немыслимыми ужасами, в одиночку, без какой бы то ни было поддержки. Ничто так и не прояснялось, ничто не доставалось даром, они не достали меч, а теперь Гарри потерял еще и палочку. Да еще и выронил фотографию вора, и теперь Вольдеморту, конечно, без труда удастся выяснить, кто же это…
У Вольдеморта теперь были в руках все нужные сведения. .
— Гарри…
Гермиона, казалось, опасается, что он ее заколдует ее собственной палочкой. Лицо ее было исполосовано следами слез, когда она села, уперев подбородок в колени, рядом с ним; в руках ее дрожали две чашки чая, а из-под мышки виднелось что-то громоздкое.
— Спасибо, — сказал он, взяв у нее чашку.
— Мне бы поговорить с тобой, ты не против?
— Да нет, — ответил он, только чтобы не обидеть ее.
— Гарри, ты интересовался, кто этот человек на фотографии. Ну так вот… Я достала эту книгу.
Она несмело подтолкнула книгу, и на его колени лег новенький экземпляр «Жизни и лжи Альбуса Дамблдора».
— Откуда… как это?…
— Она была в гостиной у Батильды — просто так лежала… А из нее торчала вот эта записка.
Гермиона вслух прочитала нацарапанные ядовито-зелеными чернилами остроконечные каракули:
«Дорогая Батти, спасибо за помощь. Вот экземпляр книги, надеюсь, тебе понравится. Ты сказала всё, что надо, хотя и сама не помнишь этого. Рита».
— Думаю, это пришло, когда настоящая Батильда была еще жива, но, может быть, она была уже не в состоянии прочитать это, а?
— Да, наверное.
Гарри глянул сверху на лицо Дамблдора и испытал прилив какой-то свирепой радости: вот теперь-то он узнает обо всём, чего Дамблдор не счел нужным ему рассказать, и уже не важно, хочет ли этого сам Дамблдор.
— Ты еще очень сердишься на меня, а? — спросила Гермиона. Он поднял взгляд на нее, увидел, как из ее глаз снова полились слезы, и понял, что в лице его, она, видимо, прочла его гнев.
— Нет, — тихо произнес он, — нет, Гермиона, я знаю, это вышло случайно. Ты делала всё, чтоб мы вырвались оттуда живыми, и ты была великолепна. Если бы ты там не пришла мне на выручку, я был бы уже мертв.
Он попытался улыбнуться в ответ на ее улыбку сквозь слезы, а затем занялся книгой. Корешок был жестким: ясно, что ее еще никто не открывал. Он бегло пролистал страницы в поисках фотографий. И почти сразу наткнулся на ту, которую искал: юный Дамблдор и его симпатичный товарищ, заливающиеся хохотом по поводу какой-то давно забытой шутки. Гарри взглянул на подпись:
«Альбус Дамблдор, вскоре после смерти матери, со своим другом Геллертом Гриндельвальдом».
Несколько долгих мгновений Гарри так и сидел над последними словами с открытым ртом. Гриндельвальд. Его друг Гриндельвальд. Он искоса глянул на Гермиону, которая всё ещё вглядывалась в это имя, как бы не веря своим глазам. Она медленно подняла глаза на Гарри.
— Гриндельвальд!
Уже не глядя на другие фотографии, Гарри стал просматривать страницы текста вокруг них в поисках рокового имени. Вскоре это ему удалось, и он принялся жадно читать, но тут же растерялся: чтобы понять смысл, надо было вернуться на несколько страниц назад, и в конце концов он очутился в начале главы под названием «Высшее благо». Вместе с Гермионой они стали читать:
«Итак, приближаясь к своему восемнадцатилетию, Дамблдор покидал Хогвартс в сиянии славы: староста, префект, обладатель премии имени Барнабаса Финкли «За исключительное мастерство заклинателя», представитель британской молодежи в Визенгамоте, обладатель золотой медали» За небывалый вклад в Международную конференцию алхимиков в Каире, Дамблдор намеревался теперь предпринять путешествие с Эльфиасом Дожем, прозванным «Кабы-с-Догом», туповатым, но преданным дружком, которого он подцепил в школе.
Вдвоем молодые люди остановились в «Дырявом котле» в Лондоне, готовясь на следующее утро отбыть в Грецию, как вдруг прилетела сова с вестью о смерти матери Дамблдора. Дож-Кабы-с-Дог, отказввшийся давать интервью для этой книги, представил публике свою собственную сентиментальную версию случившегося. Если верить ему, смерть Кендры явилась трагическим ударом, а решение Дамблдора отказаться от экспедиции — актом благородного самопожертвования.
Конечно же, Дамблдор сразу вернулся в Годрикову Лощину, как полагали, чтобы позаботиться о своих младших брате и сестре. Но насколько же он позаботился о них на деле?
— Он был больной на голову — этот Аберфорт, — говорит Энид Смол, живший в то время с семьей на окраине Годриковой Лощины, — и на свободе без присмотра. Понятно, жалко его было, как мамка с папкой померли. Да только он знай себе ржет, как жеребец, у меня над ухом. Не думаю, что Альбус был сильно озабочен его состоянием. Во всяком случае, я никогда не видел их вместе.
Так что же делал Альбус, если не утешал своего беспризорного слабоумного братца? Ответ, думается, в следующем: заботился о том, чтобы не вырвалась на свободу сестренка. Ибо, несмотря на смерть ее первого тюремщика, изменений в жалком положении Арианы Дамблдор не последовало. О самом ее существовании по-прежнему было известно лишь тем из посторонних, кто наверняка мог бы, как и Дож-Кабы-с-Дог, поверить в сказочку о ее «слабом здоровье».
Еще одним таким легковерным другом семьи была Батильда Бэгшот — знаменитая исследовательница истории магии, много лет прожившая в Годриковой Лощине. Кендра, правда, поначалу высокомерно отвергла радушие, которое Батильда пыталась проявить к ее семье в деревне. Однако несколько лет спустя ученая послала сову Альбусу в Хогвартс, когда на нее произвела приятное впечатление его статья о межвидовых превращениях в журнале «Трансфигурация сегодня». Эта завязавшаяся связь в дальнейшем привела к знакомству Батильды со всей семьей. К моменту смерти Кендры Батильда вот уже много лет оставалась единственной жительницей Годриковой Лощины, продолжавшей общаться с матерью Дамблдора.
К сожалению, былой блеск, свойственный Батильде в прежние годы, теперь померк. «Огонь зажжен, но котелок пуст», как выразился в разговоре со мной Айвор Диллонсби, или, говоря более приземленными словами Энида Смола, «Старая коза шарики порастеряла». Тем не менее, с помощью хитроумного сочетания проверенных репортерских методов мне удалось выудить достаточное количество ценных крупиц неоспоримых фактов, чтобы из них сложилась вся скандальная история.
Как и вся магическая общественность, Батильда приписывает безвременную кончину Кендры заклинанию, сработавшему в обратную сторону — эту историю Альбус и Аберфорт не раз твердили в последующие годы. Батильда повторяет, как попка, и семейную версию жизни Арианы, называя ее «хрупкой» и «слабенькой». Однако по одному вопросу Батильда высказалась так, что это стоило затраченных мною усилий на доставание сыворотки правды, ибо она и только она досконально знает всю историю наиболее тщательно охраняемой тайны жизни Альбуса Дамблдора. И теперь, когда правда впервые открывается, это ставит под вопрос всё, во что так верили почитатели Дамблдора: его предполагаемую ненависть к темным силам, его оппозицию по поводу притеснения магглов и даже его преданность собственной семье.
В то самое лето, когда Дамблдор вернулся домой в Годрикову Лощину, уже сиротой и главой семьи, Батильда Бэгшот согласилась принять к себе своего внучатного племянника Геллерта Гриндельвальда.
Имя Гриндельвальда широко известно, и неспроста: в списке наиболее опасных черных магов всех времен и народов его имя окажется не первым лишь благодаря появлению, одним поколением позже, Сами-Знаете-Кого, укравшего у него корону. Однако, поскольку Гриндельвальд никогда не распространял свою террористическую кампанию на Британию, здесь мало кто знает, как он шел к власти.
Получив образование в Дурмштранге — институте, уже тогда печально знаменитом своей терпимостью к темным силам, Гриндельвальд проявил себя таким же молодым, да ранним, как и Дамблдор. Однако, вместо того, чтобы направить свои усилия на получение наград и премий, Геллерт Гриндельвальд посвятил себя преследованию иных целей. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, даже в Дурмштранге больше не могли смотреть сквозь пальцы на извращенческое экспериментаторство Геллерта Гриндельвальда, и его исключили.
До сих пор всё, что было известно о дальнейших этапах жизни Гриндельвальда — это то, то он «много путешествовал в течение нескольких месяцев». И вот теперь выясняется, что Гриндельвальд пожелал повидаться со своей двоюродной бабушкой в Годриковой Лощине и что там, какой бы невероятной ни показалась многим эта весть, он завязал близкую дружбу ни с кем иным, как с Альбусом Дамблдором.
— Он казался мне очаровательным мальчиком, — лепечет Батильда, — как бы он ни изменился позднее. Естественно, я представила его бедному Альбусу, которому так недоставало компании сверстников. Мальчишки сходу влюбились друг в друга.
Разумеется, влюбились! Батильда показывает мне хранящееся у нее письмо, посланное Альбусом Дамблдором Геллерту Гриндельвальду под покровом ночи.
— Да, несмотря на то, что они целыми днями беседовали — оба такие блестящие молодые умы, они сошлись, как котел с огнем — я то и дело слыхала, как в окно спальни Геллерта стучится сова с письмом от Альбуса! Придет, бывало, к нему какая идея — ему надо тут же сообщить об этом Геллерту!