— О чём это вы? — спросил Гарри, поражённый тоном Дамблдора, неожиданными слезами у него в глазах.
— Дары, Дары, — пробормотал Дамблдор. — Мечты отчаявшегося!
— Но они есть на самом деле!
— Они есть, и они опасны, приманка для дураков, — сказал Дамблдор. — И таким дураком был я. Но ты ведь знаешь это, правда? У меня больше нет от тебя секретов. Ты знаешь.
— Я знаю что?
Дамблдор всем телом повернулся к Гарри, и в его ярко-голубых глазах сверкали слёзы.
— Повелитель Смерти, Гарри, повелитель Смерти! Чем же я, в конце-то концов, был лучше Волдеморта?
— Вы лучше его, — сказал Гарри. — Конечно лучше… о чём речь? Вы никого не убивали, если могли этого избежать!
— Верно, верно, — сказал Дамблдор, и он был как ребёнок, который ищет одобрения. — Но я тоже искал победы над смертью, Гарри.
— Но не так, как он, — сказал Гарри. Пусть он и злился на Дамблдора, как всё-таки странно было вот так сидеть, под высоким сводчатым потолком, и защищать Дамблдора от него самого. — Дары, а не Разделённые Сути.
— Дары, — пробормотал Дамблдор, — а не Разделённые Сути. Именно.
Тишина. Существо позади хныкало, но Гарри больше не оглядывался.
— Гринделвальд тоже их искал? — спросил он.
Дамблдор закрыл на мгновение глаза и кивнул.
— Из-за этого мы, главным образом, друг к другу и потянулись, — сказал он тихо. — Два умных, самоуверенных мальчика с общим увлечением. Он хотел попасть в Годрикову Лощину, как ты, я уверен, уже догадался, из-за могилы Игнотуса Певерелла. Он хотел исследовать место, где умер третий брат.
— Так это правда? — спросил Гарри. — Всё правда? Братья Певереллы…
— …были тремя братьями из сказки, — сказал Дамблдор, кивая. — Да, я так полагаю. Взаправду ли повстречалась им Смерть на пустынной дороге… по-моему, правдоподобнее, что братья Певереллы были просто одарённые, опасные волшебники, которым удалось создать эти могучие вещи. Повесть же о том, что это Дары самой Смерти, она, мне представляется, из тех легенд, которые растут вокруг подобных творений.
Плащ, как ты теперь знаешь, дошёл до нас сквозь века, от отца к сыну, от матери к дочери, прямо к последнему живому потомку Игнотуса, который родился, как и Игнотус, в деревне Годрикова Лощина.
Дамблдор улыбнулся Гарри.
— Это я?
— Ты. Я знаю, ты догадался, почему в ту ночь, когда умерли твои родители, Плащ был в моих руках. Джеймс показывал его мне всего несколькими днями раньше. Этим объяснялись многие из их нераскрытых школьных шалостей! Я глазам своим не верил. Я попросил одолжить его мне, исследовать его. Я уже давно расстался со своей мечтой объединить Дары, но я не мог удержаться, не мог не посмотреть на него поближе… Это был Плащ, каких мне не доводилось видеть, невообразимо старый, идеальный во всех отношениях… а потом твой отец умер, и у меня, наконец, были два Дара, оба в моих руках!
В его голосе была невыносимая горечь.
— Плащ им бы всё равно не помог выжить, — быстро сказал Гарри. — Волдеморт знал, где мои мама и папа. Плащ не мог сделать их незаклинаемыми.
— Верно, — вздохнул Дамблдор, — верно.
Гарри подождал, но Дамблдор молчал, и Гарри подсказал ему:
— Значит, вы уже не искали Дары, когда увидели Плащ?
— О да, — чуть слышно сказал Дамблдор. Казалось, он заставляет себя смотреть в глаза Гарри. — Ты знаешь, что там было. Знаешь. Ты не можешь презирать меня больше, чем я сам презираю себя.
— Да не презираю я вас…
— А следовало бы, — сказал Дамблдор. Он глубоко вздохнул. — Ты знаешь тайну слабого здоровья моей сестры, что сделали эти магглы, какой она стала. Ты знаешь, как мой бедный отец искал мести, и расплатился полностью, умер в Азкабане. Ты знаешь, как моя мать посвятила всю свою жизнь заботе об Ариане.
— Гарри, мне всё это было чуждо.
Дамблдор сказал это твёрдо, холодно. Он смотрел куда-то вдаль, поверх головы Гарри.
— Я был одарён. Я был блестящ. Я хотел свободы. Я хотел сверкать. Я хотел славы.
— Пойми меня правильно, — сказал он, и боль исчертила его лицо, и он опять выглядел стариком. — Я любил их, любил своих родителей, любил брата и сестру, но я думал и о себе, Гарри, много больше думал о себе, чем ты, самая бескорыстная личность, какую только можно вообразить.
И вот, когда моя мать умерла, и мне досталась ответственность за покалеченную сестру и своенравного брата, я вернулся в свою деревню в злости и горечи. В капкане, обречённый попусту себя растратить — вот что я думал! И тут появился он, конечно…
Дамблдор снова смотрел прямо в глаза Гарри.
— Гринделвальд. Ты не можешь представить, как захватили меня его идеи, зажгли огнём. Магглы, принуждённые к повиновению. Мы, волшебники, во славе. Гринделвальд и я — осиянные славой юные вожди революции.
О, у меня были некоторые сомнения. Я успокаивал свою совесть пустыми словами. Всё будет сделано для большего блага, и всякий нанесенный вред будет стократ возмещён выгодами для волшебников. Понимал ли я, в самой глубине души, кто он такой — Геллерт Гринделвальд? Думаю, что да, но я закрывал глаза. Если планы, которые мы вынашиваем, принесут плоды, все мои мечты станут явью.
И в сердце всех наших схем — Дары Смерти! Как они увлекали его, как они увлекали нас обоих! Непобедимая волшебная палочка, оружие, которое приведёт нас к победе! Воскрешающий Камень… для него, хотя я притворялся, что не знаю этого, он означал армию Инфери! Для меня, сознаюсь, он означал возвращение моих родителей, и снятие с моих плеч груза ответственности.
И Плащ… мы как-то не очень обсуждали этот Плащ, Гарри. Мы оба умели весьма хорошо прятать себя и без Плаща, истинная магия которого, конечно же, в том, что им можно укрывать и защищать не только себя, но и других. Я думал тогда, что, если мы его когда-нибудь найдём, он может пригодиться, чтобы прятать Ариану, но в основном Плащ нас интересовал как завершающий триаду, ведь легенда гласила, что соединивший все три Дара будет истинный Повелитель смерти, что мы понимали как «будет непобедим».
Непобедимые повелители смерти, Гринделвальд и Дамблдор! Два месяца умопомрачения, жестоких мечтаний и забвения о двоих членах моей семьи, оставленных в моих руках.
А потом… а потом ты знаешь, что было. Настоящее вернулось ко мне в лице моего грубого, не больно учёного, и бесконечно более достойного брата. Я не желал слушать правду, которую он кричал мне в лицо. Я не желал слышать, что мне нельзя отправляться на поиски Даров, когда у меня на попечении слабая здоровьем и неуравновешенная сестра.
Спор перешёл в драку. Гринделвальд вышел из себя. То, что я в нём всегда чувствовал, хотя и притворялся в обратном, вырвалось в ужасную реальность. И Ариана… о которой так заботилась, которую так берегла мать… лежала на полу мёртвая.
Дамблдор сглотнул и, не скрываясь, заплакал. Гарри протянул руку и был рад обнаружить, что может к нему прикоснуться. Он крепко сжал руку Дамблдора, и тот понемногу овладел собой.
— Ну, Гринделвальд удрал, что любой мог предвидеть, только не я. Он исчез, вместе со своими планами достижения власти и схемами принуждения магглов, и своими мечтами о Дарах Смерти, мечтать о которых я ему помогал и его вдохновлял. Он бежал, оставив меня хоронить сестру и учиться жить с виной и чудовищной печалью, ценой моего позора.
Шли годы. О нём приходили слухи. Говорили, что он обзавёлся палочкой невообразимой силы. А мне, тем временем, предложили пост Министра магии, и не единожды. Естественно, я отказался. Я выучил урок, что мне нельзя искушать себя властью.
— Но вы были бы лучше, много лучше, чем Фадж или Скримджер! — взорвался Гарри.
— Да неужто? — тяжело вздохнул Дамблдор. — Я так не уверен. Я очень молодым человеком убедился, что меня тянет к власти, манит к ней. Занятная вещь, Гарри, но, похоже, более всего пригодны править те, кто никогда не искал власти. Те, на кого, вот как на тебя, взваливают роль вождя, кто надевает королевскую мантию потому, что это необходимо, и кто потом к собственному удивлению обнаруживает, что носит её, как подобает.
В Хогвартсе мне было безопаснее. Думаю, я был хорошим учителем…
— Вы были лучшим…
— …ты очень добрый, Гарри. Но пока я занимал себя натаскиванием юных волшебников, Гринделвальд собирал армию. Говорят, он боялся меня, и, наверное, так оно и было, но я, думаю, боялся его больше.
— Нет, не за жизнь, — сказал Дамблдор в ответ на вопрошающий взгляд Гарри. — Ничего, что он мог бы причинить мне магически. Я знал, что в этом мы с ним наравне, может быть, я на волос способнее. Правда — вот чего я боялся. Понимаешь, я так и не знал, кто из нас, в той последней кошмарной драке, кто на самом деле послал заклинание, убившее мою сестру. Ты можешь назвать меня трусливым: ты будешь прав, Гарри. Больше всего на свете я страшился узнать, что это я был тем, кто принёс ей смерть, не своей самонадеянностью и глупостью, но что именно я нанёс удар, забравший её жизнь.
Думаю, он знал это, думаю, он знал, что меня страшит. Я оттягивал встречу с ним до того предела, после которого упираться было бы уже постыдно. Люди гибли, его, казалось, было не остановить, и я должен был сделать то, что в моих силах.
Ну, что было дальше, ты знаешь. Я выиграл поединок. Я выиграл палочку.
Вновь тишина. Гарри не спросил, узнал ли Дамблдор, кто поразил Ариану насмерть. Он не хотел этого знать, и ещё меньше хотел, чтобы Дамблдору пришлось ему об этом рассказать. Наконец он понял, что, наверное, видел Дамблдор, когда смотрел в зеркало Джедан, и почему Дамблдору так была понятна притягательная сила зеркала для Гарри.
Они долго сидели в молчании, и хныканье существа позади почти не тревожило Гарри.
Наконец Гарри сказал: — Гринделвальд пытался остановить Волдемортову охоту за палочкой. Он, знаете, лгал, притворялся, что у него никогда её не было.
Дамблдор кивнул, глядя на свои колени, на его кривом носу ещё блестели слёзы.
— Говорят, что в последующие годы, в Нурменгарде, один в камере, он выказывал раскаяние. Надеюсь, это правда. Мне бы хотелось думать, что он почувствовал, как ужасно и постыдно то, что он делал. Может быть, эта ложь Волдеморту была попыткой что-то исправить… не дать Волдеморту овладеть Даром…