Хагрид вытащил свой носовой платок, из тех, что со скатерть. Эрмиона повернулась и улыбнулась Гарри: её глаза тоже были полны слёз.
…объявляю вас соединёнными навеки.
Волшебник с клочковатыми волосами повёл палочкой над головами Билла и Флёр, и дождь серебряных звёзд упал на них, обвиваясь вокруг их обоих спиралью. Фред и Джордж захлопали в ладоши, и золотые шары над головами взорвались. Из них выпорхнули райские птицы и выплыли крошечные золотые колокольчики, добавляя свои песни и перезвоны к общему шуму.
— Дамы и господа! — прокричал клочковатый волшебник. — Попрошу встать!
Все повиновались, тётя Мюриэль — с громким кряхтением; волшебник снова взмахнул палочкой. Полотняные стены шатра исчезли, и стулья, на которых сидели приглашённые, плавно взлетели в воздух, и все оказались стоящими под навесом, опирающимся на золотые столбы, и открылся потрясающий вид на залитый солнцем сад и окрестности. Струя жидкого золота пролилась из центра навеса, образовав блестящий пол для танцев; плавающие в воздухе стулья собрались вокруг столиков под белыми скатертями, и все вместе опустились на землю, а музыканты в золотых куртках направились к эстраде.
— Лихо, — с одобрением отметил Рон, когда со всех сторон появились официанты; одни несли серебряные подносы с тыквенным соком, масляным элем и огневиски, другие — шаткие пирамиды пирожных и сэндвичей.
— Нам надо пойти их поздравить! — сказала Эрмиона, поднимаясь на цыпочках, чтобы увидеть то место, где Билл и Флёр пропали среди толпы желающих им счастья.
— У нас ещё будет время, — пожал плечами Рон, хватая с подноса три бутылки масляного эля и всучивая одну из них Гарри. — Эрмиона, не спеши, сперва столик зацапаем… Не здесь! Только не рядом с Мюриэль…
Рон увлёк их за собой через пустую танцплощадку, оглядываясь направо и налево; Гарри был уверен, что он высматривает Крума. К тому времени, как они добрались до противоположного края шатра, почти все столики были уже заняты, самый свободный был тот, за которым в одиночестве сидела Луна.
— Нормально, если мы присоединимся? — спросил Рон.
— О да, — радостно ответила Луна. — Папочка только что ушёл вручать Биллу и Флёр наш подарок.
— Небось, запас корешков Гурди на всю оставшуюся жизнь? — спросил Рон.
Эрмиона дала ему под столом пинка, но угодила в Гарри. У него от боли заслезились глаза, и он на какое-то время потерял нить разговора.
Оркестр заиграл, Билл и Флёр первыми вышли на танплощадку, под гром аплодисментов; чуть спустя мистер Висли повёл на танец мадам Делакур, за ними вышли миссис Висли и отец Флёр.
— Эта песня мне нравится, — сказала Луна, извиваясь в такт вальсовой мелодии; через пару секунд она встала и выскользнула на танцплощадку, где завертелась на месте, совсем одна, закрыв глаза и поводя руками.
— Она просто чудо, скажешь нет? — с восхищением сказал Рон. — Всегда на высоте.
Но улыбка тут же пропала с его лица: на освобождённое Луной место плюхнулся Виктор Крум. Эрмиона пришла было в приятное волнение, но Крум в этот раз пришёл не с ней любезничать. Скривившись, он спросил: — Кто этот тип в жёлтом?
— Это Ксенофилиус Лавгуд, и он отец нашей подруги, — сказал Рон. Его задиристый тон обозначал, что тут не намерены смеяться над Ксенофилиусом, как бы на это ни провоцировали. — Пойдём потанцуем, — отрывисто добавил он, обращаясь к Эрмионе.
Она выглядела захваченной врасплох, но поблагодарила и встала. Они исчезли вдвоём в нарастающей толчее на танцплощадке.
— А, они теперь вместе? — спросил Крум, чуть-чуть смущённо.
— Э… вроде этого, — сказал Гарри.
— А ты кто? — спросил Крум.
— Барни Висли.
Они пожали друг другу руки.
— Слушай, Барни, ты этого Лавгуда хорошо знаешь?
— Нет, только сегодня встретились. А что?
Крум мрачно уставился поверх своего стакана на Ксенофилиуса, который болтал с несколькими волшебниками на противоположном краю танцплощадки.
— Потому что, — сказал Крум, — если бы он не был гость Флёр, я бы избил его, сразу здесь, за то, что надел этот гнусный знак на свою грудь.
— Знак? — спросил Гарри, тоже вглядываясь в Ксенофилиуса. Странный треугольный глаз поблёскивал у того на груди. — А что? Что в нём неправильного?
— Гринделввалд. Это знак Гринделввалда.
— Гринделвальд… Тёмный волшебник, которого одолел Дамблдор?
— Точно.
Мускулы на скулах Крума заработали, словно он что-то жевал; потом он сказал: — Гринделввалд убил много людей, моего деда, например. Конечно, он никогда не был могучим в этой стране, говорят, он боялся Дамблдора — и правильно, если посмотреть, как он кончил. Но это, — он показал пальцем на Ксенофилиуса, — это его знак, я опознал его сразу: Гринделввалд вырезал его на стене в Дурмштранге, когда он был там учеником. Некоторые идиоты срисовали его на свои книги и одежду, думая шокировать, сделать себя значительными — пока те из нас, кто потерял членов семьи из-за Гринделввалда, не поучили их хорошенько.
Крум угрожающе хрустнул пальцами и мрачно взглянул на Ксенофилиуса. Гарри был в недоумении. И чтобы отец Луны был сторонником Тёмных Искусств, казалось совершенно невероятным, и больше никто под навесом, похоже, не узнал треугольной подвески.
— Вы точно… э…уверены, что это Гринделвальдова…?
— Я не ошибся, — холодно сказал Крум, — я ходил мимо этого знака несколько лет, я знаю его хорошо.
— Ну, очень может быть, — сказал Гарри, — что Ксенофилиус не знает точно, что это за символ, Лавгуды, они… необычные. Он вполне мог где-нибудь его подцепить, и решить, что это вид в разрезе головы складкорогого стеклопа, или ещё что.
— Вид в разрезе от чего?
— Ну, сам не знаю, кто это, но он с дочкой ездил на каникулах их искать…
Гарри казалось, что он объясняет про Луну и её отца как-то неладно.
— Вот она, — он показал на Луну, которая продолжала танцевать одна, размахивая руками над головой, словно отгоняла комаров.
— Зачем она делает так? — спросил Крум.
— Наверное, хочет избавиться от Быстролома, — сказал Гарри, узнав знакомые движения.
Похоже, Крум не знал, серьёзно с ним Гарри говорит, или нет. Он вытащил палочку из-под мантии и с недобрым видом постучал ею себя по бедру; из конца палочки вылетели искры.
— Грегорович! — громко сказал Гарри, и Крум остолбенел, но Гарри был слишком возбуждён, чтобы обратить на это внимание. Воспоминание вернулось к нему при виде Крумовой палочки: Олливандер берёт её и внимательно рассматривает, перед Трехмаговым Турниром.
— Он тут зачем? — подозрительно спросил Крум.
— Изготовитель палочек!
— Я знаю это, — сказал Крум.
— Он сделал вашу палочку! Вот почему я подумал о Квиддитче…
Выражение у Крума стал ещё более подозрительное.
— Откуда ты знаешь, что мою палочку делал Грегорович?
— Я… вроде я читал где-то, — сказал Гарри. — В… в фанатовском журнале, — сымпровизировал он наугад, и Крум успокоился.
— Даже не помню, что я обсуждал мою палочку с поклонниками, — сказал он.
— Так… э… а где сейчас Грегорович?
Крум был озадачен.
— Он ушёл от дел несколько лет назад. Я был один из последних, кто купил палочку Грегоровича. Они лучшие — хотя я знаю, конечно, что вы, британцы, высоко ставите Олливандера.
Гарри не ответил. Он притворился, что, как Крум, наблюдает за танцорами, но сам напряжённо думал. Значит, Волдеморт высматривает выдающегося изготовителя волшебных палочек, а зачем — Гарри не нужно было далеко искать. Конечно, это было из-за того, что сотворила Гаррина палочка, когда Волдеморт гнался за ним в небесах. Палочка из падуба и с пером феникса победила одолженную палочку, случилось то, чего Олливандер не предвидел и не понял. Знает ли Грегорович больше? Может, он в самом деле искуснее Олливандера, знает секреты волшебных палочек, которые не знает Олливандер?
— Эта девица очень хорошо выглядит, — сказал Крум, возвращая Гарри к окружающей действительности. Крум показывал на Джинни, которая как раз присоединилась к Луне. — Она тоже тебе родня?
— Ага, — сказал Гарри, внезапно почувствова раздражение, — и она тут одного высматривает. Ревнивый тип. Здоровенный. С таким лучше не вздорить.
Крум хмыкнул.
— Какой смысл, — сказал он, допивая бокал и поднимаясь на ноги, — быть игроком в Квиддитч международного класса, когда всех симпатичных девиц уже разобрали?
И он зашагал прочь, а Гарри взял сэндвич у проходившего официанта и отправился обходить полную народа танцплощадку. Он хотел отыскать Рона, рассказать ему про Грегоровича, но тот танцевал с Эрмионой в самой середине. Гарри прислонился к одному из золочёных шестов и стал следить за Джинни, которая как раз танцевала с Ли Джорданом, приятелем Фреда и Джорджа; Гарри пытался не жалеть об обещании, которое он дал Рону.
Он никогда раньше не видел свадьбы, и не мог судить, насколько волшебниковы празднования отличаются от маггловских, хотя был совершенно уверен, что на последних не бывает свадебного торта, увенчанного фигурками фениксов, которые взлетели, как только торт разрезали, или бутылок шампанского, которые плывут сквозь толпу сами по себе. Вечер сгущался, под шатёр, сейчас освещённый летающими золотыми светильниками, начали слетаться мошки, и веселье стало совсем неудержимым. Фред и Джордж давно уже исчезли в темноте, прихватив пару кузин Флёр; Чарли, Хагрид и коренастый волшебник в плоской пурпурной треуголке распевали в углу «Одо-героя».
Лавируя среди толпы, так, чтобы не попадаться пьяному Ронову дядюшке, который, похоже, никак не мог решить, Гарри — его сын, или нет, Гарри заметил старого волшебника, одиноко сидящего за столиком. Его грива белых волос странно напоминала престарелые настольные часы, и была увенчана побитой молью феской. Он казался смутно знакомым. Напрягши мозги, Гарри неожиданно сообразил, что это — Элфиас Додж, член Ордена Феникса и автор воспоминаний о Дамблдоре.
Гарри подошёл к нему.
— Можно, я присяду.
— Конечно, конечно, — сказал Додж; у него оказался высокий, скрипучий голос.