— Я не могу, Ремус, извини. Если Дамблдор не сказал тебе сам, думаю, что и мне не следует.
— Я подозревал, что ты так ответишь, — сказал Люпин разочарованно. — Но я всё же мог бы быть вам полезным. Вы знаете, кто я, и что я могу делать. Я мог бы пойти с вами, обеспечивать защиту. А вам не нужно было бы открывать мне, что вы собираетесь делать.
Гарри заколебался. Это было очень соблазнительное предложение, хотя как бы они сохраняли свою тайну от Люпина, будь он всё время с ними рядом, ему было не вообразить.
Эрмиона же выглядела растерянной.
— А что будет с Тонкс? — спросила она.
— А что с ней? — удивился Люпин.
— Ну, — нахмурилась Эрмиона, — вы ведь женаты! Как она отнесётся к тому, что вы пойдёте с нами?
— Тонкс будет в полной безопасности, — ответил Люпин. — Она будет у своих родителей.
Что- то странное прозвучало в голосе Люпина, что-то, похожее на холодок. Да и странно как-то было слышать о Тонкс, прячущейся в родительском доме; в конце концов, она была членом Ордена и, насколько Гарри было известно, вроде всегда хотела находиться в гуще событий.
— Ремус, — проговорила Эрмиона, словно прощупывая почву. — Всё ли хорошо… ты понимаешь… между тобой и…
— Все замечательно, спасибо, — ответил Люпин с нажимом.
Эрмиона покраснела. Все неловко и смущённо замолчали, а потом Люпин сказал, словно заставляя себя признаться в чём-то неприятном: — У Тонкс будет ребёнок.
— Ой, как здорово! — воскликнула Эрмиона.
— Превосходно! — с энтузиазмом подхватил Рон.
— Поздравляем, — добавил Гарри.
Люпин вымученно улыбнулся, так что его улыбка больше походила на гримасу, затем сказал:
— Так… вы принимаете моё предложение? Тройка превратится в четвёрку? Я не думаю, что Дамблдор бы возражал, он же назначил меня вашим учителем по Защите от Тёмных Искусств, в конце-то концов. И я должен сказать вам: я уверен, против нас такая магия, какую большинство из нас не предполагали, даже вообразить не могли.
Рон и Эрмиона дружно посмотрели на Гарри.
— Просто… просто, что всё было ясно, — обратился тот к Люпину. — Ты хочешь оставить Тонкс в доме её родителей, и отправиться с нами?
— Она будет в полной безопасности там, они позаботятся о ней, — ответил Люпин. В его голосе была решимость, граничащая с безразличием: — Гарри, я уверен, Джеймс хотел бы, чтобы я отправился с вами.
— Ну, — медленно произнёс Гарри, — а я не уверен. В чём я совершенно уверен, это что мой отец хотел бы знать, почему ты сбегаешь от собственного ребёнка?
С лица Люпина ушли краски. Казалось, что температура в кухне упала градусов на десять. Рон обводил взглядом кухню, как если бы ему предложили запомнить её, в то время как взгляд Эрмионы метался от Гарри к Люпину.
— Ты не понимаешь, — сказал Люпин, наконец.
— Тогда объясни, — предложил Гарри.
Люпин сглотнул.
— Я совершил ужасную ошибку, женившись на Тонкс. Я сделал это, пойдя против доводов разума, и сожалею об этом, с того самого дня.
— Вижу, — сказал Гарри. — Значит, ты просто хочешь отделаться от неё и ребёнка, и удрать с нами?
Люпин вскочил на ноги: его стул полетел на пол, а сам он смотрел так свирепо, что Гарри увидел то, чего не видел никогда: тень волка на человеческом лице.
— Ты что, не понимаешь, что я сделал со своей женой и ещё не рождённым ребёнком? Мне нельзя было жениться на ней, я сделал её изгоем!
Люпин пнул уроненный им стул.
— Вы видели меня только в Ордене или в Хогвартсе, под защитой Дамблдора! Вы не знаете, как почти все в волшебном мире смотрят на таких, как я! Когда они узнают о моем несчастье, они отказываются даже говорить со мной! Неужели вы не понимаете, что я сделал? Даже её семья негодует из-за нашего брака, какие родители захотят, чтобы их единственная дочь вышла за оборотня? А ребёнок… ребёнок…
Люпин вцепился себе в волосы. Он выглядел вконец потерянным.
— Такие, как я, обычно не заводят детей! Если ребёнок будет, как я, то это моя вина — как я смогу себя оправдать, если сознательно шёл на риск — передать своё уродство невинному ребёнку? А если он чудом не будет таким, как я, тогда ему лучше, во сто крат лучше, быть без отца, которого ему придётся стыдиться!
— Ремус! — прошептала Эрмиона со слезами на глазах. — Не говори так! Никакой ребёнок не станет стыдиться тебя!
— Ой, не знаю, Эрмиона, — сказал Гарри. — Я бы его ещё как стыдился.
Гарри не понял, откуда пришёл его гнев, но его тоже подбросило на ноги. Люпин смотрел так, словно Гарри ударил его.
— Если новый режим полагает, что магглорождённые плохи, — сказал Гарри, — то что они сделают с полуобортнем, чей отец — в Ордене? Мой отец погиб, пытаясь защитить мою мать и меня, а ты думаешь, тебе бы он посоветовал бросить ребёнка, и идти с нами искать приключений?
— Да как… как ты смеешь? Тут речь не о… не о тяге к опасности или славе… как ты мог предположить…?
— Мне кажется, что ты изображаешь сорви-голову, — ответил Гарри. — Воображаешь, что ты как Сириус…
— Гарри, нет! — умоляюще закричала Эрмиона, но он продолжил, свирепо глядя в мертвенно-бледное лицо Люпина:
— Я никогда не поверил бы, что человек, который учил меня бороться с дементорами — трус!
Люпин выхватил свою палочку так быстро, что Гарри успел до своей лишь дотянуться. Звонко грохнуло, и он почувствовал, как летит назад, словно от удара кулаком; вмазавшись спиной в стену кухни и сползая на пол, он успел заметить краешек Люпинова плаща, исчезающий за дверью.
— Ремус, Ремус, вернись! — закричала Эрмиона, но Люпин не ответил. Мгновение спустя они услышали, как хлопнула парадная дверь.
— Гарри! — застонала Эрмиона. — Как ты мог?
— Легко, — сказал Гарри. Он поднялся, чувствуя, как набухает шишка на голове, где он ударился о стену. Его трясло от переполнявшей его злости. — И не смотри на меня так, — огрызнулся он на Эрмиону.
— Не смей с ней так! — рыкнул Рон.
— Нет, нет… мы не должны ссориться, — воскликнула Эрмиона, становясь между ними.
— Ты не должен был говорить такое Люпину, — сказал Рон.
— Он сам нарвался, — отмахнулся Гарри. Обрывки воспоминаний неслись у него в мозгу, словно наперегонки: вот Сириус падает сквозь завесу; изломанная фигура Дамблдора, летящая с башни; вспышка зелёного света и голос его мамы, молящий о милосердии…
— Родители, — сказал Гарри, — не должны оставлять своих детей, пока… пока силы есть.
— Гарри, — Эрмиона протянула к нему руку, пытаясь утешить, но он отмахнулся, отошёл в сторону и стал смотреть на огонь, наколдованный Эрмионой. Когда-то он через этот камин говорил с Люпином, надеясь, что его переубедят насчёт Джеймса, и Люпин успокаивал его. И сейчас измученное, бледное лицо Люпина, казалось, плавало перед ним в воздухе. От раскаянья его чуть не тошнило. Рон и Эрмиона молчали, но Гарри был уверен, что они переглядываются за его спиной, общаясь без слов.
Он обернулся и успел заметить, как они поспешно отвели глаза друг от друга.
— Я знаю, что не должен был называть его трусом.
— Да, не стоило, — тут же сказал Рон
— Но он поступает, словно трус.
— Всё равно… — вмешалась Эрмиона.
— Я знаю, — сказал Гарри. — Но если это заставит его вернуться к Тонкс, то дело того стоило, так ведь?
Он не смог скрыть просящих ноток в своем голосе. Эрмиона смотрела на него сочувствующе, а Рон с сомнением. Гарри опустил глаза, и, глядя на свои ноги, подумал об отце. Поддержал бы Джеймс сына в том, что он сказал Люпину, или рассердился на то, как Гарри обошёлся с его старым другом?
Безмолвная кухня, казалось, гудела от отголосков недавней сцены и невысказанных упрёков Рона и Эрмионы. Ежедневный Прорицатель, который принёс Люпин, всё ещё лежал на столе, и лицо Гарри смотрело в потолок с первой страницы. Гарри подошёл, сел, наугад развернул газету и сделал вид, что читает. Он не понимал слов, в его сознании ещё шла перепалка с Люпином. Он был уверен, что Рон и Эрмиона продолжают свой безмолвный разговор по ту сторону Прорицателя. Он перевернул страницу, стараясь, чтобы пошумнее, и ему в глаза бросилось имя Дамблдора. Только через мгновение или два он сообразил, кто на фотографии, изображающей целую семью. Под фотографией значилось: Семейство Дамблдоров, слева направо: Альбус, Персиваль с новорожденной Арианой на руках, Кендра и Аберфорт.
Изображение захватило внимание Гарри, и он рассмотрел его внимательнее. Отец Дамблдора, Персиваль, оказался красивым мужчиной, глаза которого, казалось, искрились даже на старой пожелтевшей фотографии. Младенец, Ариана, была чуть больше буханки хлеба, и больше ничем не выделялась. У матери, Кендры, чёрные как уголь волосы были уложены высокой плетёной башней, а её лицо была словно печать собственного достоинства. Когда Гарри рассматривал её тёмные глаза, высокие скулы и прямой нос, словно лицо статуи над высоким воротником шёлкового платья, ему вспомнились картинки, изображавшие американских индейцев. На Альбусе и Аберфорте были одинаковые курточки с кружевными воротниками, и у обоих были одинаковые волосы до плеч. Альбус выглядел постарше, но во всём остальном мальчики очень походили друг на друга, ведь снимок был сделан до того, как Альбусу сломали нос, и до того, как он начал носить очки.
Семья выглядела счастливой и благополучной, радостно улыбалась с газетной страницы. Рука крошки Арианы махала, высунувшись из пелёнок. Над снимком Гарри увидел заголовок:
ЭКСКЛЮЗИВНЫЙ ОТРЫВОК ИЗ ГОТОВЯЩЕЙСЯ К ПЕЧАТИ БИОГРАФИИ АЛЬБУСА ДАМБЛДОРА
Автор: Рита Москита
Подумав, что уже ничто не заставит его чувствовать себя хуже, Гарри начал читать:
Гордой и высокомерной, Кендре Дамблдор было невыносимо оставаться в Прогнившей Низине после того, как арест и заключение в Азкабан её мужа получили широкую огласку. Поэтому она решила порвать со старыми знакомыми семьи и переехала в Годрикову Лощину, деревню, которая позже прославилась, как сцена, где разыгралось странное спасение Гарри Поттера от Сами-Знаете-Кого.