Как и в Прогнившей Низине, в Годриковой Лощине обитало немало семей волшебников, но, так как они с Кендрой были чужими друг другу, она была защищена от пересудов о преступлении её мужа, которые бы неизбежно преследовали её на старом месте. Неуклонно пресекая дружелюбные визиты её новых соседей-волшебников, она вскоре добилась того, что её семью оставили в покое.
«Она захлопнула дверь перед моим носом, когда я принесла ей кексы-котелки домашней выпечки, поздравить с приездом, — рассказывает Батильда Багшот. — В первый год их пребывания там, я видела только этих двоих мальчиков. Я бы так и не узнала, что там была ещё и дочка, если бы не пошла собирать Плескушки лунной ночью, в первую после их приезда зиму, и не увидела, как Кендра ведёт Ариану в сад за домом. Они обошли разок лужайку, крепко держась за руки, а затем вернулись в дом. Даже не знала, что и думать об этом.»
Похоже, Кендра надеялась, что переезд в Годрикову Лощину будет идеальной возможностью скрыть существование Арианы раз и навсегда, или, по крайней мере, на годы. Вопрос времени был существенным. Ариане только-только исполнилось семь лет, когда она исчезла из виду, а семь лет — это возраст, в котором, как соглашаются многие специалисты, магические способности проявляют себя, если они вообще есть. Никто из ныне живущих не помнит, чтобы Ариана хоть раз продемонстрировала хотя бы малейшие признаки волшебных способностей. Поэтому очевидно, что Кендра приняла решение лучше скрыть существование своей дочери, чем опозориться, признав, что произвела на свет сквиба. Переезд подальше от друзей и соседей, которые знали об Ариане, конечно, мог облегчить помещение девочки под замок. Та крошечная кучка людей, которые знали о существовании Арианы, очевидно, хранили тайну; туда входили и два её брата, которые отметали щекотливые вопросы, отвечая так, как их научила мать: «моя сестра слишком слаба здоровьем, чтобы учиться в школе».
Читайте на следующей неделе: Альбус Дамблдор в Хогвартсе: Награды и Притязания.
Гарри ошибся: от прочитанного ему всё-таки стало хуже. Он снова посмотрел на фотографию с виду счастливого семейства. Были ли это правдой? Как он может это узнать? Ему захотелось отправиться в Годрикову Лощину, даже если Батильда и не будет в состоянии поговорить с ним: ему хотелось увидеть то место, в котором и он, и Дамблдор потеряли любимых. Он опускал газету, чтобы спросить у Рона и Эрмионы их мнение, когда по кухне гулко отдался оглушительный треск.
Впервые за три дня Гарри совершенно забыл о Кричере. Его первая мысль была, что это Люпин ворвался назад в комнату, и только через мгновение до него дошло, что рядом с его стулом возникла из ничего настоящая драка. Пока он вскакивал на ноги, Кричер выкарабкался из свалки и, низко поколонившись, прокаркал:
— Юный господин, Кричер вернулся с вором Мундунгусом Флетчером.
Мундунгус неловко поднялся и потянулся за палочкой, однако за Эрмионой ему было не угнаться:
— Экспеллиармус!
Палочка Мундунгуса взлетела в воздух, и Эрмиона поймала ее. Ошалелый, Мундунгус кинулся к лестнице. Рон перехватил его, словно игрок в регби, и Мундунгус свалился на каменный пол с приглушённым хрустом.
— Какого…? — взвыл он, извиваясь в попытке высвободиться из Ронова захвата. — Чё я сделал? Послали за мной этого кретинского эльфа, чё за игры, чё я сделал, отвали ты, отвали, от…
— Ты ещё грозиться будешь? — рявкнул Гарри. Он отбросил газету, в несколько прыжков пересёк кухню и упал на колени возле перепуганного Мундунгуса, который тут же прекратил сопротивляться. Увидев, что Гарри уткнул свою палочку прямо в нос Мундунгусу, Рон, тяжело дыша, поднялся. От Мундунгуса несло застарелым потом и табачным дымом, волосы были спутаны, одежда в грязи.
— Кричер приносит свои извинения за задержку в доставке вора, юный господин, — прокаркал эльф. — Флетчер знает, как уходить от поимки, у него много укрытий и сообщников. Но, всё равно, Кричер наконец загнал его в угол.
— Кричер, ты всё сделал здорово, — сказал Гарри, и эльф низко поклонился.
— Ну а к тебе у нас есть несколько вопросов, — обратился Гарри к Мундунгусу, который тут же заорал:
— Я запаниковал, ясно? Я никогда не рвался идти, без обид, парень, но я не собирался помирать за тебя, а кады этот клятый Сам-Знаешь-Кто налетел на меня, так тут любой бы оттедова свалил. Я ж так всегда и говорил, что мне это всё…
— К твоему сведению, ни один из нас не телепортировал, — фыркнула Эрмиона.
— Да ладно, знаю, что вы — котла крутых героев, но я никогда не притворялся, будто рвусь, чтоб меня замочили…
— Нас не интересует, почему ты бросил Дикого Глаза, — сказал Гарри, подвигая свою палочку поближе к налитым кровью, с отвислыми веками, глазам Мундунгуса. — Мы и так знаем, что на тебя полагаться — как на кусок дерьма.
— Тогда какого чёрта вы травите меня домовыми? Или это обратно из-за кубков? У меня ни одного не осталось, или вы думаете их достать…
— Речь не о кубках, но уже теплее, — сказал Гарри. — Заткнись и послушай.
Это было прекрасно: делать хоть что-то, вытянуть хотя бы из кого-то пусть небольшую часть правды. Палочка Гарри теперь почти утыкалась в переносицу Мундунгуса, который, в попытке не упускать её из виду, казался совсем косоглазым.
— Когда ты очищал этот дом от всего мало-мальски ценного… — начал Гарри, но Мундунгус его снова прервал:
— Сириуса никогда не интересовало всё это барахло…
Гулкий удар, блеск меди, раскатистый звон, вопль боли — Кричер с разбегу ударил Мундунгуса по голове сковородкой.
— Прогони его, прогони, запирать таких надо! — заверещал Мундунгус, пытаясь сжаться в комок, пока Кричер снова поднимал тяжеленную сковородку.
— Кричер, нет! — крикнул Гарри.
Тоненькие ручки Кричера дрожали под весом сковороды, которую он продолжал держать над собой.
— Ну ещё разочек, господин Гарри, на счастье?
Рон заржал.
— Кричер, он нам нужен в сознании, но если его потребуется взбодрить, ты сможешь добавить, — объявил Гарри.
— Премного благодарен, юный господин, — сказал Кричер с поклоном и чуть отступил, с ненавистью уставившись на Мундунгуса своими большими светлыми глазами.
— Когда ты изымал из этого дома всё, что нашёл хоть сколько-нибудь ценного, — продолжил Гарри, — ты забрал кое-какие вещи из кухонного буфета. Там был медальон. — Во рту у Гарри внезапно пересохло; он ощутил, что Рон и Эрмиона тоже напряжены и взволнованы. — Что ты с ним сделал?
— Чё? — спросил Мундунгус. — Он чё, был и впрямь ценным?
— Он всё ещё у тебя? — крикнула Эрмиона.
— Нет, — проницательно заявил Рон. — Он переживает, почему не продал его подороже.
— Подороже? — спросил Мундунгус. — Сколько бы ни взял, всё было б дороже… за поганое задарма отдал, вот как. Выбору не было.
— Что ты имеешь ввиду?
— Я торговал на Диагон аллее, а она подваливает и спрашивает, есть ли у мя лицензия, чтобы торговать всякой магией. Поганая ищейка. Она уж было забрала меня, но тут ей медальон понравился, она и говорит, что берёт его, а меня на этот раз отпускает, и что я, мол, могу считать, что мне свезло.
— Кто она такая? — спросил Гарри.
— Почём знаю, карга какая-то министерская. — Мундунгус на мгновенье задумался, нахмурив брови. — Низенькая такая. С бантом на макушке, — он снова нахмурился и добавил: — На жабу смахивает.
Гарри уронил палочку; она задела Мундунгуса по носу и метнула красные искры ему в брови, которые тут же загорелись.
— Агументи! — взвизгнула Эрмиона, и струя воды вылетела из её палочки, обливая дрожащего и отплёвывающегося Мундунгуса.
Гарри оглянулся и увидел, что на лицах Рона и Эрмионы отражается его собственное потрясение. Шрамы на тыльной стороне его правой руки, казалось, заболели снова.
Глава двенадцатая Магия — сила
Август тянулся к концу, и неухоженный газон посередине площади Мракэнтлен жух под солнцем, пока трава на нём не стала коричневой и ломкой. Никто из жильцов расположенных там домов никогда не видел обитателей дома номер двенадцать, да и самого дома тоже. Магглы, живущие на площади Мракэнтлен, давно уже привыкли к странной ошибке в нумерации, когда номер одиннадцатый посадили рядом с тринадцатым.
Но теперь на площадь снова потекли посетители, которые, похоже, находили такую аномалию интересной. Дня не проходило без того, чтобы один-два человека не прибывали на Мракэнтлен, с той единственной, казалось, целью, чтобы прислониться к оградам напротив домов одиннадцать и тринадцать, и глазеть туда, где эти дома соединяются. Они приходили каждый день новые, но всех их, казалось, объединяла нелюбовь к нормальной одежде. Большинство лондонцев, проходящих мимо, привыкли к этим любителям эксцентричной одежды и не замечали их, хотя порой кто-нибудь оглядывался, удивляясь, с чего это кто-то закутался в плащ в такую жару.
Наблюдатели, казалось, получали не много удовлетворения от своей вахты. Порой кто-нибудь из них подавался вперёд, словно, наконец, увидел что-то интересное, но лишь затем, чтобы снова прислониться к ограде с разочарованным видом.
Первого сентября народу на площади собралось больше, чем когда-либо. Полдюжины людей в длинных плащах стояли молча и настороженно, как всегда, не сводя глаз с одиннадцатого и тринадцатого домов, но то, чего они ждали, по-прежнему оставалось неуловимым. Наступал вечер, впервые за последние недели неожиданно пролившийся прохладным дождём, и тут произошёл один из тех непонятных случаев, когда наблюдатели, похоже, увидели что-то интересное. Человек с перекошенным лицом показал пальцем, и тот, кто был ближе всех к нему, приземистый и бледный, подался вперед, но в следующее мгновение они вновь расслабились в прежнем бездействии, с видом расстроенным и разочарованным.
В это время в доме номер двенадцать Гарри как раз вошёл в прихожую. Он чуть не потерял равновесие, когда телепортировал на верхнюю ступеньку, у самой входной двери, и подумал, что Пожиратели Смерти, возможно, мельком заметили его показавшийся на мгновение локоть. Старательно закрыв за собой дверь, он снял Плащ-невидимку, перекинул его через руку, и поспешил через полутёмную прихожую к двери, что вела в полуподвальный этаж, сжимая в руке украденный номер