рри.
— Слушай, а ты чувствуешь его? — тихо спросил Рон, стиснув медальон в кулаке.
— О чём ты?
Рон передал хоркрукс Гарри. Через несколько мгновений Гарри понял, что хотел сказать друг. Это его собственная кровь пульсирует в венах, или он чувствует, как что-то бьётся внутри медальона, словно крошечное металлическое сердечко?
— Что мы с ним сделаем? — спросила Эрмиона.
— Спрячем его в безопасном месте, пока не придумаем, как уничтожить, — ответил Гарри и, хотя ему очень того не хотелось, накинул цепочку на шею и спрятал медальон под рубашку, чтобы его видно не было. Медальон устроился у него на груди, рядом с полученным от Хагрида кошельком.
— Я считаю, нам нужно по очереди нести караул снаружи, — вставая и потягиваясь, сказал Гарри. — И ещё неплохо бы подумать о еде. А ты оставайся, — резко добавил он, увидев, что лицо попытавшегося сесть Рона приобрело противный зеленоватый оттенок.
Аккуратно установив на столике в палатке Плутоскоп, полученный Гарри в подарок на день рождения, они с Эрмионой весь остаток дня по очереди за ним наблюдали. Но Плутоскоп молчал и не вертелся на своём кончике, и то ли из-за защитных и магглооталкивающих чар, которые наложила Эрмиона, то ли из-за того, что люди вообще редко появлялись в этих местах, но полянка в лесу оставалась пустынной, если не считать случайных птиц и белок. И к вечеру ничего не изменилось. В десять часов Гарри сдал пост Эрмионе, зажёг огонёк на конце палочки и вышел на пустынную полянку, где только летучие мыши, трепеща крыльями, пролетали через кусочек звёздного неба — единственный, видимый с их защищённой прогалины.
Гарри был голоден, и голова немного кружилась. В волшебной сумочке Эрмионы не было ну ничего съедобного, ведь предполагалось, что к вечеру они вернутся на площадь Мракэнтлен. Так что есть им было нечего, кроме грибов, которые Эрмиона собрала под ближайшими деревьями и сварила в котелке. После пары ложек Рон оттолкнул свою порцию, с таким видом, будто его сейчас стошнит; Гарри держался, чтобы не задеть чувств Эрмионы.
Тишину нарушили странное шуршание и ещё что-то вроде потрескивания веток. Гарри решил, что это скорее устраивают животные, а не люди, но крепко держал палочку наготове. Внутри у него всё тревожно сжалось — хотя там и так было паршиво, после похожих на резину грибов.
Совсем недавно он думал, что если они сумеют похитить Разделённую Суть, это будет радость, но почему-то её совсем не было; всё, что он чувствовал, сидя и вглядываясь в темноту (палочка освещала совсем немного), это тревогу о том, что будет дальше. Это было словно он шёл куда-то неделями, месяцами, может даже годами, а теперь, внезапно остановившись, вдруг понял, что сбился с пути.
Где- то лежат другие Разделённые Сути, но у него нет ни малейшего представления о том, где они могут быть. Он даже не знает, что они из себя представляют. А сейчас Гарри ну никак не понимает, как уничтожить ту единственную Суть, которую они нашли, ту, что лежит сейчас на его голой груди. Диковинно, что медальон не набирался тепла от его тела, но лежал на коже таким холодным, словно его только что вытащили из ледяной воды. Время от времени Гарри чувствовал, или, может, воображал, биение крошечного сердца — вразнобой с его собственным. Он сидел в темноте, наполняясь неясными предчувствиями. Гарри пытался сопротивляться им, отринуть их, но они возвращались вновь и вновь. Ни один из них не сможет жить, пока жив другой. Рон и Эрмиона, которые сейчас тихонько болтают в палатке у него за спиной, могут свернуть с пути, если захотят. А он не может. И сидящему в темноте, пытающемуся справиться со своими страхами и усталостью Гарри казалось, что Разделённая Суть на его груди отсчитывает оставшееся ему время… Глупо, — сказал он сам себе, — не думай об этом …
Шрам опять начало покалывать. Гарри испугался, что это от таких вот его мыслей, и попытался направить их в другое русло. Он подумал о бедном Кричере, который ждал, что они вернутся домой, а дождался Яксли. Будет ли эльф молчать, или расскажет Пожирателям Смерти всё, что ему известно? Гарри хотелось верить, что за прошедший месяц Кричер переменился к нему, что теперь он будет ему верен, но кто знает, что может произойти? Что, если Пожиратели пытали эльфа? Тошнотворные сцены закрутились у Гарри в голове, и от них он тоже попытался избавиться — ведь он ничем не мог помочь Кричеру. Они с Эрмионой уже решили не пытаться вызывать эльфа: вдруг вместе с ним появится и кто-нибудь из Министерства? У них не было основания считать, что при телепортации эльфов не бывает проколов — вроде притаскивания на площадь Мракэнтлен Яксли, уцепившегося за рукав Эрмионы.
Шрам уже просто горел. Гарри подумал о том, как много всего такого, чего они не знают: Люпин был прав, когда говорил о магии, с которой они никогда не сталкивались и которую не могли себе вообразить. Почему же Дамблдор почти ничего не объяснил? Или он думал, что на это ещё будет время, что он проживет ещё много лет, даже, может, столетий, как его друг Николя Фламель? Если так, то он ошибался… Снэйп об этом позаботился… Снэйп, пригретая змея, которая нанесла свой удар на вершине башни…
И Дамблдор упал… упал…
— Отдай это мне, Грегорович.
Голос у Гарри был высокий, ясный, холодный, и палочку перед ним сжимала белая рука с длинными пальцами. Человек, на которого он направлял палочку, висел вверх ногами в воздухе, хотя веревок, чтобы держали его, не было. Он медленно поворачивался, связанный незримо, но крепко, его руки прижаты к телу, его лицо, на котором был ужас, багровое от прилившей к голове крови, было прямо напротив лица Гарри. У него были совершенно белые волосы и густая, широкая борода — Дед-Мороз в путах.
— Нету у меня, нету больше! Уже много лет как украли!
— Не лги Лорду Волдеморту, Грегорович. Он узнает… Он всегда узнает.
Расширенные от страха зрачки подвешенного человека, казалось, становятся всё больше и больше, пока их чернота не поглотила Гарри…
…и вот Гарри бежит по тёмному коридору вслед за решительным маленьким Грегоровичем, у которого в высоко поднятой руке фонарь. Грегорович врывается в комнату в конце коридора, и его фонарь освещает что-то вроде мастерской: в качающемся пятне света блестят деревянные стружки и золото, а на подоконнике, будто огромная птица на насесте, сидит юноша с золотыми волосами. За ту долю секунды, когда свет фонаря падал на юношу, Гарри увидел на его красивом лице восторг, но тут незваный гость выстрелил Ошеломляющим заклинанием из своей палочки, и с ликующим смехом ловко выпрыгнул из окна…
А затем Гарри вытянуло назад из широких, похожих на колодец, зрачков, и в лице Грегоровича был ужас.
— Грегорович, кто этот вор? — спросил высокий холодный голос.
— Я не знаю, я так никогда и не узнал, юноша… нет… пожалуйста… ПОЖАЛУЙСТА!
Крик, долгий, непрерывный крик, а потом вспышка зелёного света…
— Гарри!
Он открыл глаза, тяжело дыша, во лбу что-то дёргает. Он, похоже, потерял сознание рядом с палаткой, сполз по брезенту и растянулся на земле. Над собой он увидел Эрмиону, её кудрявые волосы закрыли кусочек неба, за переплетением тёмных ветвей высоко над ними.
— Всего лишь сон, — сказал он, быстро садясь и пытаясь, под взглядом Эрмионы, принять невинный вид. — Прошу прощения, но меня сморило.
— Я знаю, что это твой шрам! Достаточно посмотреть на твоё лицо! Ты смотрел в Вол…
— Не называй его по имени! — из глубины палатки донёсся сердитый голос Рона.
— Ладно, — процедила Эрмиона, — тогда — в сознание Сам-Знаешь-Кого!
— Но я же не хотел! — сказал Гарри. — Это был сон! Ты можешь контролировать свои сны, Эрмиона?
— Если бы ты просто выучился Окклюменции…
Но Гарри был не в настроении выслушивать нотации; он хотел обсудить только что увиденное.
— Он нашел Грегоровича, Эрмиона, и, я думаю, убил его. Но перед тем, как убить, он читал в его сознании, и я видел…
— По-моему, если ты так устал, что засыпаешь на ходу, лучше я покараулю, — холодно предложила Эрмиона.
— Я могу досидеть до конца своей смены!
— Да нет, я вижу, что ты вымотан. Иди и ложись.
Она упрямо уселась около входа в палатку. Гарри был зол, но, не желая ссориться, быстро нырнул внутрь.
На нижней кровати выделялось по-прежнему бледное лицо Рона. Гарри вскарабкался на верхнюю кровать, лёг, и уставился на тёмной полотняный потолок. Через несколько секунд Рон тихо, так, чтобы не услышала Эрмиона, сказал как бы про себя:
— Что там Сам-Знаешь-Кто делает?
Гарри крепко зажмурился, пытаясь вспомнить каждую деталь, и прошептал в темноту:
— Он нашёл Грегоровича. Связал его и пытал.
— Связал, значит… как же тогда Грегорович сделает ему новую палочку?
— Не знаю… Странно всё это…
Гарри закрыл глаза, размышляя обо всём, что он видел и слышал. Чем больше он вспоминал, тем меньше находил во всём этом смысла… Волдеморт не сказал ни слова о палочке Гарри, ничего о сердцевинках-близнецах, ничего о том, чтобы Грегорович сделал ему новую, ещё более мощную палочку, способную одолеть палочку Гарри…
— Что-то ему от Грегоровича нужно было, — сказал Гарри, не открывая глаз. — Он требовал что-то ему отдать это, но Грегорович сказал, что у него это украли… и потом… потом…
Он вспомнил, как он, будучи Волдемортом, словно пролетел через глаза Грегоровича, в его воспоминания…
— Он читал в голове Грегоровича, и я видел, что на подоконнике, как на насесте, сидел молодой парень, и он выпалил в Грегоровича заклятьем и выпрыгнул из окна. Он украл это, он стянул то, что нужно Сам-Знаешь-Кому. И я… Где-то я его уже видел…
Гарри очень хотелось ещё раз взглянуть в лицо смеющемуся парнишке. Если верить Грегоровичу, кража произошла много лет назад. Почему же этот юный вор кажется таким знакомым?
Шум леса в палатку почти не долетал, Гарри слышал только дыхание Рона. Помолчав, тот прошептал:
— Ты не видел, что у вора было в руках?