Запах старости, пыли, несвежей одежды и лежалой пищи усилился, когда она размотала побитую молью чёрную шаль, открыв голову в редких белых волосах, сквозь которые отчётливо виднелась кожа.
— Батильда? — повторил Гарри.
Она снова кивнула. Гарри вдруг почувствовал своей кожей медальон; то, что иногда тикало или стучало внутри него, проснулось; он ощущал его биение сквозь холодное золото. Знало ли оно, могло понимать, что вещь, которая уничтожит его, близка?
Батильда прошаркала мимо них, оттолкнув Эрмиону, словно её не видела, и скрылась туда, где, похоже, была гостиная.
— Гарри, что-то в этом сомнительное, — проговорила Эрмиона чуть слышно.
— Посмотри, какого она роста, я думаю, мы сможем одолеть её, если потребуется, — сказал Гарри. — Слушай, мне надо было сказать тебе, я знал, что у неё не всё дома. Мюриэль говорила, что она «того»
— Идите! — позвала Батильда из соседней комнаты.
Эрмиона вскочила и вцепилась Гарри в руку.
— Всё путём, — сказал Гарри успокаивающе, и первым направился в гостиную.
Батильда неровной походкой топталась по комнате, зажигая свечи, но комната оставалась очень тёмной, не говоря уж о том, что и неимоверно грязной. Толстый слой пыли хрустел под ногами, и нос Гарри отметил, под запахом сырости и плесени, запах ещё худший, вроде испортившегося мяса. Он подивился, когда был тот последний раз, когда кто-нибудь заходил в дом Батильды, проверить, как она тут справляется. Ещё она, похоже, забыла, что может колдовать, потому что неуклюже зажигала свечи вручную, её обвисшие кружевные манжеты были в постоянной опасности загореться.
— Дайте мне, — предложил Гарри, и забрал у неё спички. Она стояла, следя, как он заканчивает зажигать свечные огарки, пристроенные на блюдцах, расставленных на шатких стопках книг и на столах у стен, среди потрескавшихся и заплесневелых чашек.
Последним предметом, на которой Гарри заметил свечку, был вычурный старомодный комод, на котором стояло изрядное количество фотографий. Когда заплясал оживший огонёк, его отражение заколебалось на их пыльных стёклах и серебре. Он увидел какие-то мелкие движения на карточках. Пока Батильда ковырялась с дровами для очага, он пробормотал «Тергео». С фотографий исчезла пыль, и он тут же заметил, что в полудюжине самых больших и разукрашенных рамок карточек нет. Он подумал, Батильда их вынула, или ещё кто-то? Потом его внимание привлёкла фотография, стоявшая почти в самом заду этой коллекции, и он её схватил.
Золотоволосый весёлый вор, юноша, что сидел на подоконнике у Грегоровича, лениво улыбался Гарри из серебряной рамки. И до Гарри тут же дошло, где он видел парнишку раньше: в Жизни и лжи Альбуса Дамблдора, рука-об-руку с Дамблдором-подростком, и вот, значит, где должны быть все отсутствующие фотографии: в книге Риты.
— Миссис… мисс… Багшот? — спросил он, и его голос слегка дрогнул. — Кто это?
Батильда стояла посреди комнаты, наблюдая, как Эрмиона разводит для неё огонь
— Мисс Багшот? — повторил Гарри и вышел вперёд с карточкой в руках, как раз когда огонь ожил в очаге. Батильда оглянулась на его голос, и Разделёная Суть быстрее заколотила в его грудь.
— Кто этот тип? — спросил её Гарри, протягивая карточку.
Она молча вгляделась в неё, потом подняла глаза на Гарри.
— Вы знаете, кто это такой? — повторил он намного медленнее и громче, чем обычно. — Этот человек? Вы его знаете? Как его зовут?
Батильда просто бессмысленно посмотрела. Гарри почувствовал полное опустошение. Как это Рита Москита отворила Батильдину память?
— Кто этот человек? — повторил он громко.
— Гарри, что ты делаешь? — спросила Эрмиона.
— Карточка. Эрмиона, это тот вор, вор, который обокрал Грегоровича! Пожалуйста, — обратился он к Батильде. — Кто это?
Но она только пялилась на него.
— Почему вы просили нас пойти с вами, миссис… мисс Багшот? — спросила Эрмиона, возвысив голос. — Есть что-то, что вы хотите сообщить нам?
Не сделав ни знака, что она слышала Эрмиону, Батильда прошаркала несколькими шагами ближе к Гарри. Слегка дёрнув головой, она посмотрела назад в прихожую.
— Вы хотите, чтобы мы ушли? — спросил Гарри.
Она повторила жест, на этот раз показав пальцем сперва на него, потом на себя, потом на потолок.
— А, ясно… Эрмиона, я думаю, она хочет, чтобы я пошёл с ней наверх.
— Хорошо, — сказала Эрмиона, — пойдём.
Но когда Эрмиона шевельнулась, Батильда замотала головой с удивительной страстью, снова показывая сперва на Гарри, потом на себя.
— Она хочет, чтобы я пошёл с ней один.
— Почему? — спросила Эрмиона, и её голос зазвенел отчётливо и чисто в освещённой свечами комнате; старая дама слегка затрясла головой от громкого звука.
— Может, Дамблдор сказал ей отдать меч мне, и только мне?
— Ты в самом деле думаешь, она знает, кто ты такой?
— Да, — сказал Гарри, глядя сверху вниз в молочные глаза, уставившиеся в его собственные. — Я думаю, она знает.
— Ну, давай тогда, только не задерживайся, Гарри.
— Показывайте дорогу, — сказал Гарри Батильде.
Она, похоже, поняла его, потому что прошаркала мимо него к двери. Гарри взглянул на Эрмиону с ободряющей улыбкой, но не был уверен, что она её увидела; она стояла, крепко охватив себя руками, в середине освещённого свечами пространства, глядя на книжный шкаф. Когда Гарри выходил из комнаты, то, незаметно и для Эрмионы, и для Батильды, он засунул обрамлённую серебром фотографию неизвестного вора себе под куртку.
Ступеньки были крутые и узкие; Гарри почти собрался подставить свои руки под широкий зад Батильды, чтобы быть уверенным, что она не кувырнётся спиной назад ему на макушку, что казалось очень даже возможным. Медленно, похрипывая, она взобралась на верхнюю площадку, тут же повернула направо и провела Гарри в спальню с низким потолком.
Там было черно, как в яме, и ужасающе пахло: Гарри только успел заметить ночной горшок, выдвинутый из-под кровати, перед тем, как Батильда закрыла дверь, и даже это заволокло тьмой.
— Люмос, — сказал Гарри, и его палочка засветилась. Он вздрогнул: за эти несколько мгновений темноты Батильда придвинулась к нему вплотную, а как она двигалась, он не слышал.
— Ты Поттер? — прошептала она.
— Да, это я.
Она кивнула, медленно, торжественно. Гарри почувствовал, как быстро забилась Разделённая Суть, быстрее, чем его собственное сердце; это было неприятное, возбуждающее ощущение.
— У вас есть что-то для меня? — спросил Гарри, но её, похоже, отвлёк светящийся кончик палочки.
— У вас есть что-то для меня? — повторил он.
Тут она закрыла глаза, и несколько вещей случилось одновременно: шрам Гарри пронзило болью, Разделённая Суть затряслась так, что свитер на груди зашевелился, тёмная, зловонная комната в мгновение растаяла. Гарри ощутил взлёт радости и сказал высоким, холодным голосом: — Взять его!
Гарри, шатаясь, стоял, где и был: тёмная, дурно пахнущая комната, казалось, снова сомкнулась вокруг него; он не понимал, что только что произошло.
— У вас есть что-то для меня? — спросил он в третий раз, много громче.
— Вон там, — прошептала она, показывая в угол. Гарри поднял палочку и увидел захламленный туалетный столик под занавешенным окном.
В этот раз она не пошла перед ним. Гарри боком протиснулся между ней и неубранной кроватью, не опуская палочки. Он не хотел выпускать Батильду из вида.
— Что это? — спросил он, когда дошёл до туалетного столика, на котором высокой кучей лежало что-то, что выглядело и пахло как грязное бельё, приготовленное к стирке.
— Здесь, — сказала она, указывая на бесформенную массу.
И в тот миг, как он отвёл от неё глаза, ожидая увидеть в спутанном месиве рукоять меча и рубины, она странно зашевелилась. Гарри увидел это движение уголком глаза; паника заставила его повернуться, и ужас парализовал его: тело старухи опадало, и оттуда, где была её шея, словно вытекала огромная змея.
Змея ударила, когда он поднимал палочку: сила укуса в предплечье послала его палочку винтом к потолку; её свет замерцал, так что зарябило в глазах, и потух; потом мощный удар хвостом под рёбра выбил из него дыхание; он упал лицом на туалетный столик, в гору отвратительного тряпья…
Он откатился в сторону, едва избежав змеиного хвоста, сокрушившего столик, где он был секундой раньше. Гарри ударился о пол, и осколки стеклянной крышки стола осыпали его дождём. Он услышал, как внизу Эрмиона зовёт: — Гарри?
Ему было не набрать достаточно воздуха в лёгкие, чтобы откликнуться; тут тяжёлая гладкая масса сшибла его на пол, и он чувствовал, как она наползает на него, могучая, мускулистая…
— Нет! — ахнул он, прикованный к полу.
— Да, — услышал он шёпот. — Да… с-с-схвачен… с-с-схвачен…
— Ассио … Ассиопалочка…
Но заклинание не сработало, и ему нужно было руками пытаться пересилить змею, которая обвивалась вокруг его рёбер, выжимая из него воздух, крепко вдавливая ему в грудь медальон, кружок льда, пульсирующий жизнью, совсем рядом с его собственным неистовствующим сердцем, и его мозг заливал холодный, белый свет, все мысли стёрты, его собственное дыхание слабеет, шаги вдалеке, всё пропадает…
Сердце из металла звенело вне его груди, и он летел, летел с торжеством в душе, не нуждаясь в помеле или тестрале…
Гарри толчком пришёл в себя в кисло пахнущей тьме; Нагини освободила его. Он неловко поднялся и увидел змею, силуэтом против света снизу: она ударила, и Эрмиона нырнула в сторону с пронзительным вскриком, её срикошетировавшее заклинание ударило в занавешенное окно, и оно разлетелось. Морозный воздух наполнил комнату, когда Гарри пригнулся, чтобы избежать нового душа из битого стекла, и его нога поскользнулась на чём-то вроде карандаша — его палочке…
Он нагнулся и схватил её, но теперь змея владела комнатой, её хвост молотил сокрушающее; Эрмионы нигде не было видно, и на мгновение Гарри подумал о худшем, но тут громко и звонко ударило, и была вспышка красного света, и змея взлетела в воздух, крепко заехав Гарри по лицу, когда она поднималась, кольцо за кольцом, к потолку. Гарри поднял палочку, но пока он это делал, его шрам ожгло много больнее, много сильнее, чем бывало за все прошедшие годы.