Он вспомнил змею, выходящую из Батильдиной шеи: Эрмионе нет нужды знать подробности.
— …она превратилась, превратилась в змею, и напала.
Он посмотрел на точечные отметины.
— Меня убить не предполагалось, просто удержать меня здесь, пока Сама-Знаешь-Кто не явится.
Если бы он только сумел убить змею, всё ещё было бы не зря, в конце концов… С замершим сердцем, он сел и отбросил одеяла.
— Гарри, нет, я уверена, ты должен отдыхать!
— Это ты, кто нуждается во сне. Не обижайся, но выглядишь ты ужасно. Я в полном порядке. Я покараулю пока. Где моя палочка?
Она не ответила, она просто смотрела на него.
— Где моя палочка, Эрмиона?
Она кусала губы, слёзы наполнили её глаза.
— Гарри…
— Где моя палочка?
Она пошарила рядом с кроватью и протянула её ему.
Палочка — падуб и феникс — была разделена почти что надвое. Куски болтались на единственной узенькой полоске фениксова пера. Дерево было расщеплено надвое полностью. Гарри взял её в руки, словно это было живое существо, страдающее от ужасной раны. Его мысли мешались: всё было туман паники и страха. Потом он протянул палочку Эрмионе.
— Почини её. Пожалуйста.
— Гарри, я не знаю, когда она вот так сломана…
— Пожалуйста, Эрмиона, попробуй!
— Р-Репаро.
Болтающаяся половина палочки села на место. Гарри поднял её вверх.
— Люмос!
Палочка слабенько заискрилась, потом потухла. Гарри направил её на Эрмиону.
— Экспелиармус!
Палочка Эрмионы легонько дёрнулась, но не покинула её руки. Неуверенная попытка колдовать — это было слишком для палочки Гарри, которая снова распалась надвое. Он уставился на неё, ошеломлённый, неспособный признать, что он видит… палочка, которая столько пережила…
— Гарри, — Эрмиона шептала так тихо, что он почти не слышал её. — Мне так, так жаль. Я боюсь, это из-за меня. Когда мы убегали, ты помнишь, змея надвигалась на нас, и я наложила Разрушающее заклятие, и оно отскакивало отовсюду, и наверное… наверное задело…
— Это получилось случайно, — сказал Гарри механически. Он чувствовал себя опустошённым, оглушённым. — Мы… мы найдём способ её восстановить.
— Гарри, я не думаю, что мы способны на это, — сказала Эрмиона, слёзы сбегали у неё по лицу. — Помнишь… помнишь Рона? Когда он сломал свою палочку, разбив машину? Она больше никогда не стала прежней, ему пришлось обзавестись новой.
Гарри подумал об Олливандере, похищенном и удерживаемом у Волдеморта в заложниках; о Грегоровиче, который мёртв. Как же он собирается найти себе новую палочку?
— Что ж, — сказал он, фальшиво-деловым голосом, — что ж, тогда я просто одолжу сейчас твою. Пока я караулю.
С лицом, блестящим от слёз, Эрмиона вручила ему свою палочку, и он оставил её сидящей рядом с кроватью, желая ни чего другого, как только остаться одному.
Глава восемнадцатая Жизнь и Ложь Альбуса Дамблдора
Вставало солнце. Чистая, бесцветная пустота неба раскинулась над Гарри, безразличная к нему и его страданиям. Гарри сел у входа в палатку и глубоко вдохнул свежий воздух. Просто жить, и наблюдать восход солнца над искрящимся снежным склоном — это могло бы быть величайшим сокровищем в мире, но он не мог оценить это: его чувства были исколоты дурными предчувствиями от утраты палочки. Он водил взглядом по долине под снежным одеялом; сквозь пронизанную светом тишину доносился стройный перезвон далёких церковных колоколов.
Не осознавая этого, он сжал кулаки, вдавив пальцы в ладони, словно пытался сопротивляться физической боли. Он проливал свою собственную кровь больше раз, чем мог сосчитать; однажды остался без костей в правой руке; к шрамам у него на лбу и тыльной стороне руки это путешествие уже добавило ему шрамы на груди и предплечье; но никогда до этого он не чувствовал себя таким безнадёжно слабым, уязвимым и оголенным, словно большая часть его магической силы была оторвана от него. Он точно знал, что сказала бы Эрмиона, вырази он всё это вслух: что сильна не палочка, силён волшебник. Но она бы ошиблась, его случай особый. Она не ощущала, как палочка поворачивается в руке компасной стрелкой, чтобы выстрелить во врага золотым пламенем. Он потерял защиту сердцевин-близняшек, и только сейчас, когда её не стало, понял, как сильно он на неё полагался.
Он вытянул куски сломанной палочки из кармана и, не глядя на них, спрятал в Хагридов кошелёк, весящий у него на шее. Мешочек был теперь так полон поломанными и бесполезными вещами, что в нём ни для чего не оставалось места. Рука Гарри нащупала сквозь кожу кошелька старый Снитч, и мгновение он боролся с желанием вытащить этот Снитч и выкинуть вон. Неоткрывающийся, непомогающий, бесполезный, как и всё, что оставил Дамблдор…
И его ярость к Дамблдору залила его, как лава, выжигая его изнутри, стирая всякое другое чувство. Лишь от полного отчаяния они уговорили себя, что Годрикова Лощина содержит ответы, убедили себя, что от них ожидалось возвращение туда, что всё это была часть секретного пути, проложенного для них Дамблдором: но не было ни карты, ни плана. Дамблдор оставил их в темноте наощупь бороться с неизвестными и невообразимыми ужасами, одиноких и беспомощных: Ничего не было объяснено, ничего не доставалось просто так, у них не было меча, а теперь вот у Гарри не было палочки. Вдобавок он выронил фотографию вора, и конечно для Волдеморта не составит труда выяснить, кто же это был…
Волдеморт знал теперь всё…
— Гарри?
Эрмиона выглядела испуганной, словно боялась, что он заклянёт её её же собственной палочкой. Она присела возле него, на лице — дорожки от слёз, в дрожащих руках — две чашки чая, и что-то большое подмышкой.
— Спасибо, — сказал он, беря одну из чашек.
— Ничего, если я с тобой поговорю?
— Давай, — сказал он, не желая обидеть её чувства.
— Гарри, ты хотел узнать, кто тот человек на фотографии. Ну… вот в книге.
Она робко положила на его колени новенький том Жизни и Лжи Альбуса Дамблдора.
— Где… Как?
— Она была в гостинной Батильды, просто лежала там… Эта записка была приколота сверху.
Эрмиона прочитала вслух несколько написанных заострённым почерком ядовито-зелёных строчек:
— Дорогая Батти, спасибо за вашу помощь. Вот эта книга, надеюсь, она вам понравится. Вы рассказали обо всём, даже если не можете этого вспомнить. Рита. Я полагаю, книга наверное пришла, когда настоящая Батильда ещё была жива, хотя, может, и не была уже способна её прочитать.
— Да, наверное не была способна.
Гарри посмотрел на лицо Дамблдора на обложке и ощутил всплеск дикого удовольствия: теперь он — хотел этого Дамблдор или нет — узнает обо всём том, что Дамблдор не считал нужным ему рассказывать.
— Ты всё ещё зол на меня, да? — сказала Эрмиона; он посмотрел на неё, увидел в её глазах свежие слёзы, и понял, что, наверное, у него на лице отобразился его гнев.
— Нет, — сказал он тихо. — Нет, Эрмиона, я знаю, что это была случайность. Ты пыталась вытащить нас оттуда живыми, и ты была потрясающей. Я был бы покойник, если бы не было тебя — мне в помощь.
Эрмиона улыбнулась сквозь слёзы, он попытался улыбнуться в ответ, а затем переключил внимание на книгу. Её корешок был жёстким, книгу явно ещё ни разу не раскрывали. Он пролистал страницы, отыскивая фотографии. На ту, что он искал, он наткнулся почти сразу: молодой Дамблдор и его красивый приятель, они хохочут над какой-то давно забытой шуткой. Гарри поскорее прочитал подпись:
Вскоре после смерти матери. Альбус Дамблдор со своим другом Геллертом Гринделвальдом.
На последнее слово Гарри глядел несколько долгих мгновений, рот раскрыв. Гринделвальд. Его друг Гринделвальд. Краешком глаза Гарри взглянул на Эрмиону: та не сводила глаз с имени, словно сама себе не верила. Потом она медленно подняла глаза на Гарри:
— Гринделвальд!
Не обращая внимания на остальные фотографии, Гарри просмотрел ближайшие страницы в поисках этого рокового имени. Вскоре он нашел его упоминание, и принялся жадно читать, но ничего не понял: нужно было начать читать раньше, чтобы разобраться, что к чему; в конечном счёте ему пришлось начинать с главы, озаглавленной «Ради большего блага». Вместе с Эрмионой они начали читать:
На пороге своего восемнадцатилетия Дамблдор покидал Хогвартс в блеске славы — старший ученик, префект, обладатель Приза Барнабуса Финкли за Выдающееся мастерство в заклинаниях, Представитель молодёжи Британии в Визенгамоте, обладатель Золотой медали Международной алхимической конференции в Каире за основополагающие разработки. В дальнейших планах Дамблдора было большое странствие с Элфиасом Доджем, «Верной шавкой» Доджем, туповатым, но преданным дружком, которым он обзавёлся в школе.
Молодые люди пребывали в Дырявом Котле, в Лондоне, собираясь следующим утром отбыть в Грецию, когда прибыла сова с известием о смерти матери Дамблдора. «Верная шавка» Додж, отказавшийся давать интервью для этой книги, представил публике собственную сентиментальную версию того, что за этим последовало. Он рисует смерть Кендры трагическим ударом, а решение Дамблдора отказаться от экспедиции — актом благородного самопожертвования.
Конечно, Дамблдор тут же вернулся в Годрикову Лощину, предположительно чтобы «заботиться» о младших брате и сестре. Но сколь велика была его забота о них на самом деле?
— Он был тяжёлым случаем, этот Аберфорт, — говорит Энид Смик, чья семья жила тогда на окраине Годриковой Лощины. — Просто дикарь. Конечно, его полагалось бы жалеть, всё-таки потерял папу с мамой, да только вот он постоянно кидал мне в голову козьим помётом. Мне не кажется, чтобы Альбус особенно из-за него волновался. Во всяком случае, я никогда их вместе не видела.
Так что же делал Альбус, если не опекал своего дикого братца? Представляется такой ответ: следил, чтобы его сестра оставалась под замком. Хотя её первая тюремщица умерла, в жалком существовании Арианы Дамблдор ничего не переменилось. О самом её существовании было известно лишь тем немногим посторонним, от которых можно было ожидать, что они, подобно «Верной шавке» Доджу, примут на веру историю о «слабом здоровье» Арианы.