Последний пункт отстаивали особо, потому что Эрмионе надо было принять облик Беллатрисы до того, как покинуть дом, и чем меньше Билл и Флёр будут знать или подозревать, что затевается, тем лучше. Кроме того, Гарри и его друзья объяснили, что не собираются возвращаться. Поскольку в ту ночь, когда их сцапали Ловилы, они потеряли старую палатку Перкинса, Билл выделил им другую. Она была сейчас упакована в бисерную сумочку, которую — Гарри был весьма впечатлён, это узнав — Эрмиона укрыла от Ловил очень просто: засунула за носок.
Гарри знал, что будет скучать по Биллу, Флёр, Луне и Дину, это уж не говоря про домашние удобства, которыми они наслаждались последние недели, но он ждал, когда вырвется из Раковины. Гарри устал от проверок, не услышит ли кто их разговоры, устал от необходимости запираться в крошечной тёмной спальне. Больше же всего он мечтал избавиться от Грифука. Честно говоря, где и как они собирались расстаться с гоблином, не отдав ему при этом меча Гриффиндора — на этот вопрос у Гарри не было ответа. Обсудить, как именно это сделать, было невозможно, потому что гоблин редко оставлял Гарри, Рона и Эрмиону, собравшихся вместе, больше чем на пять минут. — У него моя мамочка поучиться может, — рычал Рон, когда на дверном косяке появлялись длинные пальцы гоблина. Помня предупреждение Билла, Гарри не мог не подозревать, что гоблин пытается обнаружить возможный обман. Эрмиона так тяжело переживала планируемое надувательство, что Гарри отказался от попыток предложить ей обдумать лучший его способ; Рон же, в тех редких случаях, когда им удавалось урвать несколько свободных от Грифука минут, не изобретал ничего существеннее, чем «поживём — увидим, дружище».
Гарри плохо спал в эту ночь. Лёжа в ожидании, когда пройдут предрассветные часы, он возвращался мыслями к тому, как чувствовал себя в ночь перед проникновением в Министерство магии, и вспоминал решимость, почти восторженное возбуждение. Сейчас же он переживал приступы тревоги, навязчивых сомнений; он не мог стряхнуть с себя страх того, что всё должно пойти наперекосяк. Он продолжал убеждать себя, что их план хорош, что Грифук знает, с чем им придётся встретиться, что они хорошо приготовились ко всем трудностям, с которыми им вероятнее всего придётся считаться, но всё равно ему было тревожно. Раз или два он слышал, как Рон ворочается, и был уверен, что тот тоже не спит, но они делили гостиную с Дином, и Гарри не подавал голоса.
Стало легче, когда истёк шестой час, и можно было выскользнуть из спальных мешков, одеться в полутьме, прокрасться в сад и поджидать там Эрмиону и Грифука. Рассвет был зябким, но почти без ветерка — всё-таки май. Гарри смотрел на бледные звёзды, ещё видные на тёмном небе, и слушал, как под берегом накатываются и откатываются волны: он будет скучать по их звуку.
Сквозь красную землю на могиле Добби уже пробивались маленькие зелёные ростки, наверное, через год холмик будет весь в цветах. Белый камень с именем эльфа уже приобрёл обветренный вид. Гарри понял, что вряд ли можно было найти красивее место для последнего отдыха Добби, но от мысли, что он расстаётся с ним, ему было печально до боли. Глядя на могилу, Гарри в очередной раз подивился, как это эльф узнал, куда прийти им на выручку. Пальцы Гарри невольно коснулись маленького кошелька на шее, где он мог нащупать неровный осколок зеркала, в котором, Гарри был уверен, он видел глаз Дамблдора. Тут звук открывающейся двери заставил его обернуться.
Беллатриса Лестранг шагала к нему через лужайку, сопровождаемая Грифуком. На ходу она засовывала маленькую бисерную сумочку во внутренний карман старой мантии, из тех, что они забрали из дома на площади Мракэнтлен. Хотя Гарри точно знал, что на самом деле это Эрмиона, он не мог подавить дрожь ненависти. Она была выше его, длинные чёрные волосы волной падали ей на спину, взгляд её глаз под тяжёлыми веками с презрением задержался на нём; но тут она заговорила, и сквозь низкий голос Беллатрисы он услышал Эрмиону:
— Вкус у неё пакостный, хуже, чем Гурди-корешки! Отлично, Рон, подойди-ка, чтобы мне…
— Давай, только помни, я не люблю, когда борода слишком длинная.
— Ой, ради бога, ты же сейчас не прихорашиваешься.
— Не в этом дело, она просто мешает! И мне понравилось, когда нос чуть короче, попробуй, как ты прошлый раз его сделала.
Эрмиона вздохнула и принялась за работу, бормоча под нос, пока меняла разные черты Роновой наружности. Было намечено совершенно переменить ему внешность, и ещё его должен был защитить дух недоброжелательности, свойственный Беллатрисе. А Гарри и Грифук должны были прятаться под Плащом-невидимкой.
— Вот, — сказала Эрмиона. — Гарри, как смотрится?
Узнать Рона под маскировкой можно было разве что с огромным трудом, да и то, подумал Гарри, что он хорошо его знает. Волосы у Рона стали длинными и волнистыми; у него теперь были густая каштановая борода и усы, никаких веснушек, короткий широкий нос и тяжёлые брови.
— Ну, не в моём вкусе, но сойдёт, — сказал Гарри. — Так отправляемся?
Все трое оглянулись на Раковину, тёмную и безмолвную под гаснущими звёздами, потом повернулись и пошли туда, где, сразу за оградой, прекращалось действие Укрывающих чар, и откуда можно было телепортировать. Выйдя за ворота, Грифук сразу заявил:
— Полагаю, Гарри Поттер, что мне следует сейчас забраться.
Гарри пригнулся, и гоблин вскарабкался ему на спину, сцепив руки у Гарри под подбородком. Он не был тяжёлым, но Гарри не понравилось чувствовать на себе гоблина, да и вцепился он с удивительной силой. Эрмиона вытянула из бисерной сумочки Плащ-невидимку и набросила на них обоих.
— Идеально, — сказала она, низко нагнувшись, чтобы проверить, как там у Гарри ноги. — Мне ничегошеньки не видно. Отправляемся?
Гарри извернулся на месте, с Грифуком на плечах, изо всей силы сосредоточившись на Дырявом Котле, гостинице, где был вход на Диагон аллею. Гоблин ещё сильнее вцепился в него, когда они попали в давящую тьму, и секунду спустя ноги Гарри почувствовали тротуар, и, открыв глаза, он увидел улицу Чаринг Кросс. Мимо торопились магглы, с пришибленным — утренним — выражением на лицах, совершенно не подозревающие о существовании маленькой гостиницы.
Бар Дырявого Котла был почти совершенно пуст. Том, сгорбленный и беззубый хозяин заведения, протирал стаканы за стойкой; парочка колдунов, беседовавших вполголоса в дальнем углу, глянули на Эрмиону и отодвинулись в тень.
— Мадам Лестранг, — замурлыкал Том, и поскольку Эрмиона не ответила, подобострастно наклонил голову.
— Доброе утро, — сказала Эрмиона, и Гарри, кравшийся за ней под Плащом, по-прежнему с Грифуком на закорках, увидел, как Том удивился.
— Слишком вежливо, — прошептал Гарри на ухо Эрмионе, когда они выходили на крошечный задний двор. — Тебе нужно смотреть на людей, как на помои!
— Ладно, ладно!
Эрмиона вытащила палочку Беллатрисы и постучала по кирпичу в ничем не примечательной стене перед собой. Тут же кирпичи задвигались и завертелись, между ними образовалась дыра, всё шире и шире, и наконец открылся проход по аркой, на узкую булыжную улицу — Диагон аллею.
Было тихо, магазины только-только открывались, вряд ли кто-нибудь уже пришёл за покупками. Кривая, мощёная булыжником улица сейчас совсем не походила на то кишащее народом место, которое Гарри увидел много лет назад, перед началом своего первого учебного года в Хогвартсе. С его прошлого появления здесь закрылось ещё больше лавок, хотя появилось несколько новых магазинов, специализирующихся по Тёмным искусствам. С плакатов, налепленных на многие окна, на Гарри смотрело его собственное лицо, всегда подписанное: НЕЖЕЛАТЕЛЬНЫЙ НОМЕР ОДИН.
Тут и там у порогов кучками сидели люди в лохмотьях. Гарри услышал, как они жалобными голосами обращались к немногочисленным прохожим, выпрашивали золото, клялись, что на самом деле они волшебники. У одного из них глаз закрывала окровавленная повязка.
Когда они пошли по улице, попрошайки заметили Эрмиону. Они словно испарялись перед ней, надвигали капюшоны на лица и убегали со всех ног. Эрмиона с любопытством смотрела им вдогонку, пока человек с окровавленной повязкой не вышел широкими шагами ей наперерез.
— Мои дети, — взревел он, указывая на неё рукой. В его срывающемся, отчаянном голосе звучало безумие — Где мои дети? Что он с ними сделал? Ты знаешь, ты знаешь!
— Я… я не…, - запнулась Эрмиона.
Человек бросился на неё, стараясь ухватить за горло. Звонко грохнуло, полыхнуло красным, и его бросило на землю без сознания. Рон стоял, держа перед собой палочку, и борода не мешала видеть, как он потрясён. С обеих сторон улицы в окнах появлялись лица, а кучка прилично одетых прохожих подобрала мантии и припустила рысцой, явно собираясь оказаться подальше.
Да, более подозрительного вступления на Диагон аллею было бы трудно устроить; на мгновение Гарри подумал, не лучше ли будет смыться и попытаться придумать другой план. Но прежде чем они смогли пойти дальше, или посоветоваться, сзади раздался крик:
— Никак это мадам Лестранг!
Гарри повернулся волчком, и Грифук ещё крепче сжал его шею: к ним шагал высокий худой волшебник с шапкой густых седых волос и длинным острым носом.
— Эт' Трэверс, — прошипел гоблин в ухо Гарри, но в тот момент Гарри не мог сообразить, кем таким этот Трэверс может быть. Эрмиона постаралась выпрямиться в полный рост и спросить с самым большим, какое только получилось, высокомерием:
— И что вам надо?
Трэверс стал, как вкопанный, явно не ожидая такой встречи.
— Он тоже Пожиратель Смерти! — одними губами сказал Грифук, и Гарри скользнул к Эрмионе, чтобы повторить эти сведения ей на ухо.
— Я просто хотел с вами поздороваться, — неприветливо сказал Трэверс, — но если моё присутствие нежелательно…
Теперь Гарри узнал его голос: Трэверс был среди Пожирателей Смерти, вызванных в дом Ксенофилиуса.
— Нет, нет, совсем, Трэверс, — быстро сказала Эрмиона, пытаясь исправить свою ошибку. — Как вы?