Друзья согласились, Эрмиона — немножко робко; сейчас Гарри уже видел, как широкое жёлтое драконье брюхо дробится, отражаясь в воде.
— ДАВАЙ!
Гарри соскользнул с драконьего бока и ногами вперёд полетел в озеро; падать пришлось дольше, чем он рассчитывал, и он крепко ударился о воду, вошёл, как камень, в холодный, зелёный, полный водорослей мир. Барахтаясь, он поплыл наверх, и вынырнул, отдуваясь, среди волн, расходившихся широкими кругами от тех мест, куда упали Рон и Эрмиона. Дракон, похоже, ничего не заметил; он был уже футах в пятидесяти, скользил над самым озером, захватывая воду пастью на своей покрытой шрамами морде. Когда Рон и Эрмиона вынырнули из глубин озера, отплёвываясь и глотая воздух, дракон взлетел, хлопая крыльями, и, наконец, приземлился на дальнем берегу.
Гарри, Рон и Эрмиона поспешили прямо к противоположному берегу. Озеро, похоже, не было глубоким. Скоро им пришлось не столько плыть, сколько пробиваться сквозь водоросли и грязь, и, наконец, они повалились, промокшие, задыхающиеся, обессилевшие, на скользкую траву.
Эрмиона сжалась в комок, кашляя и дрожа. Гарри с радостью бы упал и заснул, но он заставил себя встать на ноги, достал палочку и начал накладывать вокруг обычные защитные чары.
Закончив, он присоединился к друзьям. В первый раз после их бегства из хранилища он смог по-настоящему на них посмотреть. На лицах и руках у них были воспалённые красные ожоги, одежда — в дырах. Они морщились, капая на раны настойку ясенца. Эрмиона вручила флакон Гарри, потом вынула три бутылки тыквенного сока, которые она захватила из Раковины, и чистые сухие мантии для всех троих. Они переоделись и залпом выпили сок.
— Ну, с одной стороны, — сказал наконец Рон (он сидел, наблюдая, как у него на руках вырастает новая кожа), — мы достали Разделённую Суть. С другой стороны…
— …меч накрылся, — сказал Гарри сквозь сжатые зубы; он как раз капал настойку ясенца сквозь дыру в джинсах на болезненный ожог.
— Меч накрылся, — повторил Рон. — Мелкая двуличная сволочь…
Гарри вынул из кармана мокрой куртки, которую он только что снял, Разделённую Суть, и поставил её на траву перед друзьями. Блестящий на солнце кубок притягивал их взгляд, пока они допивали сок.
— По крайней мере, на это раз его не придётся таскать на себе, на шее он будет смотреться малость глупо, — сказал Рон, вытирая губы тыльной стороной руки.
Эрмиона посмотрела через озеро, на дальний берег, где дракон продолжал пить.
— Как вы думаете, с ним будет всё в порядке? — спросила она.
— Ты как Хагрид, — сказал Рон. — Это ж дракон, Эрмиона, он может сам о себе позаботиться. Это вот мы — о ком беспокоиться надо.
— Ты что имеешь в виду?
— Ну, я не знаю, смогу ли я вам это объяснить, — сказал Рон, — но мне кажется, там могли и заметить, что мы Гринготтс ограбили.
Все трое рассмеялись и, начав, не могли остановиться. У Гарри болели рёбра, от голода у него кружилась голова, но он повалился спиной на траву, под краснеющим небом, и хохотал, пока у него не стало сводить горло.
— Ладно, что мы теперь собираемся делать? — наконец сказала Эрмиона; отчаянно икая, она подавила смех. — Он же теперь всё знает? Сами-Знаете-Кто теперь знает, что мы знаем про Разделённые Сути?
— Может, там побоятся рассказать ему! — сказал Рон с надеждой. — Может, там следы заметут…
Небо, запах озёрной воды, голос Рона — всё погасло. Боль ударом меча расколола голову Гарри. Он стоял в полутёмной комнате, перед ним — волшебники, полукругом, а на полу у его ног скорчился на коленях кто-то маленький, со скрипучим голосом.
— Что ты мне сказал? — Его голос был высоким и холодным, а изнутри его сжигали ярость и страх. Единственное, чего он страшился… но это не могло быть правдой, он не мог понять, как…
Гоблин дрожал, не в силах взглянуть в его красные глаза.
— Повтори! — негромко сказал Волдеморт. — Повтори!
— М-мой господин, — запинался гоблин, его чёрные глаза широко раскрыты в ужасе, — м-мой господин… мы п-пытались их задержать… Взломщики, господин… проникли… проникли в… в хранилище Лестрангов…
— Взломщики? Какие такие взломщики? Мне казалось, в Гринготтсе есть средства выявить, кто пытается в него проникнуть? Кто они были?
— Это были… это были… м-мальчишка П-поттер и д-два сообщника…
— И они взяли? — его голос звенел, ужас охватывал его. — Говори! Что они взяли?
— М-маленький золотой к-кубок, м-мой господин…
Вопль ярости, отрицания… словно не он сам закричал. Он был в неистовстве, был готов сойти с ума. Этого не может быть, этого не знал никто. Как это стало возможным, чтобы мальчишка смог узнать его тайну?
Бузинная палочка рассекла воздух, и по комнате полыхнуло зелёным светом; коленопреклоненный гоблин покатился мёртвый. Свидетели-волшебники в ужасе бросились во все стороны, Беллатриса и Люциус Малфой, обгоняя всех, устремились к дверям, и снова и снова он взмахивал палочкой, и те, кто не успел бежать, были убиты, все до единого, за то, что принесли ему вести, за то, что услышали о золотом кубке…
Один среди мёртвых, он шагал по комнате, и в мыслях они проходили перед ним: его сокровища, его стражи, якоря его бессмертия… дневник разрушен, и кубок похищен. Что, что — если мальчишке известно про остальные? Мог он узнать, начал ли действовать, выследил ли ещё какие-нибудь? Не к Дамблдору ли всё это тянется? К Дамблдору, который всегда его подозревал; к Дамблдору, умерщвлённому по его приказу; к Дамблдору, чья палочка сейчас принадлежит ему, но кто, постыдно мёртвый, смог протянуть к нему руку через мальчишку, мальчишку…
Но ведь если мальчишка уничтожил ещё какие-нибудь из его Сутей, он, Лорд Волдеморт, должен же был знать, должен был это почувствовать? Он, превосходящий их всех в волшебной силе, он, могущественнейший, он, убийца Дамблдора и кто знает скольких ещё бесполезных, безымянных людишек? Как мог Лорд Волдеморт не знать, что на него, его самого, на самое для него важное и драгоценное, напали, изувечили?
Правда, он не почувствовал, когда был уничтожен дневник, но он думал, это потому, что ему тогда нечем было чувствовать, у него не было тогда тела, он был меньше, чем призрак… Нет, все прочие целы, в этом нет сомнения… К прочим Разделённым Сутям никто не прикасался…
Но он должен знать, должен удостовериться… Он шагал по комнате, пинком отбрасывая труп гоблина, и в его кипящем мозгу всплывали горящие картины: озеро, лачуга, и Хогвартс…
Толика спокойствия приглушила его ярость. Откуда мог мальчишка узнать, что он спрятал кольцо в Гонтовой лачуге? Никто никогда не знал, что он в родстве с Гонтами, он скрыл это, и убийства никогда с ним не связывали. Кольцо, без сомнения, в сохранности.
И как мог мальчишка, да и любой другой, узнать про пещеру или проникнуть сквозь её защиту? Сама мысль о том, что медальон могли украсть, абсурдна…
И школа: он единственный знал, где скрыта в Хогвартсе его Разделённая Суть, потому что он единственный проник в его глубочайшие тайны…
И по- прежнему остаётся Нагини; отныне она должна быть рядом с ним, под его защитой, он не будет больше посылать её с поручениями…
Но чтобы быть уверенным, чтобы быть окончательно уверенным, он должен вернуться к каждому из своих тайников, должен удвоить защиту вокруг каждой из своих Разделённых Сутей… Дело, которое, подобно поиску Бузинной Палочки, он должен совершить в одиночку…
Какое место он посетит первое, которое под наибольшей угрозой? Пробудилась старая тревога. Дамблдор знал его второе имя… Дамблдор мог связать его с Гонтами… Да, заброшенный домишко мог оказаться самым незащищённым из его тайников, именно туда он должен отправиться в первую очередь…
Озеро — это же невероятно… хотя… есть крошечная вероятность, что Дамблдор мог что-то узнать о его прошлом, узнать в приюте.
И Хогвартс… но он знал, что в Хогвартсе его Разделённая Суть в безопасности; невозможно Поттеру появиться незамеченным в Хогсмиде, тем более — в школе. Всё равно, разумно будет предупредить Снэйпа, что мальчишка может попробовать проникнуть в замок… Конечно, глупо было бы объяснить Снэйпу, почему именно мальчишка может вернуться; когда он положился на Беллатрису и Малфоя, это было губительной ошибкой. Разве их тупость и беспечность не подтвердили, как неразумно доверять хоть кому-то?
Значит, сперва он посетит Гонтову лачугу, и возьмёт Нагини с собой. Отныне расставаться со змеей он не будет… и он быстрым шагом покинул комнату, прошел через зал, вышел в тёмный сад с фонтаном; на змеином языке позвал Нагини, и она скользнула к нему длинной тенью…
Широко открыв глаза, Гарри вывернулся в своё настоящее естество. Он лежал на берегу озера, под закатным солнцем, и сверху на него смотрели Рон и Эрмиона. Судя по их озабоченным взглядам, и по продолжающейся боли в шраме, его неожиданная прогулка в сознание Волдеморта не прошла незамеченной. Гарри с усилием поднялся, дрожа, тупо удивляясь, что он, оказывается, промок до костей, и увидел на траве перед собой лежащий, как ни в чём ни бывало, кубок, и озеро, под заходящим солнцем тёмно-синее с проблесками золота.
— Он знает. — После пронзительных вскриков Волдеморта его голос казался странно низким. — Он знает, и он собирается проверить, как там все остальные, — Гарри поднялся на ноги, — и последний — он в Хогвартсе. Я знал это. Я знал.
— Что?
Рон смотрел на него, разинув рот; Эрмиона встрепенулась с озабоченным видом.
— Но что ты видел? Откуда ты знаешь?
— Я видел, как он узнал о кубке, я — я был у него в голове, он… — Гарри вспомнил убийства, — он по-настоящему зол, и испуган тоже, он не может понять, откуда мы знаем, и сейчас он отправляется проверить, что всё в безопасности, и начнёт с кольца. Он думает, что то, что лежит в Хогвартсе, самое сохранное, потому что там Снэйп, потому что туда очень трудно пробраться незамеченным. Я думаю, там проверять он будет в последнюю очередь, но все равно он может появиться там в считанные часы…
— А где оно в Хогвартсе спрятано, ты видел? — спросил Рон, тоже вставая.