— Как вы это достали? — спросил Гарри, подойдя к зеркалу Сириуса, близнецу того, что он разбил почти два года назад.
— Где-то с год, как у Гнуса купил, — сказал Аберфорт. — Альбус растолковал мне, что это такое. Я пытался через него за тобой приглядывать.
Рон ахнул.
— Серебряная олениха, — сказал он возбуждённо, — тоже, значит, ваша работа?
— Это ты о чём? — спросил Аберфот.
— Кто-то послал к нас лань-Покровителя!
— С такими мозгами, сынок, в Пожиратели Смерти идти надо. Разве я только что не показал, что мой Покровитель — козёл?
— Ох, — сказал Рон, — Ага… ну, голодный я, — добавил он, защищаясь, и его желудок как раз громко заурчал.
— Я принесу поесть, — сказал Аберфорт, ушёл вниз по лестнице, быстро вернулся с большой буханкой хлеба, куском сыра и оловянным кувшином медовухи, и поставил всё это на маленький столик перед огнём.
Все набросились на еду и питьё, и некоторое время слышалось только жевание.
— Значит, так, — сказал Аберфорт, когда все наелись до отвала, и Гарри и Рон осоловело откинулись на стульях. — Надо подумать, как вам лучше всего отсюда убраться. Ночью не выйдет, сами слышали, что получается, если кто-нибудь до рассвета из дверей высунется: сработают Завывальные чары, и эта орава слетится на вас, как лечурки на яйца мольфеек. Я не думаю, что смогу ещё раз выдать козла за оленя. Подождите до рассвета, когда комендантский час кончится, и сможете опять напялить ваш Плащ, и потопать пешком. Сразу уходите из Хогсмида, прямо в горы, там сможете телепортировать. Можете повидать Хагрида. С того времени, как его пытались арестовать, он там прячется в пещере, с Гроупом.
— Мы не собираемся уходить, — сказал Гарри. — Нам нужно попасть в Хогвартс.
— Парень, не дури, — сказал Аберфорт.
— Мы должны попасть туда, — сказал Гарри.
— Что ты должен сделать, парень, — сказал Аберфорт, наклоняясь к нему, — это свалить отсюда так далеко, как только сможешь.
— Вы не понимаете. Время поджимает. Нам нужно проникнуть в замок. Дамблдор — в смысле, ваш брат — хотел, чтобы мы…
В свете очага грязные стекла очков Аберфорта на мгновение показались непрозрачными, молочными, и Гарри вспомнились слепые глаза Арагога, огромного паука.
— Мой братец Альбус много чего хотел, — сказал Аберфорт, — и от его великих планов у людей почему-то руки-ноги ломались. Ты уберёшься прочь от школы, Поттер, а если сможешь, то прочь из страны. Забудь про моего брата и его мудрёные расклады. Он ушёл туда, где ему ничего из всего этого уже не страшно, и ты ничего ему не должен.
— Вы не понимаете, — повторил Гарри.
— Неужели? — спокойно сказал Аберфорт. — Ты не думаешь, что я понимаю моего собственного брата? Думаешь, что знаешь Альбуса лучше, чем знал его я?
— Я не это имею в виду, — сказал Гарри; его мозг, от усталости, сытной еды и вина соображал медленно. — Это… ну, он оставил мне дело.
— Неужто? — сказал Аберфорт. — Славное дело, надеюсь? Приятное? Лёгкое? Что-то такое, что недоученный пацан-волшебник запросто сделает, не прыгая выше головы?
Рон угрюмо хохотнул. Эрмиона вся напряглась.
— Н-не лёгкое, нет, — сказал Гарри. — Но мне поручено…
— Поручено? Кем поручено? Он что, не помер? — грубо перебил его Аберфорт. — Брось это дело, парень, пока за ним не отправился! Себя спасай!
— Я не могу.
— С чего не можешь?
— Я… — Гарри растерялся; он не мог это объяснить, и сам перешёл в наступление: — Вы ведь тоже боретесь, вы же в Ордене Феникса…
— Был, — сказал Аберфорт. — Ордену Феникса конец. Сам-Знаешь-Кто победил, всё кончено, и кто притворяется, что не так, сам себя дурачит. Здесь ты никогда не будешь в безопасности, Поттер, уж больно он тебя хочет.
Так что сваливай за границу, прячься, спасай себя. Лучше всего и этих двоих захвати, — он ткнул большим пальцем в сторону Рона и Эрмионы. — Теперь, когда все знают, что они работали с тобой, они по гроб жизни будут под угрозой.
— Я не могу уйти, — сказал Гарри. — Мне поручено дело…
— Перепоручи кому другому!
— Я не могу. Оно — только для меня. Дамблдор всё объяснил…
— Ох, неужели? И он тебе всё-всё рассказал, был с тобой искренним?
Гарри всем сердцем желал бы ответить «да», но это простое слово как-то не захотело появиться на его губах. Аберфорт, похоже, знал, о чём он думает.
— Я знал моего брата, Поттер. Он на материнских коленях выучился секретничать. Тайны и ложь, среди этого мы росли, и Альбус… он с этим сроднился.
Глаза старика остановились на портрете девочки над камином. Сейчас, хорошенько оглядев комнату, Гарри понял, что это здесь единственный портрет. Не было ни фотографий Альбуса Дамблдора, ни ещё кого-нибудь.
— Мистер Дамблдор, — робко спросила Эрмиона. — Это ваша сестра? Ариана?
— Да, — с нажимом сказал Аберфорт. — Риты Москиты начитались, барышня?
Даже в розоватом свете камина было видно, как Эрмиона покраснела.
— О ней нам Элфиас Додж говорил, — сказал Гарри, пытаясь прикрыть Эрмиону.
— А, этот старый пень, — пробормотал Аберфорт, отхлёбывая медовухи. — По нему, с каждого стула, на котором мой братец сидел, солнце сияло. Ну, так считала куча народу, включая вас троих, как я погляжу.
Гарри промолчал. Ему не хотелось подымать сомнения и подозрения насчёт Дамблдора, которые смущали его уже не один месяц. Он сделал своё выбор, пока копал могилу для Добби, он выбрал идти по извилистой, опасной тропе, намеченной для него Дамблдором, принять, что ему не было сказано всё, что он хотел бы знать, просто доверять. Он не искал новых сомнений, он не хотел слышать ничего, что отвлекло бы его от цели. Он встретил пристальный взгляд Аберфорта, так щемящее похожий на взгляд его брата: от ярких голубых глаз было то же самое впечатление, словно они насквозь просвечивают то, что рассматривают, и Гарри подумал, что Аберфорт знает, о чём он думает, и презирает его за это.
— Профессор Дамблдор заботился о Гарри, очень, — сказала Эрмиона, очень тихо.
— Неужто? — сказал Аберфорт. — Занятно выходит, как много народу, о которых мой братец очень заботился, закончило гораздо хуже, чем было бы, не касайся он их вовсе.
— Что вы имеете в виду? — чуть слышно спросила Эрмиона.
— Не твоё дело, — сказал Аберфорт.
— Но утверждать такое — это очень серьёзно! — сказала Эрмиона. — Вы… вы говорите о вашей сестре?
Аберфорт уставился на неё горящими глазами. Его губы шевелились, словно он сжёвывал слова, не желая их говорить. Потом он разразился речью.
— Когда моей сестре было шесть лет, на неё напало трое мальчишек-магглов. Они видели, как она колдовала, подсмотрели сквозь ограду заднего двора. Она была совсем крошкой, не могла управлять магией, никакой ни волшебник, ни ведьма в таком возрасте не могут.
Полагаю, увиденное их напугало. Они проломились сквозь забор, и когда она не смогла объяснить им, в чём фокус, малость перестарались, пытаясь заставить маленькую уродину больше этакое не вытворять.
В свете от очага глаза Эрмионы стали огромными; Рона, казалось, подташнивало. Аберфорт встал, высокий, как Альбус, и неожиданно грозный от гнева и силы охватившей его боли.
— Это сломало её, то, что с ней сделали: она так никогда и не оправилась. Она не могла творить магию, но не могла и избавиться от неё; магия ушла вглубь, свела её с ума, вырывалась наружу, когда она не могла её сдержать, и тогда моя сестра бывала странной и опасной. Но чаще всего она была ласковой, и испуганной, и безобидной.
И мой отец нашёл ублюдков, которые это сделали, — сказал Аберфорт, — и задал им. И его за это засадили в Азкабан. Он так и не сказал, почему он это сделал, потому что узнай Министерство, какой стала Ариана, её бы на всякий случай заперли в Святом Мунго. В ней, неуравновешенной, со взрывами магии, когда она не могла её сдержать, увидели бы серьёзную угрозу Международному Статуту Секретности.
Нам надо было содержать её, чтобы всё было безопасно и тихо. Мы переехали в другой дом, объявили её больной, и моя мать ухаживала за ней, старалась, чтобы она была спокойна и счастлива.
— Я был её любимцем, — сказал он, и при этих словах из-за морщин и растрёпанной бороды Аберфорта словно выглянул нескладный подросток. — Не Альбус, тот, когда бывал дома, не вылезал из своей спальни, читал свои книжки и пересчитывал свои награды, поддерживал свою «переписку со знаменитейшими магами тех дней».
Аберфорт хмыкнул: — Он не хотел отвлекаться на неё. Она любила меня больше всех. Я мог уговорить её есть, когда это не получалось у моей матери, я мог успокоить её, когда у неё был припадок, а когда она была спокойная, она помогала мне кормить коз.
Потом, когда ей было четырнадцать… Понимаешь, меня там не было, — сказал Аберфорт. — Будь я там, я бы её успокоил. У неё был припадок, а моя мать — она была уже не такая молодая, и… в общем, несчастный случай. Ариана не владела собой. Но моя мать погибла.
Гарри чувствовал странную смесь жалости и отвращения; он не хотел больше ничего слышать, но Аберфорт продолжал говорить, и Гарри подумал, как давно он последний раз об этом рассказывал; а может, он и никогда не рассказывал об этом…
— Ну, это поставило крест на кругосветной прогулке Альбуса с малышом Доджем. Эта пара приехала к нам домой на похороны моей матери, а потом Додж отбыл, сам по себе, и Альбус остался, как глава семьи. Ха!
Аберфорт плюнул в очаг.
— Я буду смотреть за ней, сказал я ему, мне плевать на школу, я останусь дома и всё такое.
Он сказал мне, что мне надо завершить образование, и что он будет делать всё, что делала наша мать. Низковато для сударя Совершенства: присматривать за полусумасшедшей сестрой, не давать ей по три раза в неделю разнести дом — за это призов не положено. Но пару месяцев он держался молодцом… пока этот не появился.
Сейчас взгляд Аберфорта стал просто угрожающим.
— Гринделвальд. Наконец-таки мой братец нашёл себе равного для разговоров, такого же блестящего и талантливого, как