Рон с Гарри мгновенно умолкли.
– Спасибо огромное, Джинни, – кисло процедил Рон.
– Значит, Рон, всех красивых разобрали? – высокомерно бросила Гермиона. – Элоиза Мошкар хорошеет на глазах, а? Ну, я не сомневаюсь, что уж кого-нибудь где-нибудь вы себе найдете.
Но Рон уставился на Гермиону так, будто внезапно увидел ее в абсолютно новом свете.
– Слушай, Гермиона, а ведь Невилл прав – ты же тоже девочка…
– Какое верное наблюдение, – ядовито заметила она.
– Ну так – ты могла бы пойти с кем-то из нас!
– Нет, не могла бы, – огрызнулась Гермиона.
– Ладно, брось, – нетерпеливо отмахнулся Рон, – нам же нужны партнерши, без них мы будем как идиоты, у всех будут…
– Я не смогу пойти с вами, – повторила Гермиона, вдруг вспыхнув, – потому что меня уже пригласили.
– Ничего тебя не пригласили! – закричал Рон. – Ты это сказала, только чтоб отделаться от Невилла!
– Да неужели? – переспросила Гермиона, и ее глаза угрожающе сверкнули. – Если тебе, Рон, потребовалось три года, чтобы заметить, что я – девочка, это еще не значит, что и остальные – тоже тормоза!
Рон воззрился на нее. А потом снова заулыбался.
– Хорошо, хорошо, ты – девочка, мы в курсе, – произнес он. – Довольна? Теперь пойдешь?
– Я же сказала! – рассердилась Гермиона. – Меня уже пригласили!
И бросилась к спальням девочек.
– Она врет, – уверенно заявил Рон, глядя ей вслед.
– Нет, – тихо возразила Джинни.
– И кто же ее пригласил? – резко спросил Рон.
– Я вам не скажу, это ее дело, – ответила Джинни.
– Отлично. – Рон совсем пал духом. – Это уже какой-то идиотизм. Джинни, ты можешь пойти с Гарри, а я тогда просто…
– Я не могу, – сказала Джинни и тоже запунцовела. – Я иду с… с Невиллом. Когда Гермиона отказалась, он пригласил меня, а я подумала… ну… иначе я ведь не смогу пойти, я же еще не в четвертом классе. – Она ужасно расстроилась. – Я… на ужин, – и, повесив голову, побрела к дыре.
Рон вытаращенными глазами посмотрел на Гарри:
– Что на них на всех нашло?
Но Гарри увидел, что в гостиную только что влезли Парвати и Лаванда. Пришло время для решительных действий.
– Подожди здесь, – велел он Рону, встал, направился прямо к Парвати и сказал: – Парвати? Хочешь пойти со мной на бал?
С Парвати случился припадок хихиканья. Гарри терпеливо пережидал его, скрестив пальцы в кармане.
– Да, ладно, пойдем, – наконец ответила она, жутко покраснев.
– Спасибо, – с облегчением выдохнул Гарри. – Лаванда? А ты пойдешь с Роном?
– Она идет с Шеймасом, – ответила за нее Парвати, и обе снова захихикали.
Гарри вздохнул.
– А ты не знаешь, кто бы мог пойти с Роном? – Он понизил голос, чтобы Рон не услышал.
– А Гермиона Грейнджер? – спросила Парвати.
– Ее уже пригласили.
Парвати обомлела.
– О-о-о-о… а кто? – с живейшим интересом спросила она.
Гарри пожал плечами:
– Понятия не имею. Так что насчет Рона?
– Ну… – медленно проговорила Парвати, – наверное, моя сестра сможет… Падма, знаешь ее? Из «Вранзора». Я у нее спрошу.
– Это было бы здорово, – ответил Гарри. – Скажи мне тогда, что она ответит, ладно?
И пошел обратно к Рону, думая между тем, что этот дурацкий бал вовсе не стоит такой суеты, и от души надеясь, что нос у Падмы Патил расположен строго по центру.
Глава двадцать третьяРождественский бал
Несмотря на то что четвероклассникам на каникулы задали немыслимую кучу домашних заданий, Гарри после окончания триместра так и не смог заставить себя заниматься и неделю до Рождества наслаждался жизнью вместе со всеми. Невзирая на каникулы, народу в гриффиндорской башне ничуть не убавилось; наоборот, казалось, сама башня уменьшилась, поскольку ее обитатели буйствовали куда больше, чем во время учебы. Громадным успехом пользовались «Канарейки с кремом» – первые дни каждую минуту кто-нибудь да покрывался перьями. Очень скоро, однако, народ приучился относиться к предлагаемым угощениям с чрезвычайной осторожностью, на случай, если «Канарейки» спрятаны внутри, и Джордж признался Гарри, что они с Фредом изобретают нечто новенькое. Гарри тут же сделал себе мысленную пометку не принимать от близнецов ничего, даже чипсов. Он до сих пор не мог забыть Дудли и помадку «Пуд-Язык».
Пушистый снег густо ложился на замок и двор. Бледно-голубая бэльстэкская карета рядом с запорошенным пряничным домиком, в который превратилась хижина Огрида, казалась огромной мороженой тыквой. Иллюминаторы дурмштранговского корабля заледенели, снасти побелели от мороза. Домовые эльфы превзошли себя, подавали сытное, горячее тушеное мясо, пряные пудинги – и только одна Флёр Делакёр находила поводы для недовольства.
– Эта еда такая тьяжелая, – как-то раз услышали ее ворчание ребята, выходя после ужина из Большого зала (Рон прятался за Гарри, чтобы Флёр его не увидела). – Я не вльезу в пагадную мантию!
– Скажите пожалуйста, какая трагедия! – взорвалась Гермиона, когда Флёр вышла в вестибюль. – Не слишком ли много она о себе воображает, эта барышня?
– Гермиона, а с кем ты идешь на бал? – невпопад спросил Рон.
Он без конца задавал этот вопрос в самые неожиданные моменты, надеясь, что как-нибудь застанет Гермиону врасплох и тогда получит ответ. Гермиона же только нахмурилась и ответила:
– Не скажу, вы будете смеяться.
– Ты шутишь, Уизли? – вмешался Малфой, случайно оказавшийся сзади. – Только не говори, что кто-то решился пригласить это на бал? Это длиннозубое мугродье?
Гарри с Роном дружно развернулись, а Гермиона спокойно и громко сказала, помахав кому-то за спиной у Малфоя:
– Здравствуйте, профессор Хмури!
Малфой побледнел и шарахнулся, дико озираясь, – но Хмури все еще доедал тушеное мясо за учительским столом.
– Экий ты у нас трусливый хорек, Малфой, – уничтожающе бросила Гермиона, и они с Гарри и Роном хохоча зашагали по мраморной лестнице.
– Гермиона, – Рон, покосившись на нее, вдруг наморщил лоб, – а твои зубы…
– Что мои зубы? – спросила она.
– Ну… они как-то изменились… я только что заметил…
– Конечно, изменились – а ты хотел, чтоб я оставила себе эти Малфоевы бивни?
– Нет, в смысле они до его заклятия были не такие… они теперь… прямые и… и… нормального размера.
Гермиона вдруг очень хитро улыбнулась, и Гарри тоже заметил: эта улыбка совсем не походила на ту, что он помнил.
– Ну… я тогда пришла к мадам Помфри, чтобы их уменьшить, а она поставила зеркало и велела сказать, когда зубы станут как раньше, – объяснила Гермиона. – И я просто… остановила ее чуточку позже. – Она заулыбалась еще шире. – Мама с папой вряд ли обрадуются. Я уже миллион лет умоляла их позволить мне уменьшить зубы, а они хотели, чтоб я носила скобки. Они же зубные врачи, они считают, что зубы и магия – две вещи несовме… Смотрите-ка! Свинринстель вернулся!
На вершине запорошенных волшебным инеем перил часто-пречасто трепыхал крылышками совенок с пергаментным свитком на лапе. Проходившие мимо школьники показывали на него пальцами и смеялись, а какие-то третьеклассницы остановились и закудахтали:
– Ой, какая крошка! Ну разве не прелесть!
– Дурак пернатый! – забормотал Рон, бросился вверх по лестнице и схватил птичку. – Письма надо носить прямо адресату, понял? А не представления тут устраивать!
Свинринстель, чья головка едва высовывалась из кулака Рона, ответил радостным уханьем. Третьеклассницы были шокированы.
– Идите отсюда! – шуганул их Рон, замахиваясь кулаком со Свинринстелем. Тот так и зашелся от счастья. – Вот – держи, Гарри, – вполголоса добавил Рон. Третьеклассницы с видом оскорбленного достоинства бросились прочь. Рон отвязал письмо Сириуса, Гарри спрятал пергамент в карман, и они поспешили в гриффиндорскую башню, чтобы поскорее прочитать.
Гриффиндорцы в общей гостиной так самозабвенно выпускали излишки каникулярного пара, что ничего кругом не замечали. Гарри, Рон и Гермиона сели подальше от остальных у темного окна, которое постепенно засыпал снег, и Гарри прочел:
Дорогой Гарри!
Поздравляю с победой над хвосторогом! Не знаю, кто поместил в Кубок Огня твою заявку, но сейчас он наверняка очень недоволен! Сам я хотел предложить конъюнктивитное заклятие, глаза у драконов – самое слабое место…
– Это то, что сделал Крум! – прошептала Гермиона.
…но ты придумал еще лучше, я просто в восторге.
Однако не расслабляйся, Гарри. Это было всего лишь первое испытание; если те, кто вовлек тебя в Турнир, хотят тебе навредить, то шансов еще хоть отбавляй. Гляди в оба – особенно когда рядом тот, о ком мы говорили, – и постарайся не вляпаться в неприятности.
Непременно пиши, особенно если произойдет что-то необычное.
– Он прямо как Хмури, – тихо заметил Гарри, пряча письмо во внутренний карман. – «Неусыпная бдительность!» Можно подумать, я расхаживаю по школе с закрытыми глазами, натыкаясь на стены…
– Но он прав, – сказала Гермиона, – у тебя впереди еще целых два испытания. И тебе, знаешь, правда нужно подумать над яйцом, пора уже разбираться…
– Гермиона, у него впереди еще сто лет! – рявкнул Рон. – Хочешь в шахматы, а, Гарри?
– Давай, – согласился тот. Потом, заметив, какое у Гермионы лицо, добавил: – Да ладно тебе! Как мне, по-твоему, над ним думать в этом дурдоме? Я даже завываний не услышу.
– Да уж, не услышишь, – вздохнула она и села смотреть шахматную партию, которая завершилась тем, что Рон при посильном участии двух отчаянно храбрых пешек и одного очень кровожадного слона поставил Гарри блестящий мат.
В рождественское утро Гарри проснулся внезапно. Не понимая, чем вызвано такое резкое возвращение из мира грез, он открыл глаза и увидел, что на него из тьмы светят огромные и круглые зеленые фонари – очень близко, почти у самого носа.
– Добби! – вскричал Гарри, отшатнувшись от эльфа и чуть не упав с кровати. – Не делай так никогда!