– Привет, Гарри! – сказала она. – Привет, Парвати!
Парвати уставилась на Гермиону в нелестном изумлении. И не она одна. Когда открылись двери в Большой зал, мимо прошагал Крумов фан-клуб, по пути обдав Гермиону волнами глубочайшего презрения. Панси Паркинсон, пройдя мимо с Малфоем, потрясенно разинула рот, но даже ее спутник не нашелся, как оскорбить Гермиону. А вот Рон промаршировал мимо, на Гермиону даже не взглянув.
Как только в зале все уселись, профессор Макгонаголл велела чемпионам и их партнерам заходить парами. Они так и сделали, и зал зааплодировал, едва они вошли и медленно зашагали к большому круглому столу в конце зала, за которым сидели судьи.
Стены покрывал сверкающий серебристый иней; усеянный звездами черный потолок украшали сотни гирлянд из плюща и омелы. Столы колледжей исчезли, вместо них повсюду стояли освещенные фонариками столы поменьше – человек на двенадцать.
Гарри был сосредоточен на том, чтобы не споткнуться. Парвати, кажется, наслаждалась, посылала всем вокруг сияющие улыбки и вела Гарри так властно, будто он собака на выставке. Подходя к главному столу, он заметил Рона и Падму. Рон прищуренными глазами следил за Гермионой. Падма дулась.
При виде чемпионов Думбльдор радостно заулыбался. Каркаров глядел на Крума и Гермиону с той же гримасой, что и Рон. Людо Шульман, по случаю праздника – в ярко-лиловой мантии с крупными желтыми звездами, аплодировал с энтузиазмом школьника; мадам Максим, сменившая форменное платье из черного атласа на сиреневое, из летучего шелка, вежливо хлопала. А мистера Сгорбса, вдруг понял Гарри, за столом не было. Пятый стул занимал Перси Уизли.
Когда чемпионы и их партнеры подошли к столу, Перси выдвинул соседний свободный стул и многозначительно посмотрел на Гарри. Тот понял намек и сел возле Перси, одетого в новую, с иголочки, парадную мантию цвета морской волны и истекавшего редкостным самодовольством.
– Меня повысили, – провозгласил он, не успел Гарри и рта раскрыть, и по его тону можно было подумать, что повысили не иначе как до Главного Правителя Вселенной. – Я теперь личный помощник мистера Сгорбса и здесь представляю его.
– А сам он почему не приехал? – спросил Гарри. Ему не улыбалось весь вечер слушать лекции про днища.
– К сожалению, мистер Сгорбс, боюсь, очень неважно себя чувствует, очень и очень неважно. С самого финала кубка. И неудивительно – он переутомлен. Он уже не так молод – хотя, разумеется, по-прежнему прекрасный руководитель, блистательный ум. Но организация финального матча оказалась полным фиаско для всего министерства, к тому же мистер Сгорбс пережил личное потрясение из-за неповиновения этого его домового эльфа, Блинки или как бишь ее. Естественно, он ее тут же уволил, однако – ну я же говорю, он не молодеет, за ним нужен уход, и мне кажется, после ее увольнения дома комфорт уж не тот. А нам тем не менее нужно было организовывать Турнир и исправлять последствия произошедшего на финале – эта отвратительная Вритер вилась вокруг нас как муха – нет, он, бедняга, заслужил спокойное, тихое Рождество. Он знает, что у него есть на кого положиться, есть кому заступить на его пост; мистер Сгорбс может быть спокоен, чему я очень рад.
У Гарри зачесался язык спросить у Перси, перестал ли уже мистер Сгорбс называть его «Уизерби», но он сдержался.
На золотых тарелках пока не было еды, а перед каждым прибором лежало маленькое меню. Гарри неуверенно взял карточку и осмотрелся – официантов не видно. Думбльдор, однако, внимательно изучил свое меню, а затем отчетливо сообщил своей тарелке:
– Свиная отбивная!
И появилась свиная отбивная. Уловив, как нужно действовать, все остальные за столом тоже сделали заказы своим тарелкам. Гарри покосился на Гермиону: интересно, как ей этот новый способ питания – он сложнее, из-за него у домовых эльфов наверняка значительно прибавилось работы, – но Гермиона, ради праздника, на время забыла про П.У.К.Н.И. Она оживленно беседовала с Виктором Крумом и едва ли замечала, что ест.
Гарри внезапно пришло в голову, что он никогда раньше не слышал, как Крум разговаривает, однако сейчас тот определенно разговаривал, причем с огромной охотой.
– Што ше, – говорил он Гермионе, – у нас тоше замок, не такой болшой, как ваш, и не такой уютный. У нас всего шетыре эташа, а камины разжигаются толко для волшебства. Но территория у нас болше – правда, зимой мы имеем ошен мало света и не мошем гулят. А вот летом мы летаем каштый ден, над озерами и горами…
– Виктор, Виктор! – одернул Каркаров с улыбкой, так и не достигшей его холодных глаз. – Не выдавай уж нас, пожалуйста, не то твоя очаровательная подруга сразу догадается, где нас искать!
Думбльдор улыбнулся, заблестев глазами:
– Игорь, вся эта конспирация… можно подумать, вы не рады гостям.
– Знаете, Думбльдор, – отозвался Каркаров, демонстрируя все свои желтые зубы до единого, – любому из нас свойственно защищать свои частные владения, не так ли? Не все ли мы ревниво охраняем палаты просвещения, вверенные нашему попечению? Не надлежит ли нам гордиться тем, что только нам одним известны секреты наших школ, не должны ли мы их сохранить?
– Что вы, Игорь, я и не мечтаю узнать все секреты «Хогварца», – дружелюбно возразил Думбльдор. – Вот сегодня утром, например, я не туда повернул по дороге в уборную и оказался в великолепной комнате безупречной архитектуры, вместилище превосходной коллекции ночных горшков. А когда я потом вернулся, чтобы исследовать повнимательнее, комната исчезла. Но я теперь буду следить. Возможно, доступ в нее открыт лишь в пять тридцать утра. А может, она появляется лишь при видимой четверти луны – или когда у тебя до отказа переполнен мочевой пузырь.
Гарри хрюкнул в гуляш. Перси нахмурился, но Гарри готов был дать голову на отсечение, что Думбльдор едва заметно ему подмигнул.
Тем временем Флёр Делакёр, обращаясь к Роджеру Дэйвису, критиковала праздничное убранство «Хогварца».
– Это всье пустьяки, – уничижительно заявила она, обводя глазами сверкающие стены Большого зала. – У нас во двогце Бэльстэк в Гождьество по всьему обедьенному залу гасставльены льедяные скульптуги. Коньечно, они не тают… Они как г’омадные альмазные статуи и блистают. А еда пгосто вьеликольепная! И нам поет сегенады ‘ог дгевесных нимф. И ми не имеем ужасных доспье’ов по стьенам, а если би полтеггейст вздумаль явиться в Бэльстэк, его викинули би вот так! – И она с силой хлопнула по столу ладонью.
Роджер Дэйвис слушал ее как завороженный и все время промахивался вилкой мимо рта. У Гарри создалось впечатление, что любование Флёр отнимает у Роджера остатки разума и он не понимает ни единого ее слова.
– Совершенно верно, – быстро поддакнул Роджер, тоже хлопая по столу, – вот так! Да.
Гарри оглядел зал. Огрид сидел за одним из преподавательских столов снова в своем кошмарном ворсистом костюме. Он неотрывно смотрел на главный стол. Гарри заметил, как он украдкой помахал, и, оглянувшись, увидел, что мадам Максим помахала в ответ, сверкнув опалами.
Гермиона теперь обучала Крума правильно произносить свое имя, а то он называл ее «Хермиовна».
– Гер-ми-о-на, – медленно и четко говорила она.
– Херми – оун – нина.
– Ну почти что. – Она поймала взгляд Гарри и усмехнулась.
Когда пир подошел к концу, Думбльдор встал и попросил учеников сделать то же самое. По мановению его палочки столы отлетели к стенам, освободив середину зала, а у правой стены он соорудил сцену. Там стояли ударная установка, несколько гитар, лютня, виолончель и волынка.
Под бешеные аплодисменты на сцену взошли «Чертовы сестрички» – с дикими копнами волос и в искусно разорванных черных мантиях. Они взяли инструменты, и Гарри, который с интересом следил за ними и на время забыл, что его ждет, вдруг заметил, как фонарики гаснут, а другие чемпионы и их партнеры поднимаются из-за стола.
– Вставай! – зашипела Парвати. – Нам сейчас танцевать!
Вставая, Гарри наступил на подол собственной мантии. «Чертовы сестрички» затянули печальную траурную мелодию; Гарри вышел на свет в середину зала, тщательно избегая взглядов (но увидел, как машут и ухмыляются Дин и Шеймас), а в следующее мгновение Парвати схватила его за руки – одну обвила вокруг своей талии, вторую цепко стиснула на отлете.
Могло быть хуже, думал Гарри, медленно вращаясь на месте (в танце вела Парвати). Он упорно смотрел поверх голов зрителей, а вскоре многие тоже вышли на освещенную площадку, и чемпионы перестали быть центром внимания. Рядом танцевали Джинни и Невилл – Джинни то и дело морщилась, когда Невилл наступал ей на ногу. Думбльдор вальсировал с мадам Максим. Рядом с ней он казался карликом – верхушка его остроконечной шляпы периодически щекотала ей подбородок, и все же для такой огромной женщины двигалась мадам Максим на удивление грациозно. Шизоглаз, в паре с профессором Синистрой, выделывал какой-то чрезвычайно неэлегантный тустеп; Синистра испуганно уворачивалась от деревянной ноги.
– Симпатичные носочки, Поттер, – пророкотал Хмури, оказавшись рядом. Его волшебный глаз смотрел сквозь подол Гарри.
– А? Да, это мне Добби связал, домовый эльф, – ухмыльнулся тот.
– Он такой жуткий! – шепотом воскликнула Парвати, когда Хмури уцокал подальше. – По-моему, этот его глаз надо запретить!
Тут Гарри с облегчением услышал последнюю дрожащую ноту волынки. «Чертовы сестрички» доиграли, зал вновь разразился рукоплесканиями, и Гарри поспешно отстранился от Парвати.
– Может, пойдем посидим?
– Ой – но – эта тоже очень хорошая! – возразила Парвати. «Чертовы сестрички» заиграли следующую песню, гораздо динамичнее.
– Нет, мне не нравится, – соврал Гарри и, мимо Фреда с Ангелиной, отплясывавших столь лихо, что люди шарахались, опасаясь получить травму, увел Парвати с танцевальной площадки к столику, где сидели Рон и Падма.
– Как дела? – спросил Гарри у Рона, присаживаясь рядом и открывая бутылку усладэля.
Рон не ответил. Он гневно следил за Гермионой и Крумом, танцевавшими неподалеку. Падма сидела, скрестив руки и ноги. Одна ступня подергивалась в такт музыке. Периодически она бросала на Рона недовольные взгляды – на что Рон не обращал ни малейшего внимания. Парвати села подле Гарри, тоже скрестила руки-ноги и уже через пару минут была приглашена на танец мальчиком из «Бэльстэка».