– Я просто понял, что… что вы такая же, как я… у вас кто, мама или папа?
– Я… не понимаю, о чем ви, Ог’ид…
– У меня мама, – тихо сказал Огрид, – она была одна из последних в Британии. Яс’дело, я ее не больно-то хорошо помню… ушла она от нас, понимаете. Мне тогда было три годка. Не было у ней материнских чувств… Ну, да у них это не в натуре. Не знаю, чего с ней сталось… может, померла уж, откуда мне знать…
Мадам Максим промолчала. И Гарри вопреки всем своим намерениям оторвался от изучения жука и, глядя поверх оленьих рогов, навострил уши… Огрид никогда не говорил о своем детстве.
– Отцу она разбила сердце. Он был маленький совсем, папаша мой. К шести годам я уж мог его поднять и посадить на буфет, когда он меня до печенок доставал. Он хохотал тогда… – Голос Огрида сорвался. Мадам Максим сидела неподвижно, видимо глядя на воду. – Папаша растил меня один… а потом помер, как раз когда я в школу пошел. Там уж мне самому пришлось пробиваться. Думбльдор очень мне помог, это да. Очень он ко мне добрый…
Огрид достал большой шелковый платок в горошек и трубно высморкался.
– Ну да не важно… хватит про меня-то. А вот вы? У вас с какой стороны?
Мадам Максим вдруг вскочила.
– Становится пгохладно, – произнесла она, но, что бы там ни происходило с температурой на улице, до холода в голосе мадам Максим ей было далеко. – Мне, пожалюй, пога.
– А? – смешался Огрид. – Нет, не уходите! Я ж раньше никогда не встречал… других!
– Каких таких дгугих? – ледяным тоном осведомилась мадам Максим.
Гарри, например, сразу понял, что лучше бы не отвечать; он стоял сжав зубы и изо всех сил надеялся, что Огрид промолчит, – но напрасно.
– Ну так полугигантов же! – воскликнул Огрид.
– Да как ви смеете! – взревела мадам Максим. Ее рев трубно прорезал мирную ночную тишину; Гарри услышал, как позади Флёр с Роджером выпали из розового куста. – Мне еще никогда не наносили такого оскогбления! Полугигант? Муа? У меня… у меня… пгосто шигокая кость!
Она сорвалась с места, распугивая с кустов разноцветные облачка фей. Огрид оторопело сидел на скамейке и глядел ей вслед. В темноте лица его не было видно. Минуту погодя он встал и побрел прочь, но не к замку, а через черный двор к своей хижине.
– Все, – сказал Гарри, – пошли…
Но Рон не шевелился.
– Что такое? – спросил Гарри.
Рон посмотрел на Гарри очень серьезно.
– Ты знал? – прошептал он. – Что Огрид полугигант?
– Нет, – пожал плечами Гарри, – а что такого?
По тому, каким взглядом ответил ему Рон, Гарри сразу понял, что в очередной раз продемонстрировал полную неосведомленность в делах колдовского мира. Воспитанный Дурслеями, Гарри не знал многого, что для колдунов разумелось само собой, но чем дольше учился в школе, тем реже сталкивался с подобными явлениями. Сейчас, однако, было ясно, что ни один нормальный колдун не сказал бы: «А что такого?» – узнав, что у его друга мать была гигантесса.
– Объясню в замке, – еле слышно сказал Рон, – пошли…
Флёр с Роджером куда-то скрылись – может, нашли более уединенную кущу. Гарри с Роном вернулись в Большой зал. Парвати и Падма сидели теперь далеко, окруженные целой толпой бэльстэкских мальчиков, а Гермиона снова танцевала с Крумом. Гарри и Рон выбрали столик подальше от танцплощадки.
– Итак? – понукнул Гарри Рона. – Что за дела с этими гигантами?
– Ну, они… они… – Рон мучительно подыскивал слова, – не очень хорошие, – неловко закончил он.
– Ну и что? – не понял Гарри. – С Огридом-то все нормально!
– Я знаю, но… ах ты ж… неудивительно, что он скрывает! – Рон покачал головой. – Я-то всегда думал, что он в детстве неудачно попал под дутое заклятие… не хотел спрашивать…
– Но кому какое дело, что его мать гигантесса? – спросил Гарри.
– Ну… его знакомым – никакого, они же знают, что он добрый, – медленно проговорил Рон. – Но вообще… Гарри, понимаешь, они опасные, гиганты. Огрид же сказал, это у них в натуре, они как тролли… любят убивать, и все тут. Правда, в Британии их не осталось.
– А куда они делись?
– Они так и так вымирали, а потом еще многих поубивали авроры. Вроде за границей еще есть… скрываются в горах…
– Не знаю, кого хочет обмануть Максим. – Гарри посмотрел на очень угрюмую мадам Максим за судейским столом. – Если Огрид полугигант, то она уж точно. Широкая кость… шире кости только у динозавра.
Остаток бала Гарри с Роном, не имея ни малейшего желания танцевать, в уголке обсуждали гигантов. Гарри старался не замечать Чо и Седрика: когда он их видел, его тянуло хорошенько что-нибудь пнуть.
В полночь «Чертовы сестрички» прекратили играть, и их проводили очень громкими аплодисментами. Потом все двинулись к вестибюлю. Многие выражали сожаление, что бал не продлился дольше, но Гарри был рад пойти спать: на его взгляд, вечер не то чтобы удался.
В вестибюле они увидели, как Гермиона прощается с Крумом – тот возвращался на дурмштранговский корабль. Она посмотрела на Рона очень холодно и молча прошествовала к мраморной лестнице. Гарри и Рон направились следом, но на полдороге кто-то вдруг окликнул:
– Эй! Гарри!
Седрик Диггори. Чо ждала его внизу, в вестибюле.
– Да? – с прохладцей ответил Гарри, а Седрик уже взбегал по лестнице.
Похоже, говорить при Роне Седрик не хотел. Тот недовольно пожал плечами и пошел дальше.
– Слушай… – Рон удалился, но Седрик все равно понизил голос. – Я перед тобой в долгу за подсказку про драконов. Золотое яйцо, да? Твое вопит, когда открываешь?
– Да, – кивнул Гарри.
– В общем… ты прими ванну, ага?
– Что?
– Прими ванну и возьми… ммм… возьми яйцо с собой и… ммм… хорошенько все обдумай в горячей воде. Это поможет… сосредоточиться. Ты уж мне поверь.
Гарри таращился на него.
– И знаешь что? – добавил Седрик, – ты иди в ванную для старост. Пятый этаж, четвертая дверь налево от статуи Бориса Бессмысленного. Пароль «хвойный освежающий». Ну все, я пошел… надо попрощаться…
Он снова улыбнулся Гарри и помчался вниз по лестнице к Чо.
Гарри одиноко отправился в гриффиндорскую башню. На редкость странный совет. Как ванна поможет разгадать загадку яичных воплей? Может, Седрик издевается? Хочет его обдурить, чтобы в сравнении с ним еще больше понравиться Чо?
Толстая Тетя и ее приятельница Ви уже дрыхли. Гарри пришлось громко заорать: «Моргающие феи!» – иначе обе никак не хотели просыпаться, а в итоге проснувшись, негодовали ужасно. Он вскарабкался в общую гостиную и обнаружил, что у Рона с Гермионой скандал не на жизнь, а на смерть. Они стояли поодаль друг от друга все багровые и страшно орали.
– Знаешь что? Знаешь что? Раз тебе так не нравится, ты же знаешь, что нужно делать? Знаешь?! – орала Гермиона. Ее элегантный пучок растрепался, лицо перекосило от злости.
– Ах вот как?! – орал в ответ Рон. – И что же это такое мне нужно делать?
– Когда в следующий раз будет бал, пригласить меня раньше других и не в качестве спасительной соломинки!
Пока Рон, наподобие золотой рыбки, вынутой из аквариума, шевелил губами, Гермиона развернулась на каблуках и бросилась к спальням девочек. Рон обернулся к Гарри.
– Это, – потрясенно захлебнувшись, начал он, – это… лишний раз доказывает… ничего не понимает…
Гарри промолчал. Мир с Роном был ему дороже, и он не стал говорить, что думает, – но отчего-то ему казалось, что Гермиона все поняла куда лучше Рона.
Глава двадцать четвертаяСенсация Риты Вритер
На второй день Рождества все встали поздно. В гриффиндорской гостиной было необычайно тихо, ленивые разговоры то и дело прерывались зевками. Густые волосы Гермионы снова распушились. Она призналась Гарри, что перед балом использовала невероятное количество «Гладейского прилизелья для волос».
– Но каждый день… нет уж, слишком много возни, – сказала она как бы между прочим, почесывая громко урчащего Косолапсуса за ушами.
С Роном они, казалось, пришли к молчаливому соглашению свою ссору не обсуждать и общались очень доброжелательно, но как-то формально. Гарри с Роном, разумеется, при первой же возможности доложили Гермионе о разговоре Огрида с мадам Максим, но на Гермиону новость о том, что Огрид полугигант, подействовала совсем не так сильно, как на Рона.
– Я, в общем-то, так и думала, – пожала плечами она. – Понятно, что чистокровным гигантом он быть не может, тогда он был бы футов двадцать ростом. Но, честно сказать, все эти вопли насчет гигантов – просто-напросто истерия. Не могут же все они быть чудовищами… Это такие же предрассудки, как с оборотнями… расизм, больше ничего.
Рон собрался было съязвить, но, видимо, не захотел снова ссориться и поэтому только недоверчиво покачал головой, когда Гермиона отвернулась.
Между тем пришло время заняться домашними заданиями, о которых они начисто забыли в первую неделю каникул. После празднеств все ходили какие-то обессилевшие – за исключением Гарри, который (опять) слегка нервничал.
Оказалось почему-то, что по эту сторону Рождества двадцать четвертое февраля стало гораздо ближе, а Гарри еще даже не пробовал разгадать загадку золотого яйца. Теперь всякий раз, заходя в спальню, он доставал яйцо из сундука, открывал и вслушивался в заунывный вой – вдруг в нем отыщется какой-нибудь тайный смысл. Напрягаясь изо всех сил, он размышлял, что (кроме тридцати музыкальных пил) ему напоминает этот ужасный звук, но… нет, он никогда не слышал ничего подобного. Тогда он закрывал яйцо, интенсивно его тряс и снова открывал – вдруг звуки переменятся, – однако они не менялись. Он пробовал задавать яйцу вопросы, перекрикивая вой, но это не действовало. Однажды он даже швырнул яйцо через всю комнату – не очень, впрочем, надеясь, что это поможет.
Гарри не забыл про намек Диггори, но далекие от дружеских чувства, которые он испытывал сейчас к Седрику, не позволяли принять от него помощь – во всяком случае, пока оставалась надежда обойтись без нее. В любом случае Гарри считал, что, если бы Седрик и в самом деле хотел помочь, он мог бы выразиться и яснее. Вот он, Гарри, прямо сказал, что их ждет на первом испытании, – а Седрик советует принять ванну! Это что, по-честному? Нет уж, не надо ему такой дурацкой помощи – тем более от того, кто расхаживает по коридорам за ручку с Чо.