«Раз так, — подумал он, — нечего тут торчать». Стараясь не думать о том, как отреагируют Дурсли, увидев его у себя на пороге шестью месяцами раньше положенного, он подошёл к чемодану, захлопнул и запер его, огляделся, по привычке ища взглядом Буклю, вспомнил, что она ещё в Хогвартсе — хорошо, одной вещью меньше, клетку не надо тащить, — схватился за чемодан и поволок к двери. Но на полпути его остановил ехидный голос:
— Удираем, кажется?
Он обернулся. На портрете снова возник Финеас Найджелус: прислонясь к раме, он насмешливо наблюдал за Гарри.
— Не удираем, нет, — кратко ответил Гарри и протащил чемодан ещё шага на два.
— Я думал, — сказал Финеас Найджелус, поглаживая остроконечную бородку, — что принадлежность к Гриффиндору предполагает в человеке смелость. Сдаётся мне, что вы уместнее были бы на моём факультете, Слизерине. Мы, слизеринцы, смелы, но не глупы. В частности, когда есть выбор, мы всегда предпочитаем спасти свою собственную жизнь.
— Я не свою жизнь спасаю, — отрезал Гарри, волоча чемодан по особенно неровному месту изъеденного молью ковра, уже перед самой дверью.
— Ах, понимаю, — сказал Финеас Найджелус, всё так же поглаживая бородку. — Это не трусливое бегство — вы хотите быть благородным.
Гарри не пожелал ответить и уже взялся за ручку двери, но тут Финеас Найджелус лениво произнёс:
— У меня для вас послание от Альбуса Дамблдора.
Гарри повернулся кругом.
— Какое?
— Оставайтесь на месте.
— Я и стою! — сказал Гарри, не отпуская ручку. — Так какое послание?
— Я только что передал его вам, болван, — хладнокровно ответил Финеас Найджелус. — Дамблдор говорит: «Оставайтесь на месте».
— Почему? — Гарри опустил чемодан. — Почему он хочет, чтобы я остался? Что ещё он сказал?
— Ничего абсолютно, — ответил Финеас Найджелус и вздёрнул тонкую чёрную бровь, словно показывая, что считает Гарри нахалом.
Злость поднялась в душе Гарри, как змея из высокой травы. Он был измучен, совершенно растерян, он пережил ужас, облегчение и новый ужас за эти двенадцать часов — и всё равно Дамблдор не желает с ним говорить!
— Вот как, значит? — громко сказал он. — «Оставайтесь на месте»? И это всё, что могут мне сказать после того, как на меня ещё и дементоры напали! Сиди тихо, Гарри, взрослые без тебя разберутся? Чего тебе объяснять — всё равно не поймёшь своим маленьким умишком!
— Знаете, — ещё громче него заговорил Финеас Найджелус, — именно из-за этого я ненавидел преподавание. Молодые нечеловечески убеждены, что абсолютно правы во всём! Вам не приходило в голову, мой бедный надутый индючок, что у главы Хогвартса есть веские причины не делиться с вами мельчайшими деталями своих планов? Лелея свои обиды, вы ни разу не задумались о том, что приказы Дамблдора никогда не приносили вам вреда? Нет. Нет, как все молодые люди, вы совершенно уверены в том, что только вы способны думать и чувствовать, вы один чуете опасность, у вас одного достанет ума проникнуть в замыслы Тёмного Лорда…
— Значит, он замышляет как-то использовать меня? — быстро спросил Гарри.
— Разве я это сказал? — вопросом на вопрос ответил Финеас Найджелус, праздно разглядывая свои шёлковые перчатки. — А теперь извините, но у меня есть дела поинтереснее, чем выслушивать жалобы подростков. Всего наилучшего.
И вышел за край портрета.
— Ну и идите! — заорал Гарри пустому холсту. — И передайте Дамблдору мою благодарность ни за что.
Холст хранил молчание. Разъярённый Гарри подтащил чемодан обратно к изножью кровати и повалился ничком на изъеденное молью покрывало.
Он закрыл глаза, всё тело налилось тяжестью и ныло. Ощущение было такое, как будто он прошёл пешком сотни миль… Казалось невероятным, что меньше суток назад Чжоу Чанг подходила к нему под омелой… он так устал… он боялся уснуть… но не знал, долго ли сможет бороться со сном… Дамблдор велел остаться. Значит, наверное, можно спать… но страшно. Что, если это стучится снова?
Он погружался во тьму…
И, словно только этого дожидавшийся, в голове начал крутиться фильм. Он шёл по пустынному коридору к чёрной двери, между грубых каменных стен и факелов, мимо дверного проёма, за которым каменная лестница уходила влево и вниз…
Он подошёл к чёрной двери, но не может её открыть. И стоит, глядит на неё в отчаянии… за ней то, чего он жаждет всей душой… несказанная награда… Если бы только перестало дёргать шрам… тогда бы он мог отчётливее соображать…
— Гарри, — послышался где-то вдалеке голос Рона, — мама говорит, ужин готов, но если ты не хочешь вставать, она для тебя оставит.
Гарри открыл глаза, но Рона уже не было в комнате.
«Он не хочет оставаться со мной наедине, — подумал Гарри. — После того, что услышал от Грюма».
Да никто не захочет терпеть его в этом доме, зная, что у него внутри.
Он не пойдёт ужинать, не станет обременять их своим обществом. Он повернулся на другой бок и вскоре опять уснул. Спал долго, проснулся только ранним утром, с голодной болью в животе. На другой кровати храпел Рон. Едва разлепив глаза, Гарри увидел тёмные очертания Финеаса Найджелуса на портрете и подумал, что Финеас, наверное, послан Дамблдором — проследить, чтобы он на кого-нибудь ещё не напал.
Ощущение оскверненности стало ещё сильнее. Он готов был пожалеть, что послушался Дамблдора. Если такая жизнь ожидает его теперь на площади Гриммо, уж лучше было бы действительно убраться на Тисовую улицу.
Утром все развешивали рождественские украшения. Гарри никогда ещё не видел Сириуса в таком хорошем настроении — он распевал рождественские гимны и был несказанно рад тому, что встретит Рождество не один, а в компании. Голос его доходил до Гарри сквозь пол холодной гостиной, где он сидел один, смотрел, как белеет небо за окном, набрякая снегом, и испытывал какую-то свирепую радость от того, что дал возможность остальным посудачить о нём — чем они, конечно, и заняты. В обед миссис Уизли тихо позвала его снизу, но он не откликнулся и ушёл на самый верх.
Около шести вечера в дверь позвонили, и миссис Блэк опять принялась вопить. Решив, что это пришёл Наземникус или кто-нибудь ещё из Ордена, Гарри только поудобнее устроился у стены в комнате Клювокрыла. Теперь он прятался здесь и подкармливал гиппогрифа дохлыми крысами, стараясь забыть о собственном голоде. Когда в дверь к нему сильно постучали через несколько минут, его это порядком удивило.
— Я знаю, что ты здесь, — раздался голос Гермионы. — Выйди, пожалуйста. Я хочу с тобой поговорить.
Гарри открыл дверь.
— А ты что тут делаешь?
Клювокрыл разгребал солому на полу, отыскивая случайно обронённые кусочки крысы.
— Я думал, ты на лыжах катаешься с мамой и папой.
— Честно говоря, лыжи — не самое любимое моё занятие. Приехала на Рождество сюда. — В волосах у неё был снег, лицо раскраснелось от мороза. — Только не говори Рону. Он надо мной смеялся, а я без конца доказывала ему, что кататься на лыжах — большое удовольствие. Папа с мамой немного огорчились, но я сказала, что все, кто ответственно относится к экзаменам, остаются в Хогвартсе заниматься. Они хотят, чтобы я хорошо сдала, они поняли. Короче, — бодро сказала она, — идём в твою спальню, мама Рона растопила там камин и прислала сандвичи.
Гарри спустился за ней на второй этаж. К его удивлению, в спальне были Рон и Джинни — оба сидели на кровати Рона.
— Я приехала на автобусе «Ночной рыцарь», — беззаботно сообщила Гермиона, снимая куртку. — Дамблдор ещё вчера утром сказал мне, что случилось, но пришлось дождаться официального окончания семестра. Амбридж и так вся позеленела от того, что вы улизнули у неё из-под носа. Правда, Дамблдор ей объяснил, что мистер Уизли в больнице святого Мунго и он дал вам разрешение навестить его. Так что…
Она села рядом с Джинни, и теперь смотрели на Гарри все трое.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Гермиона.
— Прекрасно, — сухо ответил Гарри.
— Только не ври. Рон и Джинни говорят, что ты от всех прячешься с тех пор, как вернулись из больницы.
— Говорят? Да? — сказал Гарри, сердито глядя на брата и сестру.
Рон рассматривал свои ботинки, а Джинни нисколько не смутилась.
— Да, прячешься, — сказала она. — И смотреть ни на кого не хочешь.
— Это вы не хотите на меня смотреть!
— Может, вы друг на друга по очереди смотрите, просто не совпадаете по времени? — предположила Гермиона, причём уголки рта у неё слегка поднялись.
— Очень остроумно, — огрызнулся Гарри и стал смотреть в сторону.
— Ах, как приятно чувствовать себя непонятым, — съязвила Гермиона. — Знаешь, они мне сказали, что вы подслушали вчера через Удлинители ушей.
— Да ну? — Засунув руки в карманы, Гарри смотрел на снегопад за окном. — Всё обо мне говорили? Ничего, я привыкаю.
— Мы с тобой хотели поговорить, — сказала Джинни, — но ты всё время от нас прячешься…
— А я не хочу, чтоб со мной говорили, — сказал Гарри, всё больше и больше раздражаясь.
— Ну, это глупо с твоей стороны, — сказала Джинни. — Из твоих знакомых я одна знаю, каково это, когда ты одержим Сам-Знаешь-Кем, и могу тебе рассказать.
Гарри на секунду застыл, ошеломлённый этими словами.
— Я забыл.
— Поздравляю, — холодно откликнулась Джинни.
— Прости, — сказал Гарри и правда почувствовал стыд. — Так думаешь… думаешь, и я одержим?
— А ты можешь вспомнить всё, что ты делал? Или были такие провалы в сознании, когда ты не понимал, что делаешь?
Гарри стал мучительно припоминать.
— Нет.
— Тогда Сам-Знаешь-Кто не завладел тобой, — твёрдо сказала Джинни. — Когда это было со мной, у меня вылетало из памяти то, что я делала в предыдущие часы. Окажусь где-то, и сама не знаю, как сюда попала.
Гарри боялся ей поверить, но на душе у него всё-таки стало легче.
— А как же этот сон с твоим папой и змеёй?
— Гарри, у тебя и раньше бывали такие сны, — вмешалась Гермиона. — В прошлом году ты тоже иногда чувствовал, что замышляет Волан-де-Морт.