но покинул Гарри, он все же не считал поводом для радости тот факт, что Дадли научился наносить удары сильнее и точнее. Все живущие по соседству дети до смерти его боялись – даже больше, чем «этого парня Поттера», который, как им внушали, был законченным хулиганом и учился в центре Святого Брутуса для закоренелых малолетних преступников.
Гарри смотрел на пересекающие газон темные силуэты и думал о том, кого они отдубасили на этот раз. «Оглянитесь, - посылал он им мысленный приказ. – Давайте… оглянитесь… я тут совсем один… оглянитесь, что вам стоит…»
Если приятели Дадли заметят его, то обязательно сразу направятся в его сторону – и как, интересно, поступит тогда Дадли? С одной стороны, он не захочет потерять лицо перед всей этой бандой, а с другой, испугается того, на что это сможет спровоцировать Гарри… Было бы забавно понаблюдать за тайными муками Дадли, за его метаниями и неспособностью принять решение… Если же кто-то из его дружков-головорезов попытается ударить его, Гарри, то он будет во всеоружии – палочка-то при нем. Пусть только попробуют… Он с удовольствием отыграется на тех, из-за кого его жизнь была когда-то сплошным кошмаром.
Но они так и не оглянулись, не заметили его, и теперь подходили к парковой ограде. Гарри едва удержался, чтобы не окликнуть их… нарываться на драку – не самый умный ход… нельзя применять магию… так и из школы недолго вылететь.
Голоса Дадли и его приятелей затихали вдали; скрывшись из виду, они удалялись по Магнолиевому шоссе.
«Все как ты хотел, Сириус, - предавался Гарри угрюмым размышлениям. – Сохраняю благоразумие и ни на что не нарываюсь. Словом, полная противоположность всему тому, что вытворял ты».
Он встал и потянулся. Тетя Петунья и дядя Вернон, похоже, свято верили в то, что правильное время для возвращения с вечерней прогулки определялось приходом домой Дадли – и не важно, что при этом показывали стрелки часов. Все, что происходило мгновением позже, считалось безобразным опозданием. Поскольку дядя Вернон грозился, что запрет Гарри в сарае, если тот еще раз позволит себе явиться позже Дадли, Гарри побрел к выходу из парка, позевывая и все еще хмурясь.
Магнолиевое шоссе, как и Вечнозеленый Тупик, изобиловало большими квадратными особняками с безупречными, словно после маникюра, газонами, а их владельцы, такие же большие и квадратные, ездили в безупречно чистых, как у дяди Вернона, автомобилях. Гарри предпочитал ночной Литтл Уинджинг, когда занавешенные окна горели в темноте яркими самоцветами, и можно было спокойно идти мимо, не рискуя услышать вслед осуждающее бормотание по поводу его «оскорбительного для общества» внешнего вида. Он зашагал быстрее и, пройдя полпути по Магнолиевому шоссе, снова увидел Дадли с приятелями: они прощались у поворота в Магнолиевый проезд.
Гарри отступил в тень развесистого куста сирени и стал ждать.
- …визжал как поросенок, скажите? – ухмылялся Малькольм под гоготание остальных.
- Отличный удар правой, Могучий Ди, - похвалил его Пирс.
- Завтра в то же время? – подал голос Дадли.
- Завтра все ко мне, предков не будет дома, - сказал Гордон.
- Ну, пока, - попрощался с приятелями Дадли.
- Пока, Дад!
- Увидимся, Могучий Ди!
Гарри подождал, пока приятели Дадли не двинулись дальше. Когда их голоса снова стихли, он свернул в Магнолиевый проезд и, ускорив шаг, приблизился к Дадли, который шел неспешной походкой и напевал какую-то мелодию, нещадно при этом фальшивя.
- Эй, Могучий Ди!
Дадли обернулся.
- А, - буркнул он. – Это ты…
- И давно ты стал «Могучим Ди»? – поинтересовался Гарри.
- Захлопни пасть! - рявкнул Дадли и отвернулся.
- Классное имя, - ухмыльнулся Гарри и зашагал рядом с кузеном. – Но для меня ты навсегда останешься «малюткой Дадликом».
- Я сказал, заткнись! – взревел Дадли, сжимая ветчинно-розовые кулаки.
- Неужели твои приятели не знают, как тебя называет мама?
- Пасть захлопни!
- Ей ты почему-то не предлагаешь захлопнуть пасть. Может, тебе больше нравятся другие твои имена? «Пупсик» или «Дадлюсик»? Этими именами я могу тебя называть?
Дадли промолчал. Похоже, ему пришлось собрать всю свою волю в кулак, чтобы не ударить Гарри.
- И кому же сегодня от тебя досталось? – уже без ухмылки спросил Гарри. – Снова какому-нибудь десятилетнему пацану? Два дня назад, насколько я знаю, ты отдубасил Марка Эванса…
- Он сам виноват, - огрызнулся Дадли.
- Да ну?
- Он мне нахамил.
- Неужели? Наверное, он сказал, что ты похож на хряка, которого научили ходить на задних ногах? Но это не хамство, Дад, это сущая правда.
У Дадли нервно задергалась щека. Гарри с наслаждением наблюдал за тем, в какое неистовство приводят Дадли его слова. У него было такое чувство, будто он перекачивает в кузена всю свою отрицательную энергию, так как это был единственный способ от нее избавиться.
Они свернули в ту самую узкую аллею, где Гарри когда-то впервые увидел Сириуса. Аллея соединяла Магнолиевый проезд с Глициниевым бульваром и была безлюдной и темной, поскольку на ней не было уличных фонарей. Звук их шагов заглушали стены гаражей с одной стороны и высокий забор с другой.
- Думаешь, тебе все нипочем, раз носишь с собой эту штуковину? – сказал Дадли после недолгой паузы.
- Какую штуковину?
- Ту самую, которую прячешь.
Гарри снова усмехнулся.
- А ты, оказывается, не такой дурак, каким кажешься, а, Дад? Впрочем, так, видимо, и есть, а иначе как бы ты одновременно и ходил, и разговаривал?
Гарри вытащил палочку и заметил, как опасливо покосился на нее Дадли.
- Тебе нельзя ей пользоваться, - поспешил напомнить Дадли. – Мне все известно. Тебя тут же исключат из этой школы для уродов.
- Ты так в этом уверен, Могучий Ди? А вдруг правила изменились?
- Не изменились, - ответил Дадли, но уверенности в его голосе не было.
Гарри хмыкнул.
- А без этой штуковины тебе со мной не справиться? Кишка тонка? – обрушился Дадли на двоюродного брата.
- Тебе же требуются четыре головореза, чтобы справиться с десятилетним пацаном. Кстати, по поводу боксерского титула, о котором ты повсюду трезвонишь… сколько лет было твоему противнику? Семь? Восемь?
- Шестнадцать, к твоему сведению, - прорычал Дадли, - и он двадцать минут был в отключке после моего нокаута, а весил он в два раза больше, чем ты. Вот погоди, я расскажу папе, что ты разгуливаешь с этой штуковиной…
- Бегом к папочке, да? Его сладенький чемпиончик по боксу испугался палочки злого Гарри?
- А ты сам-то по ночам не больно храбрый, - глумливо хмыкнул Дадли.
- Да вот она, ночь, Дадличек. Это когда кругом темно становится.
- А я про ту ночь говорю, когда ты спишь! – рявкнул Дадли.
Он остановился. Остановился и Гарри, непонимающе глядя на кузена. При тусклом освещении далеких фонарей он все же заметил странное ликующее выражение на его широченной физиономии.
- Что значит «не больно храбрый, когда сплю»? – недоумевал Гарри. – Чего мне бояться – уж не подушек ли?
- Я все слышал прошлой ночью, - многозначительно промолвил Дадли. – Ты разговаривал во сне. Стонал.
- О чем это ты? – спросил Гарри, и по его сердцу пробежал холодок. Прошлой ночью ему опять снилось кладбище.
Дадли заржал, как жеребец, а потом заверещал тонким жалостливым голоском:
- «Не убивайте Седрика! Не убивайте Седрика!» Кто такой этот Седрик – твой дружочек?
- Я… врешь ты все, - вырвалось у Гарри. Но во рту внезапно пересохло. Он понял, что Дадли не лжет – иначе как еще он мог узнать о Седрике?
- «Папочка, помоги! Он меня убьет, папочка! Уа-уа!»
- Закрой рот, - тихо проговорил Гарри. – Закрой рот, Дадли. Предупреждаю тебя!
- «Папочка, на помощь! Мамочка, спаси! Он убил Седрика! Папочка, он собирается…» Эй, полегче, не тычь в меня этой штуковиной!
Дадли попятился и уперся в стену. Гарри нацелил волшебную палочку точно ему в сердце, чувствуя, как в венах стучит ненависть к Дадли, копившаяся долгие четырнадцать лет. Он отдал бы все на свете, чтобы здесь и сейчас нанести удар и наслать на Дадли такую порчу, чтобы тот полз домой, как огорошенное насекомое с торчащими во все стороны щупальцами.
- Чтобы я ничего подобного больше не слышал, - прорычал Гарри. – Понятно?
- Убери от меня эту штуковину!
- Я спрашиваю: понятно?
- Убери от меня эту штуковину!
- ТЕБЕ ПОНЯТНО ИЛИ НЕТ?
- УБЕРИ ОТ МЕНЯ ЭТУ…
Внезапно Дадли судорожно охнул, словно его окатили ледяной водой.
Что-то изменилось, и ночь стала другой. Синее, усеянное звездами небо вдруг окрасилось в черный цвет, пропали все светила – не было больше ни звезд, ни луны; исчез даже тусклый свет уличных фонарей, струившийся с обоих концов аллеи. Стих отдаленный рокот машин и шум деревьев. В теплый вечер внезапно ворвался колючий, всепроникающий холод. Вокруг выросла стена сплошной безмолвной темноты, будто некая гигантская рука уронила на аллею непроницаемую ледяную мантию, которая накрыла всю ее целиком и лишила их зрения.
На мгновение Гарри показалось, что это он сам непредумышленно применил магию, хотя и сопротивлялся этому, как мог. Но затем к нему снова вернулось чувство реальности: он, разумеется, не обладал мощью, позволяющей выключать звезды. Гарри поворачивал голову то влево, то вправо, пытаясь хоть что-то увидеть, однако тьма обволакивала глаза, словно призрачная вуаль.
Тишину взорвал до смерти перепуганный голос Дадли.
- Ч-что ты т-творишь? П-прекрати!
- Я ничего не делаю! Замолчи и не двигайся!
- Я н-ничего не вижу! Я о-ослеп! Я…
- Я сказал, замолчи!
Гарри замер на месте, глядя по сторонам невидящими глазами. Холод был такой пронизывающий, что он не мог остановить дрожь. Руки покрылись мурашками, а волосы на затылке встали дыбом. Широко раскрыв глаза, он всматривался в окружающий мрак – но тщетно.