Наконец они вышли на тропу. Минут через десять лес начал редеть, в просветах между кронами показалось голубое небо. Издалека неслись радостные вопли.
– Опять гол? – Огрид остановился на опушке и поглядел на стадион. – Или матч уже кончился? Как думаете?
– Не знаю, – ответила глубоко несчастная Гермиона. Вид у нее был весьма так себе: мантия кое-где порвана, в волосах – веточки и листья, лицо и руки исцарапаны. Гарри понимал, что и сам выглядит не лучше.
– Кажись, кончился! – Огрид сощурился на стадион. – Гляньте: народ расходится… давайте-ка скоренько… смешаетесь с толпой, никто и не поймет, что вас не было!
– Отличная мысль, – бормотнул Гарри. – Ну… пока, Огрид.
– У меня нет слов, – дрожащим голосом пролепетала Гермиона. – Нет слов. Нет, у меня правда нет слов.
– Успокойся, – сказал Гарри.
– Успокоиться? – вскипела она. – Гигант! Гигант в лесу! А мы должны учить его английскому! Если, конечно, нас не убьют кентавры! У! Меня! Нет! Слов!
– Пока что ничего делать не надо, – тихонько утешил ее Гарри. Они влились в толпу оживленно болтавших хуффльпуффцев, которые шли к замку. – Только если Огрида выгонят. А этого, может, и не случится.
– Ой, брось, Гарри! – сердито вскричала она и вдруг остановилась. Идущие сзади, чтобы не наткнуться на нее, вильнули в стороны. – Разумеется, его выгонят! И вообще-то после того, что мы сейчас видели, Кхембридж можно понять!
Гарри гневно уставился на нее. Глаза Гермионы медленно наполнялись слезами.
– Ты так не думаешь, – тихо сказал Гарри.
– Нет… но… ладно… не думаю. – Она сердито вытерла глаза. – Но почему он всегда усложняет себе жизнь – и нам тоже?
– Вот не знаю…
Уизли – наш король,
Уизли – наш король,
Он голов не пропускает,
Уизли – наш король…
– Хоть бы они перестали петь эту идиотскую песню, – жалобно проговорила Гермиона. – Неужто еще не нарадовались?
От стадиона вверх по склону шла огромная толпа школьников.
– Пойдем скорей, только слизеринцев нам не хватало, – сказала Гермиона.
Уизли птичек не считает
Уизли кольца защищает,
«Гриффиндор» весь распевает:
Уизли – наш король.
– Гермиона… – пробормотал Гарри.
Песня становилась все громче – но пела не серебристо-зеленая, а красно-золотая толпа, тащившая на плечах чью-то фигурку.
Уизли – наш король,
Уизли – наш король,
Он голов не пропускает,
Уизли – наш король…
– Нет? – еле слышно выдохнула Гермиона.
– ДА! – громко сказал Гарри.
– ГАРРИ! ГЕРМИОНА! – заорал Рон, как безумный размахивая серебряным квидишным кубком. – УРА! МЫ ПОБЕДИЛИ!
Он проплыл мимо, и они проводили его ликующими взглядами. У входа в замок образовался затор. Рона больно стукнули головой о косяк, но опускать не захотели. Толпа, распевая, втиснулась в дверь и скрылась из виду. Гарри и Гермиона, сияя, смотрели им вслед, пока последние отголоски песни не замерли вдалеке. Потом поглядели друг на друга, и улыбки медленно сползли с их лиц.
– Пока не будем его расстраивать? – спросил Гарри.
– Конечно нет, – устало сказала Гермиона. – Куда торопиться.
И они вместе начали подниматься по ступеням крыльца. У парадной двери оба машинально оглянулись на Запретный лес. Может, Гарри почудилось, но, кажется, где-то над самой чащей в небо взвилась стайка птиц – будто кто-то попытался вырвать из земли дерево, на котором они сидели.
Глава тридцать перваяЭкзамены на С.О.В.У
Весь следующий день Рон пребывал в эйфории – благодаря ему «Гриффиндор» все-таки получил квидишный кубок! Рон не мог ни на чем сосредоточиться, ему не сиделось на месте, и единственное, на что он был способен, – снова и снова обсуждать подробности матча. Гарри и Гермионе никак не удавалось вставить хоть слово о Гурпе. Не то чтобы они очень старались; духу не хватало так жестоко вернуть Рона с небес на землю. День был ясный и теплый, и они уговорили Рона пойти заниматься на берег озера – там спокойнее, чем в общей гостиной, и можно не опасаться, что кто-то подслушает. Поначалу это предложение не показалось Рону заманчивым – его вполне устраивало, что каждый, кто проходит мимо, одобрительно хлопает его по спине, а порой тут и там раздается пение «Уизли – наш король», – но в конце концов он согласился, что глоток свежего воздуха никому не повредит.
Они разложили книжки в тени бука и сели. Рон взахлеб – примерно в десятый раз – рассказывал, как ему удалось взять первый мяч во вчерашней игре.
– Понимаете, я ведь тогда уже пропустил мяч Дэйвиса и совсем не был в себе уверен, а передо мной вдруг – раз! – и Брэдли! И тут я говорю себе: ты можешь, можешь! У меня была всего секунда, чтобы решить, куда лететь, потому что, знаете, он вроде как целил в правое кольцо – от меня правое, от него левое – но я почему-то понял, что он финтит, вот я и рискнул и полетел влево – ну, в смысле от него вправо – и… ну… вы сами видели, – скромно закончил он, без надобности проводя рукой по волосам, чтобы они эффектно взъерошились. При этом он покосился на шушукающихся третьеклассников-хуффльпуффцев, случайно оказавшихся неподалеку. – А когда через пять минут на меня попер Чемберс… Что? – Рон, поглядев на Гарри, осекся. – Чего ты улыбаешься?
– Я не улыбаюсь, – заверил Гарри, опуская глаза к учебнику по превращениям и пряча улыбку. Поведение Рона живо напомнило ему другого гриффиндорского игрока, который некогда ерошил волосы под этим же деревом. – Просто я рад, что мы выиграли.
– Да, выиграли, – медленно, со вкусом проговорил Рон. – А помните, какое было лицо у Чан, когда Джинни выхватила Проныру у нее из-под носа?
– Заплакала, наверное, да? – едко сказал Гарри.
– Ну, это-то да… от злости, скорее всего… но… – Рон нахмурился. – Вы же видели, как она отшвырнула метлу, когда приземлилась?
– Э-э… – произнес Гарри.
– Вообще-то… не видели, – тяжко вздохнув, призналась Гермиона. Она отложила книжки и покаянно посмотрела на Рона. – Честно говоря, мы с Гарри видели только первый гол Дэйвиса.
Тщательно взъерошенные волосы Рона словно поникли от разочарования.
– Вы не смотрели? – пролепетал он, переводя взгляд с одного на другую. – Не видели, как я брал мячи?
– Если честно… нет. – Гермиона протянула к нему руку, пытаясь утешить. – Рон, мы не хотели уходить – нам пришлось!
– Да? – Лицо Рона постепенно наливалось краской. – Это почему же?
– Из-за Огрида, – сказал Гарри. – Он решил признаться, откуда у него раны. И попросил пойти с ним в лес. Что нам оставалось? Ты ведь его знаешь. Ну и, короче…
Весь рассказ занял пять минут, и, когда он подошел к концу, негодование Рона сменилось потрясением.
– Он привел его с собой и спрятал в лесу?
– Угу, – хмуро буркнул Гарри.
– Нет, – замотал головой Рон, словно отрицание действительности могло ее изменить. – Нет, быть не может.
– Очень даже может, – возразила Гермиона. – В Гурпе около шестнадцати футов росту, он любит вырывать с корнем двадцатифутовые сосны и знает меня, – она фыркнула, – под именем Герми.
Рон нервно хохотнул.
– И Огрид хочет, чтобы мы?..
– Учили его английскому языку, да, – подтвердил Гарри.
– Он чокнулся, – почти с восхищением прошептал Рон.
– Да, – раздраженно отозвалась Гермиона, перевернув страницу «Превращений для продолжающих» и рассматривая серию иллюстраций, которые показывали, как сова становится театральным биноклем. – Да. Я уже думаю, что так и есть. Но, к несчастью, он заставил нас пообещать.
– Значит, придется нарушить обещание, – категорично заявил Рон. – Сами подумайте, у нас экзамены… нам самим до исключения вот столечко. – Он двумя пальцами показал, как мало. – И вообще… помните Норберта? А Арагога? Было когда-нибудь что-нибудь хорошее от Огридовых чудовищ?
– Да, но… мы обещали, – очень тихо ответила Гермиона.
Рон задумчиво пригладил волосы.
– Ладно, – вздохнул он, – Огрида ведь пока не уволили, правда? До сих пор он продержался, может, продержится и до конца года. И нам не придется иметь дело с Гурпом.
Под жаркими лучами солнца окрестности замка сверкали яркими красками, точно непросохшая картина маслом; безоблачное небо улыбалось собственному отражению в искрящейся глади озера; изредка ветерок прогонял легкие волны по атласной зелени газона. Настал июнь. Для пятиклассников он означал только одно: экзамены на С.О.В.У.
Учителя больше не давали домашних заданий, посвящая уроки повторению тем, которые, по их мнению, вероятнее всего могли встретиться на экзаменах. В атмосфере горячечной сосредоточенности Гарри забыл обо всем остальном. Впрочем, на уроках зельеделия он иногда думал: интересно, говорил ли Люпин со Злеем о продолжении занятий окклуменцией? Если и говорил, Злей проигнорировал его слова, как игнорировал самого Гарри. Последнего это весьма устраивало; и без окклуменции дел хватало. Гермиона, к счастью, тоже была поглощена другими заботами и не приставала к нему; она постоянно что-то бормотала себе под нос и уже много дней не вспоминала об одежде для эльфов.
Но не только Гермиона вела себя странно. У Эрни Макмиллана, скажем, появилась неприятная привычка расспрашивать всех и каждого, кто как готовится к экзаменам.
– Вот вы сколько часов в день занимаетесь, примерно? – с маниакальным блеском в глазах спросил он у Гарри и Рона, когда все они перед уроком гербологии стояли у теплицы.
– Не знаю, – пожал плечами Рон. – Сколько-то занимаюсь.
– Больше восьми часов или меньше?
– Наверно, меньше, – немного встревожившись, ответил Рон.
– Я занимаюсь восемь, – гордо надулся Эрни. – Восемь или девять. Час перед завтраком каждый день обязательно. Восемь – это в среднем. По выходным стараюсь десять. В понедельник занимался девять с половиной. Во вторник похуже – всего семь с четвертью. Потом в среду…