Знахарь Мириам Страут, в момент происшествия дежурившая в отделении, где лечился мистер Дод, была отстранена от работы с сохранением заработной платы. Наш корреспондент не смог встретиться со знахарем Страут, однако штатный колдун по связям с прессой в своем заявлении сказал:
«Администрация больницы св. Лоскута глубоко сожалеет о кончине мистера Дода, тем более что в последнее время больной неуклонно шел на поправку.
У нас имеются четкие инструкции относительно украшений и подарков, разрешенных к приему в отделение, однако знахарь Страут, очевидно, вследствие чрезвычайной загруженности в предрождественский период, недооценила потенциальную опасность, которую представляло собой комнатное растение, поставленное ею на прикроватную тумбочку мистера Дода. Так как речь и мускульная подвижность больного начали восстанавливаться, знахарь Страут поощряла попытки мистера Дода ухаживать за упомянутым растением, не зная, что это не безопасная взмахаония, а отводок Силков Дьявола, каковые и удушили выздоравливающего мистера Дода, стоило ему их тронуть.
Администрации больницы пока неизвестно, как злополучное растение оказалось в отделении, и она просит всех, кто обладает какими-либо сведениями, с нею связаться».
– Дод… – проговорил Рон. – Дод. Что-то такое было…
– Мы его видели, – прошептала Гермиона. – Помните, в палате? Он лежал напротив Чаруальда – лежал и смотрел в потолок. И Силки Дьявола принесли при нас. Помните? Знахарка сказала, что это рождественский подарок.
Гарри постарался припомнить. В горле желчью заклокотал ужас.
– Как же мы не распознали Силки Дьявола? Мы ведь их раньше видели… могли бы предотвратить!
– Да кому придет в голову, что в больницу пришлют Силки Дьявола в горшочке? – резко возразил Рон. – Мы не виноваты, виноват урод, который их прислал! Вот дебил, неужели трудно проверить, что покупаешь?
– Брось, Рон! – дрожащим голосом воскликнула Гермиона. – Тот, кто пересаживал Силки Дьявола в горшок, не мог не знать, что они душат всякого, кто к ним прикасается. Это… убийство, к тому же тщательно спланированное… прислали-то анонимно, теперь не узнаешь, кто это сделал.
Но Гарри думал не о Силках Дьявола. Он вспоминал, как в день дисциплинарного слушания ехал в лифте, а из атриума вошел человек с землистым лицом.
– Я встречал Дода, – медленно выговорил он. – В министерстве. Вместе с твоим папой.
У Рона отвисла челюсть.
– Да, я помню, папа о нем говорил! Он был неописуемый – работал в департаменте тайн!
Ребята молча посмотрели друг на друга. Гермиона потянула к себе газету, сложила, долгим взглядом пронзила фотографии десяти беглецов, а затем выскочила из-за стола.
– Ты куда? – от неожиданности вздрогнув, спросил Рон.
– Отправить письмо, – ответила Гермиона, закидывая рюкзак на плечо. – Да… впрочем, я не знаю… но попытаться стоит… я одна сумею.
Рон и Гарри тоже встали и намного медленнее направились к выходу из Большого зала.
– Терпеть не могу, когда она так делает, – ворчал Рон. – Трудно, что ли, нормально объяснить? Жалко потратить лишние десять секунд?.. Привет, Огрид!
Огрид, по-прежнему весь в синяках и со свежей царапиной на переносице, стоял у двери и ждал, пока пройдет толпа вранзорцев.
– Как делишки? – Огрид попытался улыбнуться (вышла гримаса) и похромал за вранзорцами.
– Что это с тобой? – спросил Гарри, шагая следом.
– Ничего, ничего, – с деланой беззаботностью отозвался Огрид и махнул рукой, отчего перепуганная профессор Вектор чуть не схлопотала сотрясение мозга. – Сами знаете, делов невпроворот – уроки вот надо готовить… у саламандр чешуйчатая гниль… а еще… я на испытательном сроке, – невнятной скороговоркой закончил он.
– На испытательном сроке?! – очень громко переспросил Рон, и вокруг многие с любопытством обернулись. – Ой… прости… я хотел сказать… тебе дали испытательный срок? – шепотом повторил Рон.
– Ага, – кивнул Огрид. – По правде, я другого-то и не ждал. Вы, может, не поняли, только инспекция прошла неважнецки… Ну да что уж теперь, – глубоко вздохнул он. – Пойду… Надо еще разик натереть саламандр порошком чили, а то как бы они у меня хвосты не пооткидывали… Ну, Гарри… Рон… Пока.
Огрид добрел до парадной двери и вышел наружу, где сегодня было очень сыро. Гарри смотрел ему вслед в горестном недоумении – сколько еще ударов судьбы предстоит пережить?
За пару дней новость об испытательном сроке облетела всю школу и, к негодованию Гарри, никого особо не возмутила; некоторые, наоборот, ликовали – и Драко Малфой больше всех. Что же до загадочной кончины рядового сотрудника департамента тайн, то она, казалось, волновала лишь Гарри, Рона и Гермиону. В школьных коридорах обсуждали одно – побег из Азкабана, о котором наконец-то стало известно от немногочисленных подписчиков «Оракула». Ходили слухи, что беглецов видели в Хогсмеде, в Шумном Шалмане; что они, как и Сириус Блэк, намерены пробраться в «Хогварц».
Ребята из колдовских семей с детства привыкли бояться этих людей: их имена вызывали почти такой же трепет, как и имя Вольдеморта; об их преступлениях в дни его расцвета ходили легенды. Некоторые школьники были в родстве с жертвами Упивающихся Смертью и, сами того не желая, внезапно и как-то нехорошо прославились. Например, у Сьюзен Боунс дядя, тетя, а также двоюродные братья и сестры погибли от рук одного из беглецов, и однажды на гербологии бедная Сьюзен печально сказала, что теперь хорошо понимает, каково это – быть Гарри.
– Не знаю, как у тебя хватает сил выносить этот ужас, – без обиняков заявила она и гневно шмякнула на поднос с саженцами крикапканции чересчур много навоза. Саженцы возмутились, задергались и запищали.
Действительно, на Гарри опять показывали пальцами; перешептывались, едва завидев его в коридорах. В то же время у пересудов изменилась интонация, в них звучало скорее любопытство, чем враждебность, а пару раз Гарри подслушал обрывки разговоров, из которых понял, что не всех устраивают объяснения «Оракула» касательно побега из Азкабана. Движимые страхом и замешательством, сомневающиеся, похоже, готовы были рассмотреть единственную альтернативную версию – ту, о которой Гарри и Думбльдор твердили с прошлого года.
Но потряхивало не только учеников; учителя тоже частенько собирались в коридорах по двое или трое и что-то приглушенно, тревожно обсуждали, а едва завидев кого-нибудь из школьников, умолкали сию же секунду.
– Понятно, теперь в учительской нормально не поговоришь, – шепнула Гермиона, когда они с Гарри и Роном прошли мимо Макгонаголл, Флитвика и Спарж, тесной кучкой сбившихся у класса заклинаний. – Там Кхембридж.
– Как думаете, они выяснили что-нибудь новое? – спросил Рон, оглядываясь на учителей.
– Если и да, мы об этом ничего не узнаем, – недовольно бросил Гарри. – После декрета… на каком там номере мы остановились?
Ибо наутро после побега на досках объявлений появился новый декрет:
Преподавательскому составу школы запрещается предоставлять учащимся какую-либо информацию, не имеющую прямого отношения к преподаваемым предметам.
Данный указ выпущен на основании декрета об образовании № 26
Указ стал поводом для множества шуток. Так, Ли Джордан сказал Кхембридж, что она, согласно своему же декрету, не должна отчитывать Фреда и Джорджа за игру в карты-хлопушки на защите от сил зла.
– Карты-хлопушки не имеют отношения к защите от сил зла, профессор! К вашему предмету!
Когда Гарри в следующий раз встретил Ли, у того сильно кровоточила тыльная сторона ладони. Гарри порекомендовал маринад горегубки.
Гарри казалось, что дерзкий побег из Азкабана собьет с Кхембридж спесь – должно же ей быть стыдно, что под самым носом у ее обожаемого Фуджа произошла катастрофа. Но Кхембридж лишь сильнее закрутила гайки, стремясь взять под контроль буквально все в «Хогварце», и, похоже, твердо решила в самое ближайшее время хоть кого-нибудь уволить. Непонятно было только, кого же – Трелони или Огрида.
Уроки прорицания и ухода за магическими существами проходили теперь исключительно в присутствии главного инспектора и ее любимого пергамента. Кхембридж стояла у камина в душном от благовоний классе прорицания, прерывала объяснения профессора Трелони (которая почти постоянно находилась на грани истерики); задавала немыслимые вопросы по орнитомантике и септологии; настаивала, чтобы Трелони заранее предсказывала ответы учеников; требовала продемонстрировать умение гадать на хрустальном шаре, чайной гуще и рунах. Гарри опасался, что профессор Трелони сломается под давлением. Он несколько раз встречал ее в коридорах – само по себе странно, прорицательница почти никогда не покидала свою башню; Трелони, возбужденно бормоча, заламывала руки и испуганно озиралась, при этом от нее несло кулинарным хересом. Бедняжку можно было только пожалеть, и Гарри непременно бы это сделал, не беспокойся он так сильно об Огриде. Раз уж одному из них суждено потерять работу, Гарри свой выбор сделал.
Увы, Огрид справлялся ничуть не лучше Трелони. Он внял советам Гермионы – после Рождества самым страшным существом из всех, что он приводил на урок, был хруп, неотличимый от джек-рассел-терьера, только с раздвоенным хвостом, – но куража явно лишился. На занятиях он отвлекался, дергался, терял нить, неверно отвечал на вопросы и все время опасливо косился на Кхембридж. С Гарри, Роном и Гермионой он держался отчужденно и решительно запретил им приходить в хижину после темноты.
– Ежели она вас поймает, нам всем головы не сносить, – твердо заявил он, и ребятам, которым не хотелось, чтобы Огрид потерял работу, пришлось распрощаться еще с одним удовольствием.
Казалось, Кхембридж задалась целью лишить Гарри всех радостей: визитов к Огриду, писем Сириуса, «Всполоха», квидиша. И он мстил ей единственно возможным способом – отдавая все силы Д. А.