Они прошли по коридору, минуя несколько двойных дверей и попали на шаткую лесенку, вдоль которой висели портреты каких-то зверски выглядевших Целителей. Когда они начали подниматься, Целители окликали их, ставя им странные диагнозы и предлагая жуткие средства лечения. Рон страшно оскорбился, когда старый волшебник, сказал, что у него тяжелая стадия пятнистого дерматита.
— Что это вообще такое? — сердито спросил он, пока Целитель тащился за ним, перепрыгивая из портрета в портрет, расталкивая их обитателей[VAN36].
— Это ужасное кожное заболевание, юный господин, которая оставит на вашем лице еще больше рябых пятен, и ваша кожа станет еще хуже, чем теперь…
[VAN37]- Постой, ты это о чем?! — воскликнул Рон, его уши покраснели.
— Единственное средство — взять жабьи кишки, туго привязать их к горлу и при полной луне залезть голышом в бочку с глазами угрей.
— Нет у меня никакого пятнистого дерматита!
— А как же эти уродливые пятна на твоём лице, юный маг…
— Это веснушки! — с яростью воскликнул Рон. — А теперь убирайся в свой портрет и оставь меня!
Он повернулся к остальным, невозмутимо стоявшим рядом.
— Какой это этаж?
— Думаю, шестой, — ответила Гермиона.
— Не, это пятый, — возразил Гарри, — нам выше.
Но как только он поднялся на лестничную площадку и взглянул на маленькое окошко в двойной двери с указателем "ЗАКЛИНАТЕЛЬНЫЕ ПОВРЕЖДЕНИЯ", то[VAN38] внезапно остановился. Какой-то человек наблюдал за ними, прижавшись носом к стеклу. У него были волнистые светлые волосы, ярко-голубые глаза и широкая бессмысленная улыбка, открывающая ослепительно-белые зубы.
— Чтоб мне провалиться! — произнёс Рон, также уставившись на человека.
— О, Боже! — неожиданно воскликнула Гермиона, у которой перехватило дыхание. — Профессор Локхарт.
Их бывший учитель по Защите от Тёмных Сил толкнул открытую дверь и двинулся к ним, шелестя длинным[VAN39] сиреневой ночной рубашкой.
— О, привет! — сказал он. — Думаю, вы пришли за автографом, не так ли?
— А он не очень изменился, — пробормотал Гарри ухмыльнувшейся Джинни.
— М-м… Как вы, профессор? — немного виноватым голосом спросил Рон. Именно из-за его неисправной волшебной палочки профессору Локхарту настолько отшибло память, что он был сразу же помещен в клинику Св. Мунго. Хотя, в общем-то, это произошло в тот момент, когда Локхарт пытался стереть память Гарри и Рону, поэтому Гарри не больно-то ему сочувствовал.
— В полном порядке, несомненно. Спасибо! — изыскано ответил Локхарт, вытаскивая слегка попорченное павлинье перо из кармана. — Хм…, сколько автографов вам нужно? Я теперь умею писать слитно, вы знаете!
— М-м… Да, вообще-то, пока нисколько, спасибо, — ответил Рон, и удивленно поднял брови, когда Гарри спросил: "Профессор, а вам можно гулять по коридорам? Разве вы не должны сидеть в палате?"
Улыбка на лице Локхарта медленно угасала. Несколько мгновений он пристально вглядывался в Гарри, а затем спросил:
— Мы раньше не встречались?
— М-м-м… Да, встречались, — ответил Гарри. — Вы учили нас в Хогвартсе, вы помните?
— Учил? — повторил Локхарт немного встревожено. — Я? Неужели?
На его лице вдруг снова появилась улыбка; это было настолько неожиданно, что они почувствовали беспокойство.
— Думаю, я научил вас всему, что нужно, не так ли? Ну ладно, так как насчёт автографов? Пусть их будет целая дюжина, а вы поделитесь ими со своими друзьями, и никто не будет обделен!
Но в следующей момент из-за двери в конце[VAN40] высунулась голова и прозвучал голос: — [VAN41]
— Гилдерой, озорник! Где ты бродишь?
Целительница, похожая на мамашу, с волосами, украшенными блёстками, торопливо вышла в коридор, тепло улыбаясь Гарри и остальным.
— О, Гилдерой, да у тебя гости! Как чудесно, и именно на Рождество! Вы знаете, у него никогда не бывает гостей, бедный ягненок… Я не могу понять, почему? Он же такой лапочка, вы согласны?
— Я даю автографы! — сказал Гилдерой Целительнице с сияющей улыбкой. — Им нужна целая куча, причём немедленно! Я лишь надеюсь, что у нас хватит фотографий!
— Вы только послушайте! — сказала Целительница, беря Гилдероя за руку и нежно улыбаясь ему, как будто ему было всего два года. — Он был очень известен несколько лет назад, и мы надеемся, что эта склонность давать автографы — знак, что к нему начала возвращаться память. Идите сюда. Он находится в закрытой палате. Должно быть, он незаметно выскользнул, пока я вносила Рождественские подарки. Дверь обычно закрыта… нет, он не опасен! Но, — она понизила голос до шёпота, — он немного опасен для самого себя, несчастный… он не знает, кто он. Бывает, бродит где-нибудь, а потом не может вспомнить, как вернуться… Как здорово, что вы пришли навестить его!
— Хм, — хмыкнул Рон, неловко указывая на этаж выше, — мы всего лишь… хм…
Но Целительница выжидающе улыбнулась им, и невнятное "собирались выпить по чашечке чая" Рона кануло в никуда. Они беспомощно переглянулись и пошли по коридору за Локхартом и его Целительницей.
— Только недолго, — сказал Рон.
Целительница направила палочку на дверь палаты Януса Толстяка и пробормотала: «Алохомора». Дверь распахнулась, и она повела их внутрь, крепко удерживая Гилдероя за руку, пока, наконец, не усадила его в кресло возле кровати.
— Он у нас уже очень давно, — негромко сообщила она Гарри, Рону, Гермионе и Джинни. — С неизлечимым заклинательным повреждением, знаете ли. Конечно, используя интенсивную терапию лечебными зельями и чарами и призвав немного удачи, мы можем добиться некоторого улучшения. Гилдерой начинает понемногу вспоминать себя, и мы уже видели настоящее улучшение у Мистера Боуда, — он снова обрёл способность нормально разговаривать, правда, мы пока не можем понять, на каком языке. Ну ладно, мне нужно закончить с раздачей Рождественских подарков. Я оставляю вас здесь, вы можете поболтать.
Гарри огляделся. Вид палаты явно свидетельствовал о том, что она была постоянным обиталищем для своих пациентов. Вокруг кроватей было намного больше личных вещей, чем в палате мистера Уизли: например, стена возле изголовья Гилдероя была оклеена его изображениями, все они сверкали улыбками и приветствовали пришедших. Он подписал многие самому себе, причем это было сделано раздельным детским почерком. Когда Целительница усадила его в кресло, Гилдерой протянул им свежую стопку фотографий, схватил перо и начал возбуждённо их подписывать.
— Ты можешь вкладывать их в конверты, — сказал он Джинни, кидая подписанные фотографии одну за другой ей на колени. — Вы знаете, меня не забыли, нет! Я всё ещё получаю огромное количество писем от поклонников… Глэдис Гудген пишет каждую неделю… Мне бы только хотелось узнать, почему… — он остановился, немного озадаченный, но затем снова засиял и вернулся к своему занятию с удвоенной энергией. — Я думаю, потому что я очень красивый…
Унылый маг с болезненного цвета кожей лежал в кровати напротив, уставившись в потолок; он мычал что-то про себя и похоже, его совсем не волновало, что происходит вокруг. Ещё через две кровати лежала женщина с головой, полностью покрытой шерстью. Гарри вспомнил, что что-то подобное происходило с Гермионой во втором классе, правда, к счастью, повреждение тогда не было неисправимым. В дальнем конце палаты две кровати были огорожены занавесками в цветочек, давая возможность обитателям и их посетителям побыть наедине.
— Это тебе, Агнес, — выразительно произнесла Целительница женщине с лицом, покрытым шерстью, вручая ей маленький пакет с Рождественскими подарками. — Видишь, тебя не забывают! И твой сын послал сову, чтобы передать, что он навестит тебя вечером. Это замечательно, не так ли?
Агнес громко пролаяла несколько раз.
— Взгляни, Бродрик, тебе прислали комнатный цветок и замечательный календарь с фантастическими Гиппогрифами на каждый месяц; они будут тебя радовать, — сказала Целительница, суетясь возле бормочущего человека, устанавливая довольно уродливое растение с длинными, покачивающимися усиками на тумбочку у кровати и прикрепляя календарь к стене при помощи палочки, — И… О, миссис Лонгботтом, вы уже уходите?
Гарри повернул голову. Занавески у двух кроватей в конце палаты были одёрнуты, и двое посетителей возвращались назад по проходу между кроватями[VAN42]: грозная пожилая ведьма в длинном зелёном одеянии с изъеденным молью лисьим мехом и в остроконечной шляпе, украшенной тем, в чём безошибочно можно было узнать чучело грифа, и идущий за ней и выглядящий очень подавленно… Невилл.
Гарри вдруг неожиданно понял, кто те люди, что лежали на двух кроватях в конце палаты. Он дико оглянулся, надеясь чем-нибудь отвлечь остальных, чтобы Невилл смог выйти из палаты незамеченным и без вопросов, но Рон тоже слышал, как кто-то произнёс: «Лонгботтом», и, раньше, чем Гарри успел его остановить, закричал:
— Невилл!
Неввил подпрыгнул, а потом съёжился так, как будто над его ухом просвистела пуля.
— Это мы, Невилл! — радостно произнёс Рон, вставая. — Ты видел? Здесь Локхарт! А ты к кому приходил?
— Это твои друзья, Невилл, дорогой? — любезно спросила бабушка Невилла, приближаясь к ним.
По лицу Невилла было видно, что он готов оказаться где угодно, но только не здесь. Слабый румянец выступил на его округлом лице, и он всячески старался не смотреть ни на кого из присутствующих.
— Ах, да, — сказала его бабушка, внимательно посмотрев на Гарри и протягивая ему сморщенную руку, похожую на когтистую лапу. — Да, да, конечно я знаю, кто ты. Невилл очень хорошо о тебе отзывался.
— М-м… Спасибо, — ответил Гарри, здороваясь. Невилл продолжал избегать его взгляда, исследуя собственные ноги, в то время как его лицо все более багровело.
— А вы, определённо, Уизли, — продолжила миссис Лонгботтом, протягивая руку сначала Рону, а затем Джинни. — Да, я знаю ваших родителей, — конечно, не очень близко, — но они хорошие люди, хорошие люди… А ты, должно быть, Гермиона Грэйнджер?
Гермиона была поражена тем, что миссис Лонгботтом знала её имя, но всё же поздоровалась с ней.