— Ну вот и все, — сказал он, когда Снэйп еле-еле поднялся на ноги. — Тебе повезло, что здесь Эванс, Сопливерус…
— Мне не нужна помощь таких мерзких грязнокровок, как она!
Лили моргнула.
— Хорошо, — невозмутимо произнесла она. — В будущем, я не стану об этом тревожиться. И, будь я на твоем месте, то постирала бы трусы, Сопливерус.
— Извинись перед Эванс! — взревел Джеймс на Снэйпа, угрожающе ткнув него палочкой.
— Я не хочу, чтобы ты заставлял его извиняться, — закричала, повернувшись к Джеймсу, Лили. — Ты такой же плохой, как и он.
— Что? — взвизгнул Джеймс. — Я бы НИКОГДА не назвал тебя…. Сама-знаешь-как!
— Взъерошиваешь свои волосы, потому что думаешь, что это круто смотришься, словно только что слез с метлы, выпендриваешься с этим глупым Пронырой, разгуливаешь на переменах и проклинаешь каждого, кто тебе докучает, только потому, что у тебя это хорошо получается… удивляюсь, как твоя метла вообще отрывается от земли, с таким-то уродом на ней. Ты меня БЕСИШЬ.
Она отвернулась и пошла прочь.
— Эванс, — закричал ей вслед Джеймс. — Эй, ЭВАНС!
Но она не обернулась.
— Что это с ней? — спросил Джеймс, безуспешно пытаясь сделать вид, что его этот вопрос совершенно не волнует.
— Читая между строк, я бы сказал, что она считает тебя немного тщеславным, приятель, — подсказал Сириус.
— Хорошо, — бросил рассерженный Джеймс. — Хорошо же…
Последовала еще одна вспышка света, и Снэйп снова оказался подвешенным за ноги в воздухе.
— Кто хочет посмотреть, как я сниму с Сопливеруса трусы?
Но снял ли на самом деле Джеймс со Снэйпа трусы, Гарри не узнал. Чья-то рука схватила его, как клещами, за предплечье. Сморщившись от боли, Гарри повернулся посмотреть, кто его держит, и к своему вящему ужасу увидел позади себя взрослого, бледного от гнева Снэйпа.
— Развлекаешься?
Гарри почувствовал, как взмывает вверх; вокруг него сгустился летний день; он пролетел сквозь ледяную тьму — рука Снэйпа по-прежнему сжимала его предплечье. Потом он почувствовал, что падает, перевернувшись вверх тормашками в воздухе, его ноги коснулись каменного пола подземелья Снэйпа и он вновь оказался возле дубльдума, стоящего на столе Снэйпа в темном кабинете теперешнего учителя Зельеделья.
— Итак, — Снэйп так сильно сжимал руку Гарри, что та стала онемевать. — Итак… гордишься собой, Поттер?
— Н…нет, — ответил Гарри, пытаясь высвободить руку.
Зрелище было страшное: губы Снэйпа дрожали, лицо было белым, как мел, зубы оскалены.
— Занятный человек твой отец, правда? — Снэйп встряхнул Гарри так сильно, что у того очки сползли на кончик носа.
— Я….не…
Снэйп со всей силой отшвырнул от себя Гарри. Тот больно грохнулся об пол подземелья.
— Ты никому не повторишь то, что видел! — завопил Снэйп.
— Нет, — ответил Гарри, поднимаясь на ноги, и стараясь держать как можно дальше от Снйэпа. — Нет, конечно, я не…
— Убирайся, убирайся прочь, я больше никогда не хочу тебя видеть в своем кабинете!
Гарри бросился за дверь, над его головой взорвалась банка с дохлыми тараканами. Он оставил дверь распахнутой и бросился по коридору, остановившись только, когда его со Снэйпом разделили целых три этажа. Задыхаясь, он прислонился к стене, потирая больную руку.
Желания возвращаться так рано в Гриффиндорскую башню у него не было, как не было желания и рассказывать о том, что он видел Рону с Гермионой. Но действительно сделало Гарри несчастным и испуганным, вовсе не то что он орал на него или бросил в него банкой — это было то, что он узнал, каково чувствовать себя униженным на глазах толпы наблюдателей, точно знал, как чувствовал себя Снэйп, когда отец Гарри издевался над ним, и судя по тому, что он увидел, его отец в самом деле был таким заносчивым, как всегда говорил ему Снэйп.
Глава 29 Профориентация
— Но почему у тебя больше нет занятий по Окклюменции? — нахмурилась Гермиона.
— Я уже говорил, — пробормотал Гарри. — Снэйп посчитал, что теперь я, имея основу, смогу сам продолжить дело.
— Так у тебя прекратились эти твои странные сны? — скептически поинтересовалась Гермиона.
— Ну в основном, — не глядя на нее, ответил Гарри.
— Не думаю, что Снэйпу следовало бы прекращать занятия, без абсолютной уверенности в том, что ты сам можешь контролировать события! — возмутилась Гермиона. — Гарри, я считаю ты должен вернуться и попросить…
— Нет, — отрезал Гарри. — Забей на это, Гермиона, ок?
Был первый день Пасхи, и Гермиона, по сложившейся традиции, провела большую часть дня составляя расписание для них троих. Гарри и Рон смирились с этим, что было проще, чем спорить с ней, к тому же, это могло оказаться вполне полезным.
Рон до ужаса перепугался, узнав, что до экзаменов осталось всего шесть недель.
— Ну и что тебя так шокировало? — спросила Гермиона, заполнив все отделеньица в расписании Рона с помощью волшебной палочки, и раскрасив каждое деление в разные цвета, соответствующие предмету.
— Не знаю, — ответил Рон. — Просто столько всего происходит.
— Ну, вот и все, — произнесла Гермиона, протягивая им расписания. — Если четко будете следовать им, то все будет хорошо.
Рон, хмуро взглянув на бумажку, вдруг просиял.
— Ты на каждую неделю высвободила мне по вечеру!
— Для Квиддитчных тренировок, — ответила Гермиона.
Улыбка сползла с лица Рона.
— К чему это? — понуро спросил он. — У нас столько же шансов выиграть в этом году Квиддитчный кубок, как и у моего отца — стать Министром Магии.
Гермиона не ответила, она смотрела на Гарри, тупо глядящего на противоположную стену комнаты отдыха, а Косолапсус изворачивался в его руках, пытаясь цапнуть его за ухо.
— Что-то не так, Гарри?
— А? — опомнился он. — Ничего.
Он схватил свой экземпляр Теории Защитной Магии и притворился, будто ищет что-то в оглавлении. Косолапсус отказался от своей дурацкой затеи и ушмыгнул под Гермионино кресло.
— Я сегодня видела Чу, — произнесла Гермиона. — Она выглядит ужасно опечаленной… тоже… вы что, снова поссорились?
— А…о, ага, поссорились, — Гарри схватился за фразу, как утопающий за соломинку.
— Из-за чего?
— Из-за ее подружки-стукачки — Мариэтты, — ответил Гарри.
— Ага, понятно, ну, я тебя не осуждаю! — сердито отозвался Рон, оторвавшись от созерцания своего расписания. — Если бы не она…
Рон ударился в разглагольствования о Мариэтте Эджкомб, которые Гарри нашел вполне верными; все, что ему оставалось делать, так это сердится, кивать и вставлять «Ага» и «Правильно», пока Рон вдыхал воздуха для очередной тирады, излагая все, что было у него на уме, и по откровенности могло сравниться разве что с видимым им в Дубльдуме.
Он почувствовал, как воспоминания об этом снедают его изнутри. Он-то был так уверен, что его родители были чудесными людьми, что ему не составляло большого труда не верить в клевету Снэйпа о характере его отца. Разве такие люди, как Хагрид и Сириус не говорили ему о том, каким замечательным был его отец? (Ага, учитывая то, что Сириус был таким же, подсказал ворчливый голосок в голове Гарри…таким же отвратительным, так ведь?) Да, однажды он подслушал, как профессор МакГонаголл говорила, что его отец и Сириус были сущим наказанием для школы, но она описывала их исключительно, как неких предтеч близнецов Уизли, а Гарри не мог вообразить, чтобы Фрэд с Джорджем подвесили кого-нибудь вниз головой только ради забавы… если только не питали к этому человеку сильнейшего отвращения… возможно, Малфоя или кто-то вроде него, на самом деле заслуживающих этого.
Гарри пытался убедить себя в том, что Снэйп заслужил то, что схлопотал от его отца — но разве Лили не спросила: «Что он тебя обидел?», и разве Джеймс не ответил «Самим фактом своего появления на свет, если ты понимаешь, о чем я говорю». Разве Джеймс не затеял всего этого только из-за того, что Сириус заскучал? Гарри вспомнил, как еще на Гриммолд-Плэйс Люпин сказал, будто Думбльдор сделал его старостой, в надежде, что он сможет удерживать Джеймса и Сириуса в узде…но в дубльдуме он просто сидел там и даже не пытался их остановить…
Гарри напомнил себе, что Лили все же вмешалась — значит, его мать была вполне приличным человеком. Но воспоминание о том, каким было ее лицо, когда она орала на Джеймса почему-то беспокоило его, Гарри просто не мог понять, как же в конце-концов эти двое поженились. Несколько раз ему даже пришла в голову мысль, что Джеймс просто заставил ее…
Около пяти лет он считал своего отца источником утешения и вдохновения. Если кто-то говорил, что он похож на Джеймса, Гарри загорался от гордости. А теперь… теперь, думая о нем, он чувствовал только холод и печаль.
После Пасхи погода стала ветреней, теплее и солнечнее, но Гарри, как и другие пяти и семиклассники не высовывал носа наружу, бесконечно повторяя изученное, и курсируя только в библиотеку и обратно. Гарри делал вид, что его дурное настроение сопряжено исключительно с предстоящими экзаменами, а так как и остальные Гриффиндорцы сами были по уши в учебе, они приняли это за чистую монету.
— Гарри, я с тобой говорю, ты что меня не слышишь?
— А?
Он оглянулся. Ужасно растрепанная Джинни Уизли присоединилась к нему за библиотечным столом, где он прежде сидел один. Был поздний воскресный вечер: Гермиона вернулась в Гриффиндорскую башню, чтобы повторить Древние Руны, а Рон был на Квиддитчной тренировке.
— О, привет, — отложил книгу Гарри. — А ты чего не на тренировке?
— Она закончилась, — ответила Джинни. — Рон поволок Джека Слопера в больничное крыло.
— Почему?
— Ну, мы не совсем уверены, но, кажется, он врезал сам себе собственной битой, — она тяжело вздохнула. — Короче…только что пришла посылка, прямо после ревизии Умбридж.
Она поставила на стол коробку, упакованную в коричневую бумагу — ее точно кто-то уже распаковывал, а затем аккуратно упаковал вновь. На ней даже стояла надпись красными чернилами: Проверено и допущено Верховным Инквизитором Хогвардса.