На родившиеся в колдовских семьях имена этих Упивающихся Смертью нагоняли не меньше страху, чем имя Вольдеморта — преступления, совершенные ими в дни тирании Вольдеморта уже стали легендарными. Те студенты Хогвардса, что были родственниками их жертв, оказались невольными объектами всеобщего интереса: Сюзан Скелетонс, чьи дядя, тетя и двоюродные братья погибли от рук одного из сбежавшей десятки, на уроке Гербологии грустно призналась, что теперь то она понимает, каково приходится Гарри.
— Не знаю, как ты это терпишь…ужасно, — резко бросила она, высыпав слишком много драконьего навоза в поддон с рассадой Визгощелков, отчего те принялись извиваться и пищать.
И на самом деле, в эти дни Гарри стал объектом с новой силой возобновившихся пересудов, но на сей раз, он заметил небольшое отличие. Теперь они были скорее любопытствующими, нежели враждебными, а однажды он услышал обрывок разговора двух студентов, которых усомнились в версии «Пророка» о том, как и почему сбежали десять Упивающихся Смертью из крепости Азкабан. В своем замешательстве и страхе, эти скептики, казалось, нашли единственное удовлетворившее их объяснение: то, о котором Гарри и Думбльдор толковали им еще в прошлом году.
Но поменялось не только настроение студенчества. Теперь очень часто можно было увидеть двух или трех преподавателей беседующих тихим быстрым шепотом на переменах, и сразу замолкавших при приближении учеников.
— Очевидно, они больше не могут открыто говорить в учительской, — тихо сказала Гермиона, когда однажды она, Гарри и Рон прошли мимо профессоров МакГонаголл, Флитвика и Спаржеллы сгрудившихся у кабинета Заклинаний. — Там же теперь Умбридж.
— Считаешь, им известно что-нибудь новенькое? — оглянулся Рон через плечо на трех своих учителей.
— Если б знали, думаешь, мы б об этом услышали? — рассердился Гарри. — Из-за этого Декрета… какой он там по счету?
Новые сообщения появились на досках объявлений всех Колледжей на следующее же утро после известия о побеге из Азкабана:
ПО ПРИКАЗУ ВЕРХОВНОГО ИНКВИЗИТОРА ХОГВАРДСА
Сим преподавателем запрещается давать студентам любую информацию,
напрямую не относящуюся к предмету, за который они получают зарплату.
Вышеупомянутое согласуется с Образовательным Декретом
Номер Двадцать Шесть
Подписано:
Долорес Джейн Умбридж, Верховным Инквизитором.
Последний декрет был предметом многочисленных шуток со стороны студентов. Ли Джордан указал Умбридж на то, что пока действует новое правило, она не может отчитать Фрэда с Джорджем за развлечение со Взрывчатыми Хлопушками на задней парте.
— Взрывчатые Хлопушки не имеют ничего общего с Защитой от Темных Сил, профессор! А эта информация никак не относится к Вашему предмету!
Когда Гарри увидел Ли в следующий раз, тыльная сторона его ладони ужасно кровоточила. Гарри посоветовал ему акнерысовую настойку.
Гарри подумал, что побег из Азкабана должен был бы унизить Умбридж, что ее должна была бы хоть немного смутить трагедия, произошедшая прямо под носом ее обожаемого Фуджа. Однако казалось, что свершившееся только усугубило ее неистовое желание подмять под себя все сферы жизни Хогвардса. Ее намерение уволить кого-нибудь только усилилось, и единственным вопросом оставалось — кто окажется первым — профессор Трелоуни или Хагрид.
Теперь все уроки Предсказаний и Ухода за Волшебными Существами проходили в присутствии Умбридж и ее вечного блокнота. Она засела у камина в провонявшей благовониями башенке, прерывая становившуюся день ото дня все более истеричной речь профессора Трелоуни неимоверно трудными вопросами по Орнитомантии и Гемптомологии, настаивая на том, чтобы профессор предсказывала ответы студентов прежде, чем они успеют их дать и, требуя, чтобы та по очереди демонстрировала свое умение в обращении с хрустальным шаром, чайными листьями и костяшками рун. Гарри казалось, что профессор Трелоуни вскоре сломается от напряжения. Несколько раз он даже сталкивался с ней в коридорах — что само по себе уже было очень необычным, в основном она не выходила из своей комнате в башне — неистово бормочущей что-то себе под нос, заламывающей руки и бросающей испуганные взгляды через плечо, при том от нее исходил сильный запах кулинарного хереса. Если бы Гарри так не беспокоился о Хагриде, то даже пожалел бы ее — но если один из этих двоих должен был лишиться работы, Гарри уже определился с тем, кто должен был бы остаться.
К сожалению, Хагрид тоже оказался в невыгодном положении. Хотя он, следуя совету Гермионы, не показывал ученикам ничего страшнее Крапа — существа совершенно неотличимого от американского терьера, если бы не его раздвоенный хвост — но и он тоже начал терять самообладание. Во время уроков он казался расстроенным и нервным, часто терял нить разговора, невпопад отвечал на вопросы, не отводя встревоженного взгляда от Умбридж. Он все больше отдалялся от Гарри, Рона и Гермионы, и даже строго-настрого запретил им навещать его после наступления темноты.
— Если она вас сцапает, полетят все наши головы, — откровенно признался он им.
Чтобы ненароком не сделать чего-то, подвергающего опасности его работу, они отказались от мысли посещать вечерами его избушку.
Гарри казалось, что Умбридж планомерно лишает его всего, что делало сносной жизнь в Хогвардсе: посещений домика Хагрида, писем от Сириуса, его Всполоха и Квиддитча. Единственное, чем он мог отомстить ей — это удвоить свои достижения в АД.
Ему было радостно видеть что все, даже Захариус Смит, принялись трудиться изо всех сил, подстегиваемые известиями о десяти бродящих на свободе Упивающихся Смертью, но ни у кого не получалось совершенствоваться так быстро, как у Невилла. То, что палачи его родителей сбежали, повлекло за собой удивительные и даже немного пугающие перемены в их друге. Он ни разу не обмолвился о встрече с Гарри, Роном и Гермионой в изолированной палате Святого Мунго, и, следуя его примеру, они тоже не распространялись об этом. Ничего он не говорил и о побеге Беллатрикс с ее сообщниками. По правде, Невилл теперь открывал рот только во время занятий АД, но непреклонно трудился, осваивая проклятия и конт-заклинания, которым обучал их Гарри, его пухлое личико морщилось от усилий, совершенно безразличное к случайно наносимым травмам, и работал он усерднее всех остальных. Совершенствовался он так быстро, что это даже немного нервировало, и когда Гарри преподавал им Защитное Заклинание — способ отражения легких проклятий, так чтобы те отдавались обратно нападающему — только Гермионе удалось освоить эти чары быстрее, чем Невиллу.
Гарри бы многое отдал за то, чтобы добиться таких же успехов в Окклюменции, каких Невилл добивался на занятиях АД. Сеансы Гарри со Снэйпом, начавшиеся так плохо, не улучшились ни на йоту. Наоборот, Гарри чувствовал, что с каждым уроком у него получается все хуже.
Прежде чем он начал изучать Окклюменцию, его шрам покалывало лишь изредка, обычно ночью, или во время испытываемых время от времени странных вспышек погружения в сознание и настроение Вольдеморта. А теперь его шрам болел почти всегда, настроение скакало от раздражения к жизнерадостности и обратно, что совершенно не вязалось с происходящим с ним в это время, но всегда сопровождалось чрезвычайно острыми приступами боли в шраме. У Гарри складывалось ужасающее впечатление, что он постепенно превращается в нечто вроде антенны, настроенной на малейшие колебания настроения Вольдеморта, и был совершенно уверен, что повысилась его чувствительность прямо с первого занятия Окклюменцией у Снэйпа. Более того, прогулки по коридору к входу в Отдел Тайн стали сниться ему почти каждую ночь, и каждый сон завершался одним и тем же — сгорая от желания попасть внутрь, он оставался стоять перед закрытой черной дверью.
— Может это вроде заболевания? — спросила Гермиона, когда Гарри поделился тревогами с нею и Роном. — Лихорадка или типа того. Всегда становится хуже, прежде чем стать лучше.
— От уроков Снэйпа всегда становится только хуже, — решительно воскликнул Гарри. — Я чувствую недомогание, мой шрам болит, а я целыми ночами скучаю, бродя по коридору, — он сердито потер лоб. — Я просто хочу, чтобы дверь открылась, я с ума схожу, от того, что продолжаю глядеть на нее…
— Не смешно, — резко оборвала его Гермиона. — Думбльдор вообще не хочет, чтобы тебе снился этот коридор, иначе бы он не попросил Снэйпа учить тебя Окклюменции. Просто на занятиях тебе надо немного потрудиться.
— Я тружусь! — рассердился Гарри. — Сама бы попробовала… Снэйп, пытающийся влезть тебе в голову…это тебе не хихоньки да хахоньки!
— Может быть… — медленно произнес Рон.
— Что может быть? — все больше раздражаясь, спросила Гермиона.
— Может Гарри не виноват, что не может закрыть свой разум, — мрачно буркнул Рон.
— Что ты хочешь сказать? — удивилась Гермиона.
— Может, это Снэйп на самом деле не хочет помочь Гарри…
Гарри и Гермиона уставились на него. Рон переводил с одного на другую хмурый многозначительный взгляд.
— Может, — заговорил он вновь, понизив голос. — Он на самом деле хочет открыть разум Гарри пошире… чтобы облегчить доступ Сами-Знаете-Кому…
— Заткнись, Рон, — сердито воскликнула Гермиона. — Сколько раз ты подозревал Снэйпа, но разве когда-нибудь ты оказывался прав? Думбльдор верит ему, он работает на Орден, этого должно быть достаточно.
— Он же был Упивающимся Смертью, — упрямо возразил Рон. — А мы никогда не видели доказательств того, что он на самом деле перешел на другую сторону.
— Думбльдор верит ему, — повторила Гермиона. — А если мы не сможем доверять Думбльдору, то мы никому больше не сможем доверять.
В тревогах и заботах — поразительное количество домашних заданий вынуждало пятиклассников засиживаться над ними заполночь, тайна встреч АД и регулярные занятия со Снэйпом — ужасающе быстро промелькнул январь. Прежде чем Гарри успел осознать, наступил февраль, принеся с собой теплую, дождливую погоду и перспективу второго за этот год посещения Хогсмёда. С тех пор, как они договорились вместе сходить в деревню, у Гарри почти не было времени переброситься парой слов с Чу, но внезапно он оказался перед фактом, что день Святого Валентина проведет в ее компании.