Поднявшись в спальню для мальчиков, он обнаружил, что она пуста. Гарри прижался лбом к холодному оконному стеклу возле собственной кровати, и почувствовал, как шрам стал успокаиваться. Затем, он разделся и нырнул в кровать, от всей души желая, чтобы прошла головная боль. И чувствуя себя немного больным. Он перекатился на бок, закрыл глаза и мгновенно заснул…
Он стоит в темной, занавешенной комнате, освещенной единственным канделябром. Его руки сжимают спинку стоящего перед ним стула. Его пальцы — длинные и белые, словно долгие годы не видевшие солнечного света, похожи на огромных, бледных пауков, лежащих на темном бархате обивки.
С другой стороны стула, в круге света, падающего от канделябра на пол, преклонив колени, стоит человек в черной мантии.
— Меня, кажется, плохо осведомили, — сказал Гарри высоким, холодным, дрожащим от гнева голосом.
— Господин, я молю вас о прощении, — прохрипел стоящий на коленях человек.
На его макушке отражался блеск свечей. И он, кажется, дрожал.
— Я не порицаю тебя, Руквуд, — сурово и холодно произнес Гарри.
Он отпустил спинку стула и обошел его вокруг, приблизившись к человеку, съежившемуся на полу, остановился прямо над ним, в темноте, глянул вниз с большей, чем обычно, высоты.
— Ты уверен в фактах, Руквуд? — спросил Гарри.
— Да, мой Господин, да… Я же работал в Отделе после то…после всего…
— Эйвери сказал мне, у Боуда была возможность убрать это.
— Боуд никогда бы это не тронул, Господин… Боуд знал бы, что бы не… вот почему он так сопротивлялся Малфоеву заклинанию Подвластия…
— Встань, Руквуд, — прошептал Гарри.
Спеша подчиниться, коленопреклоненный чуть не споткнулся. У него было испещренное оспинами лицо; шрамы в свете канделябра казались рельефными. Поднявшись, он так и остался немного ссутулившимся, словно бы не разогнулся в поклоне, и он бросал испуганные взгляды на лицо Гарри.
— Ты хорошо поступил, рассказав мне об этом, — сказал Гарри. — Очень хорошо… судя по всему, я потратил месяцы на бесплодные замыслы….но ладно…мы начнем снова, сначала. Лорд Вольдеморт признателен тебе, Руквуд…
— Мой Господин…да, мой Господин, — выдавил Руквуд охрипшим от облегчения голосом.
— Мне понадобиться твоя помощь. Мне понадобиться информация, которую ты можешь мне дать.
— Конечно, мой Господин, конечно… все…
— Очень хорошо…можешь идти. Пришли мне Эйвери.
Руквуд, кланяясь, быстро попятился назад и исчез за дверью.
Оставшись один в темной комнате, Гарри повернулся к стене. В тени на стене весело треснутое, покрытое вылезшими наружу пятнами амальгамы зеркало. Гарри двинулся к нему. Его отражение увеличивалось и выступало из темноты….лицо белее черепа…красные глаза с узкими зрачками…
— НЕЕЕЕЕЕЕТ!
— Что? — спросил голос поблизости.
Гарри бешено замолотил руками, запутавшись в балдахинной драпировке, и упал с кровати. Несколько секунд он не мог сообразить, где находится; он был уверен, что снова видит белое, похожее на череп лицо, маячащее перед ним в темноте, но совсем рядом послышался голос Рона:
— Если не будешь дергаться, как припадочный, я тебя отсюда вытащу!
Рон распутал драпировку, и Гарри, лежа на спине, уставился на него в лунном свете, шрам пылал от боли. Рон выглядел так, будто только собрался ложиться — одна рука уже высвободилась от мантии.
— На кого-то снова напали? — спросил Рон, грубо вздернув Гарри на ноги. — Это папа? Это змея?
— Нет….со всеми все в порядке… — выдавил Гарри, чей лоб горел огнем. — Ну… с Эйвери нет…он в беде…он дал ему ложную информацию…Вольдеморт ужасно злиться…
Гарри застонал и, дрожа, опустился на свою кровать, потирая шрам.
— Но Руквуд собирается помочь ему….он снова на правильной дороге…
— Да о чем ты говоришь? — испуганно спросил Рон. — Ты хочешь сказать… ты только что видел Сам-Знаешь-Кого?
— Я был Сам-Знаешь-Кем, — Гарри в темноте поднял к глазам свои руки — убедиться, что те не мертвенно белые и с длинными пальцами. — Он был с Руквудом, тем сбежавшим из Азкабана Упивающимся Смертью, помнишь? Руквуд только что сказал ему, что Боуд не смог бы этого сделать.
— Сделать что?
— Убрать что-то… он сказал, что Боуд знал бы, что не мог бы сделать это… Боуд был проклятием Подвластия… Кажется, он сказал, что отец Малфоя наложил его.
— Боуд был заколдован, чтобы убрать что-то? — спросил Рон. — Но… Гарри, это могло быть….
— Оружие, — закончил за него Гарри. — Я знаю.
Дверь спальни открылась, вошли Дин и Симус. Гарри с ногами забрался в постель. Он не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, что произошло нечто странное, учитывая то, что Симус совсем недавно перестал считать его придурком.
— Ты сказал, — пробормотал Рон, наклоняясь поближе к Гарри, притворившись, будто пьет воду из кружки с прикроватного столика. — Что был Сам-Знаешь-Кем?
— Ага, — тихо ответил Гарри.
Рон глотнул воды, Гарри увидел, как капли скатываются с его подбородка на грудь.
— Гарри, — сказал он; Дин с Симусом громко болтали, переодеваясь ко сну. — Ты должен рассказать…
— Я не должен никому рассказывать, — отрезал Гарри. — Я бы не увидел всего этого, если бы сделал Окклюменцию. Положено, чтобы я закрывался от всей этой фигни. Вот чего они хотят.
Под «они» Гарри подразумевал Думбльдора. Он улегся в постель, перекатившись на другой бок, спиной к Рону, и вскоре услышал, как заскрипел матрас его друга, тот тоже укладывался спать. Шрам Гарри обожгло болью; он прикусил подушку, чтобы не закричать. Где-то, он знал, Эйвери подвергается наказанию.
Следующим утром Гарри с Роном дожидались большой перемены, чтобы рассказать Гермионе все, что произошло, и быть абсолютно уверенными, что их не подслушают. Стоя в их обычном продуваемом ветрами холодном закутке во внутреннем дворе, Гарри рассказал ей все подробности своего сна, которые смог вспомнить. Когда он закончил, она несколько минут не произносила ни слова, с мучительным напряжением глядя на Фрэда с Джорджем, которые в другом конце двора, оба безголовые, продавали из-под полы свои шляпы.
— Так вот почему они убили его, — тихо произнесла она, отводя взгляд от Фрэда с Джорджем. — С Боудом произошло нечто странное, когда он попытался выкрасть оружие. Думаю, на нем, или вокруг него, были наложены какие-то защитные чары, не позволяющие людям к этому притрагиваться. Вот почему он оказался в Святом Мунго, с совсем отъехавшими мозгами, и не мог говорить. Но помните, что говорила нам Целительница? Он начал приходить в себя. А они ведь не могли рискнуть позволить ему выздороветь, так ведь? Хочу сказать, шок, или что там с ним случилось, когда он дотронулся до оружия, возможно был усилен заклятием Подвластия. Как только к нему вернулся бы голос, он бы объяснил, что делал, разве нет? Они бы узнали, что его послали украсть оружие. Конечно, Люциусу Малфою было легко наложить на него проклятие. Он ведь просто днюет и ночует в Министерстве, так ведь?
— Он уже ошивался там в день моих слушаний, — ответил Гарри. — В….подождите-ка… — медленно проговорил он. — В тот день он был в коридоре Отдела Тайн! Твой папа сказал, возможно, он пытается прокрасться, чтобы узнать, что твориться на моих слушаниях, но что, если…
— Стургис! — как громом пораженная, выдавила Гермиона.
— Чего? — отозвался совершенно сбитый с толку Рон.
— Стургиса Подмора… — выдохнула Гермиона. — Арестовали за попытку пройти в дверь! Люциус Малфой, должно быть, и его тоже зацепил! Спорю, он сделал это в тот день, когда ты его видел, Гарри. У Стургиса ведь был Плащ-невидимка Хмури, правильно? Так, что, если он стоял там, охраняя дверь, невидимый, а Малфой услышал, как он двигался…или предположил, что там кто-то есть… или просто наложил Заклятие Подвластия с той малой вероятностью, что там будет стражник? Так что, когда у Стургиса появилась возможность…возможно, когда он в следующий раз заступил в охрану…он попытался прорваться в Отдел, чтобы похитить оружие для Вольдеморта…Рон, успокойся… Но был пойман и сослан в Азкабан…
Она уставилась на Гарри.
— А теперь Руквуд рассказал Вольдеморту, как добыть оружие?
— Я всего разговора не слушал, но звучало это именно так, — ответил Гарри. — Руквуд там работал…может, Вольдеморт пошлет Руквуда сделать это?
Гермиона кивнула, целиком погрузившись в собственные размышления. Затем, внезапно произнесла:
— Но тебе вообще не полагалось ничего видеть, Гарри?
— Что? — попятившись, спросил он.
— Тебе полагается учиться тому, чтобы закрывать свой разум для подобных вещей, — с внезапной суровостью проговорила Гермиона.
— Я знаю, — ответил Гарри. — Но…
— Ну, думаю, нам стоит попытаться забыть обо всем, что ты видел, — резко бросила Гермиона. — А с этого дня тебе стоит приложить побольше усилий к Окклюменции.
Гарри так разозлился, что вообще не разговаривал с нею весь остаток дня, грозивший стать плохим. Когда народ не обсуждал на переменах побег Упивающихся Смертью, они хохотали над ужасной игрой Гриффиндора в матче против Хуффльпуфа; слизеринцы распевали «Уизли — наш король» так часто и громко, что уже к закату Филч в крайнем раздражении запретил эту песню во всех коридорах.
На этой недели ситуация не улучшилась ни на йоту. Гарри схлопотал два «Д» за Зельеделье; он все еще был натянут, как струна из-за возможного увольнения Хагрида; и он не мог уберечься от того, что Вольдеморт буквально прописался в его снах — хотя больше и не сообщал об этом Рону с Гермионой — не хотел получить от Гермионы очередной нагоняй. Он от всего сердца желал поговорить об этом с Сириусом, но вариантов не было, так что он просто попытался загнать эту тему подальше на задворки памяти.
К сожалению, задворки памяти больше не являлись безопасным местом.
— Поднимайся, Поттер.
Пару недель спустя после его сна о Руквуде, Гарри вновь оказался распластанным на полу в кабинете Снэйпа, пытавшегося прочистить его мозги. И его вновь заставили пережить поток самых ранних воспоминаний, которые он надеялся навсегда забыть, и большинство которых крутилось вокруг издевательств Дудли и его шайки, так ранивших его в начальной школе.