— Благодарю вас, директор, — жеманно заулыбалась профессор Кхембридж, — за тёплые слова приветствия.
Голос у неё был высокий, с придыханием, похожий на голос маленькой девочки, и Гарри вновь ощутил к профессору Кхембридж острую неприязнь, которую и сам не мог бы объяснить; но он твёрдо знал, что ненавидит в этой женщине всё, от идиотского голоска до пушистой розовой кофты. Она ещё раз откашлялась («кхе-кхем») и продолжила:
— Должна сказать, что я очень рада вернуться в «Хогварц»! — Она улыбнулась, обнаружив мелкие и весьма острые зубки. — И очень рада видеть ваши милые счастливые личики!
Гарри поглядел вокруг и не увидел ни одного счастливого личика. Напротив, все были неприятно поражены тем, что с ними разговаривают как с маленькими детьми.
— Я очень хочу поближе познакомиться со всеми вами и уверена, что мы непременно станем хорошими, добрыми друзьями!
При этих словах все переглянулись; некоторые с трудом сдерживали ухмылки.
— Друзьями? Так уж быть, но только если не придётся с ней меняться и брать эту жуткую кофту, — шепнула Лаванде Парватти, и обе залились беззвучным смехом.
Профессор Кхембридж в очередной раз откашлялась («кхе-кхем»), но, когда она снова заговорила, придыхание почти исчезло, а голос зазвучал скучно и заучено:
— Министерство магии придавало и придаёт вопросу образования юных колдунов и ведьм огромное, жизненно-важное значение. Редкий дар, которым каждый из вас наделён от рождения, не будучи взлелеян путём надлежащего обучения и наставления, может пропасть втуне. Мы не имеем права допустить, чтобы древние умения, являющиеся общественным достоянием колдовского сообщества, исчезли навсегда, а потому должны бережно передавать их из поколения в поколение. Мы, педагоги, больше других ощущаем, что наше благородное призвание — охранять и пополнять драгоценный клад магических знаний, накопленных нашими предками.
Профессор Кхембридж сделала паузу и слегка поклонилась своим коллегам, никто из которых и не подумал кивнуть ей в ответ. Тёмные брови профессора Макгонаголл сошлись на переносице, что придало её лицу ястребиное выражение, и Гарри отчётливо видел, как при очередном «кхе-кхем» она обменялась многозначительным взглядом с профессором Спаржеллой. Профессор Кхембридж продолжила:
— Каждый из директоров и директрис «Хогварца» привносил что-то новое в трудное дело руководства этой прекрасной, имеющей многовековую историю школой, и это правильно, ибо там, где отсутствует прогресс, неизбежно наступает стагнация и разрушение. В то же время, мы не можем себе позволить поощрять прогресс исключительно ради самого прогресса, так как наши древние, проверенные временем традиции чаще всего не нуждаются в изменениях. А значит, равновесие между старым и новым, между постоянством и переменами, между традициями и инновациями…
Гарри почувствовал, что не в состоянии больше слушать, его мысли всё время словно соскальзывали куда-то. Когда говорил Думбльдор, Большой зал всегда наполняла почтительная тишина, но сейчас она постепенно стала нарушаться: школьники склоняли друг к другу головы, шептались, хихикали. За столом «Равенкло» Чу Чэнг оживлённо болтала с подружками. Сидевшая недалеко от неё Луна Лавгуд достала из рюкзака «Правдобор». Хуффльпуффец Эрни Макмиллан, на груди которого сиял новенький значок старосты, не сводил глаз с профессора Кхембридж, но взгляд у него был стеклянный, и Гарри не сомневался, что Эрни не слушает, а лишь притворяется, дабы не потерять лицо.
Профессор Кхембридж ничего этого не замечала. Гарри стало казаться, что, даже если бы у неё под носом вспыхнуло восстание, она продолжала бы невозмутимо бубнить. Учителя, между тем, слушали в высшей степени внимательно, так же, как и Гермиона, которая впитывала каждое слово Кхембридж, хотя, судя по выражению её лица, эти слова ей совсем не нравились.
— …ибо всегда оказывается, что некоторые изменения — к лучшему, зато другие изменения, по прошествии времени, неизменно признаются ошибочными. Некоторые старые традиции мы обязаны сохранить, и это естественно, другие же, отжившие свой век, следует оставить и забыть. Итак, давайте же вместе, настроившись сохранять того, что надлежит сохранить, совершенствовать то, что нуждается в совершенствовании, и искоренять то, что, по нашему мнению, вопиёт об искоренении, устремимся вперёд, к новой эре, эре открытости, действенности и ответственности.
Она села. Думбльдор захлопал. Преподавательский состав последовал его примеру, но Гарри заметил, что некоторые лишь раз-другой свели ладони вместе. К рукоплесканиям присоединилась и часть школьников; впрочем, большинство не слушало речь и не поняло, что она закончилась, поэтому, раньше, чем они успели сообразить, в чём дело и тоже начать аплодировать, Думбльдор снова встал.
— Большое спасибо, профессор Кхембридж, это было весьма познавательно, — сказал он, поклонившись ей. — Итак, как я говорил, испытания для желающих попасть в квидишные команды…
— Именно что весьма познавательно, — тихо проговорила Гермиона.
— Только не говори, что тебе понравилось, — так же тихо воскликнул Рон, переводя замутнённый взор на Гермиону. — В жизни не слышал такой скучной речи — а я, заметь, рос с Перси!
— Я сказала, «познавательно», а не «интересно», — сказала Гермиона. — Эта речь многое объясняет.
— Да? — удивился Гарри. — А мне показалось, что это полный бред.
— Среди этого бреда было кое-что очень важное, — мрачно произнесла Гермиона.
— Правда? — на лице Рона застыло непонимающее выражение.
— Как вам «мы не можем себе позволить поощрять прогресс исключительно ради самого прогресса»? А «искоренять то, что, по нашему мнению, вопиёт об искоренении»?
— Ну и что это значит? — нетерпеливо спросил Рон.
— Я тебе скажу, что это значит, — процедила Гермиона. — Это значит, что министерство намерено вмешаться в дела «Хогварца».
Вокруг послышался стук, шум; очевидно, Думбльдор распустил собрание, все вставали и готовились уходить. Гермиона испуганно вскочила.
— Рон, мы ведь должны показать первоклассникам, куда идти!
— Ах, да, — сказал Рон, который явно забыл об этом. — Эй! Эй, вы! Лилипуты!
— Рон!
— А что такого? Они такие мелкие…
— Всё равно, нельзя называть их лилипутами!…Первоклассники! — командным голосом проорала Гермиона. — За мной, пожалуйста!
Новые ученики робко двинулись к ней по проходу между гриффиндорским и хуффльпуффским столами, причём каждый прилагал все усилия, чтобы не оказаться впереди остальных. Дети и правда выглядели крошечными; Гарри был твёрдо уверен, что сам он, когда пришёл в первый класс, не был таким маленьким. Он улыбнулся малышам. Светловолосый мальчик рядом с Эваном Аберкромби буквально окаменел, он ткнул Эвана в бок и что-то шепнул ему на ухо. Эван, с точно таким же испуганным видом, украдкой бросил на Гарри боязливый взгляд, и тот почувствовал, что улыбка, как смердосок, сползает с его лица.
— До встречи, — без выражения сказал он Рону и Гермионе и пошёл прочь из Большого зала, изо всех сил стараясь не обращать внимания на перешёптывания, пристальные взоры и указующие персты. Глядя прямо перед собой, он пробрался к выходу, торопливо взошёл по мраморной лестнице и, воспользовавшись в двух местах тайными переходами и срезав таким образом путь, скоро оставил толпу далеко позади.
Чего же и ждать, сердито думал он, проходя по коридорам верхних этажей, где почти никого не было. Естественно, что все на него таращатся; ведь прошло только два месяца с тех пор, как он на глазах у всей школы вышел из лабиринта, где проводилось последнее испытание Тремудрого Турнира, и заявил, что ему пришлось стать свидетелем возрождения лорда Вольдеморта. При этом на руках у него было тело Седрика… А вскоре школу распустили на каникулы, и у Гарри, даже если бы он и захотел отчитаться перед всеми о тех ужасных событиях, практически не оставалось на это времени.
Незаметно для себя Гарри, прошагав по коридору, который вёл к двери в гриффиндорскую гостиную, оказался у портрета Толстой Тёти и, осознав, что не знает нового пароля, остановился как вкопанный.
— Э-м… — промычал он, хмуро уставившись на Толстую Тётю. Та разгладила складки шёлкового розового платья и, в свою очередь, сурово уставилась на него.
— Нет пароля, нет доступа, — надменно сообщила она.
— Гарри, я знаю! — За его спиной послышалось громкое сопение. Гарри обернулся и увидел трусящего по коридору Невилля. — Знаешь, что это? То, что я наконец-то смогу запомнить!… — Он помахал своим низеньким кактусом. — Мимбулюс мимблетония!
— Правильно, — сказала Толстая Тётя, и портрет открылся, обнаружив за собой круглую дыру в стене, куда и полезли Гарри с Невиллем.
Гриффиндорская гостиная — уютная, круглая комната, заставленная ветхими мягкими креслами и старыми шаткими столиками — встретила их как всегда приветливо. В очаге весело потрескивал огонь, у которого, перед тем, как подняться в спальни, грели руки несколько человек; а с другой стороны Фред с Джорджем вешали на доску какое-то объявление. Гарри помахал всем на прощание и направился прямиком в спальню, у него не было настроения с кем-либо разговаривать. Невилль пошёл за ним.
Дин Томас и Симус Финниган добрались до спальни первыми и сейчас были заняты тем, что развешивали по стенам возле своих кроватей плакаты и фотографии. Когда Гарри распахнул дверь, они разговаривали, но, увидев его, тут же замолчали. У Гарри одна за другой возникли две мысли: первая — о том, что Дин с Симусом, очевидно, говорили о нём, а вторая — что у него, очевидно, стремительно развивается паранойя.
— Привет, — сказал он, подходя к своему сундуку и открывая его.
— Привет, Гарри, — поздоровался Дин, надевавший в это время пижаму вестхэмских цветов. — Как каникулы?
— Неплохо, — пробормотал Гарри. На рассказ о его каникулах ушла бы целая ночь, а он не чувствовал в себе сил ни на что подобное. — А у тебя?
— Нормально, — хмыкнул Дин. — Во всяком случае, лучше, чем у Симуса.