Все послушно разделились на пары, Гарри, как обычно, встал с Невиллем. Очень скоро комната наполнилась выкриками «Импедимента!». При этом один из партнёров на непродолжительное время замирал, а второй бесцельно глазел по сторонам, наблюдая за другими парами, потом застывший «отмирал» и, в свою очередь, завораживал партнёра.
Невилль колдовал всё лучше и лучше. После того, как Гарри три раза подряд пришёл в чувство, он оставил Невилля с Роном и Гермионой, а сам пошёл по комнате посмотреть на достижения других ребят. Когда он оказался возле Чу, та одарила его таким сияющим взглядом, что в дальнейшем Гарри пришлось бороться с искушением ходить мимо неё снова и снова.
Уделив десять минут Помеховой порче, они разложили по полу подушки и стали практиковаться в сногсшибальном заклятии. Комната была недостаточно велика, поэтому пришлось разделиться на две группы и тренироваться по очереди. Глядя на своих учеников, Гарри так и надувался от гордости. Да, конечно, Невилль сшиб с ног Падму Патил, а не Дина, в которого метил… Но ведь он промахнулся куда меньше обычного, а остальные и вовсе достигли колоссальных успехов!..
Час прошёл незаметно, и Гарри объявил конец занятия.
— Вы настоящие молодцы, — сказал он, обводя всех довольным взглядом. — После каникул приступим к более серьёзным вещам — может быть даже, к созданию Заступников.
Все возбуждённо загомонили. Потом стали расходиться, как всегда, по двое — по трое; большинство, проходя мимо Гарри, желали ему счастливого Рождества. Он, чувствуя радостный подъём, вместе с Роном и Гермионой собрал с полу подушки и сложил в стороне аккуратной стопкой. Потом Рон с Гермионой ушли, а Гарри решил немного задержаться: Чу была ещё здесь, и он рассчитывал, что и она пожелает ему счастливого Рождества.
— Нет, ты иди, — донеслись до него её слова, обращённые к Мариэтте. Сердце Гарри, как всегда, подпрыгнуло и очутилось в горле.
Он притворился, будто поправляет стопку подушек. Теперь, когда, кроме них двоих, в комнате никого не осталось, он ждал, что Чу с ним заговорит. Но вместо слов услышал громкое всхлипывание.
Он обернулся. Чу стояла посреди комнаты, и по её лицу струились слёзы.
— В чём де?…
Он не знал, как поступить. Чу стояла посреди комнаты и плакала.
— Что с тобой? — неуверенно спросил Гарри.
Чу потрясла головой и вытерла глаза рукавом.
— Про… прости, — заплаканным голосом пролепетала она. — Наверно… дело во всех этих… вещах, которые мы учили… я подумала… вот если бы он это знал… может быть, он был бы жив.
Сердце Гарри камнем прокатилось мимо своего обычного места и обосновалось в районе пупка. Как он не догадался? Ей просто хотелось поговорить о Седрике.
— Он знал, — сумрачно произнёс Гарри. — Он очень хорошо всё умел, иначе не дошёл бы и до середины лабиринта. Но, когда Вольдеморт действительно хочет кого-то убить, у этого человека нет шансов.
Она всхлипнула при звуке страшного имени, но не отвела немигающего взгляда от Гарри.
— Ты выжил, хотя был всего лишь младенцем, — тихо проговорила она.
— Выжил, — устало сказал Гарри и направился к двери. — Не знаю, почему, и никто не знает, и гордиться тут нечем.
— Прошу тебя, не уходи! — восклинула Чу. В её голосе снова зазвучали слёзы. — Мне так стыдно, что я расклеилась… Я не собиралась…
Она опять всхлипнула. Даже сейчас, с красными, опухшими глазами, она была прелестна. Гарри почувствовал себя глубоко несчастным. А ведь как было бы хорошо, если бы она просто пожелала ему счастливого Рождества.
— Я понимаю, как это для тебя ужасно, — продолжала Чу, вновь промокая глаза рукавом, — когда я говорю о Седрике… Ведь ты видел, как он умирал… Тебе, наверно, хочется забыть об этом как можно скорее?
Гарри ничего не ответил. Она была права, но признать это было бы настоящим бессердечием.
— З-знаешь, а ты очень х-хороший учитель, — сквозь слёзы улыбнулась Чу. — Раньше мне сногсшибальное заклятие никогда не удавалось.
— Спасибо, — чувствуя себя неловко, ответил Гарри.
Довольно долго они молча смотрели друг на друга. Гарри испытывал горячее желание стремглав выбежать из комнаты и в то же время был абсолютно не способен пошевелиться.
— Омела, — тихо сказала Чу, показывая на потолок над его головой.
— Да, — кивнул Гарри. Во рту у него пересохло. — Там, наверно, полно въедлов.
— Каких ещё въедлов?
— Понятия не имею, — ответил Гарри. Она подошла ближе. Гарри чувствовал себя так, словно его ударили сногсшибальным заклятием по голове. — Спроси у Психуны. В смысле, у Луны.
Чу издала странный звук — нечто среднее между всхлипыванием и смешком. И подошла ещё ближе — Гарри мог бы сосчитать веснушки у неё на носу.
— Гарри… Ты мне очень нравишься.
Он потерял способность мыслить. Странная, звенящая пустота быстро распространялась по телу, парализуя руки, ноги, мозг.
Она была совсем близко. Он видел каждую слезинку, повисшую на её ресницах…
Через полчаса он пришёл в общую гостиную. Рон и Гермиона сидели на лучших креслах у камина; кроме них, в комнате почти никого не осталось. Гермиона писала очень длинное письмо; она уже до половины заполнила пергаментный свиток, свисавший со стола. Рон лежал на коврике у камина и возился с работой по превращениям.
— Что ты так долго? — спросил он, как только Гарри сел в кресло рядом с Гермионой.
Гарри не ответил. Он пребывал в состоянии шока. При этом одна его половина хотела немедленно поведать друзьям обо всём, что случилось, зато другая была полна решимости унести секрет в могилу.
— Гарри, с тобой всё в порядке? — Гермиона внимательно посмотрела на него поверх пера.
Гарри неуверенно пожал плечами. Он вообще не понимал, что с ним.
— Да что такое-то? — Рон приподнялся на локте, чтобы получше разглядеть Гарри. — Что случилось?
Гарри не знал, что сказать, не знал, хочет ли он об этом говорить. Но, стоило ему окончательно решиться молчать, Гермиона взяла дело в свои руки.
— Это Чу? — принялась выяснять она. — Поймала тебя после собрания?
Гарри оторопело кивнул. Рон захихикал, но, поймав взгляд Гермионы, смолк.
— И что же она… э-э… хотела? — притворно невинным тоном поинтересовался он.
— Она… — начал Гарри; голос прозвучал хрипло, он откашлялся и начал снова: — Она… э-э…
— Вы целовались? — деловито спросила Гермиона.
Рон сел так быстро, что опрокинул чернильницу, и та пролетела по всему коврику. Полностью проигнорировав это обстоятельство, Рон жадным взглядом впился в лицо Гарри.
— Да? — потребовал ответа он.
Гарри поглядел на светящееся весёлым любопытством лицо Рона, на чуть сдвинутые брови Гермионы и кивнул.
— ХА!
Рон победно вскинул кулак и оглушительно захохотал. Второклассники, тихонько стоявшие у окна, вздрогнули от испуга. Вид Рона, катающегося по коврику, невольно заставил улыбнуться и Гарри. Гермиона с глубоким отвращением посмотрела на Рона и вернулась к своему письму.
— Ну? — отсмеявшись и подняв глаза к Гарри, спросил Рон. — И как это было?
Гарри подумал с минуту.
— Мокро, — честно признался он.
Рон хрюкнул, но что он хотел этим выразить — ликование или омерзение — сказать было трудно.
— Потому что она плакала, — мрачно добавил Гарри.
— Ой, — улыбка Рона слегка увяла, — ты что, так плохо целуешься?
— Откуда я знаю, — ответил Гарри. Такое объяснение ещё не приходило ему в голову, и он сразу забеспокоился. — Может, и плохо.
— Какая ерунда, — рассеянно, не переставая строчить, проговорила Гермиона.
— А ты откуда знаешь? — вскинулся Рон.
— Чу последнее время плачет почти постоянно, — с непонятным выражением сказала Гермиона. — За едой, в туалетах, везде.
— Тогда, по идее, от поцелуев она должна была бы повеселеть, — хихикнул Рон.
— Рон, — с большим достоинством произнесла Гермиона, макая перо в чернильницу, — ты самый бесчувственный болван, каких мне выпадало несчастье встречать.
— Что ты такое говоришь? — возмутился Рон. — Лучше скажи, кто это плачет, когда их целуют?
— Вот именно, — с некоторым отчаянием в голосе сказал Гарри, — кто?
Гермиона сочувственно на них посмотрела.
— Вы что, совсем не понимаете, что она сейчас чувствует? — спросила она.
— Совсем, — хором ответили Гарри и Рон.
Гермиона вздохнула и отложила перо.
— Прежде всего, дураку понятно, что ей очень грустно из-за Седрика. Потом, насколько я понимаю, она в растерянности — раньше ей нравился Седрик, а теперь нравится Гарри, и она не может понять, кто больше. Потом, её преследует чувство вины: она думает, что целоваться с Гарри — это оскорбление памяти Седрика, и не знает, что про неё скажут, если она начнёт встречаться с Гарри. А ещё она, скорее всего, не понимает, каковы её чувства по отношению к Гарри, потому что именно Гарри был с Седриком в лабиринте и видел, как тот умер, и от этого всё очень запутанно и страшно. Да, и ещё она боится, что её выгонят из команды, потому что последнее время она так плохо летает.
После этой речи Гарри и Рон некоторое время оцепенело молчали, затем Рон сказал:
— Один человек не может столько всего чувствовать, он взорвётся.
— Если у тебя полторы эмоции, это ещё не значит, что и у остальных тоже, — препротивным тоном заявила Гермиона и снова взялась за перо.
— Но она первая начала, — сказал Гарри. — Я бы не стал… Она просто подошла и… А через секунду уже рыдала у меня на плече… Я не знал, что делать…
— А кто бы знал? — было видно, что Рону страшна самая мысль о подобной ситуации.
— Тебе всего-навсего нужно было её пожалеть, — Гермиона озабоченно подняла глаза от пергамента. — Надеюсь, ты так и сделал?
— Ну, — сказал Гарри, и его лицо обдало неприятным жаром, — вроде как… похлопал по спине.
Вид Гермионы ясно говорил о том, каких огромных усилий воли ей стоит не закатывать глаза.
— Что ж, полагаю, могло быть и хуже, — объявила она. — Ты собираешься с ней встречаться?