Ребус раздражённо дернулся, словно пытаясь отогнать надоедливую муху.
— Ты не любишь имя «Том»?
— Toмов — их полно, — пробормотал Ребус. Потом, словно не в силах подавить вопроса, словно вопрос вырвался сам по себе, он сказал: — А мой отец, он был волшебником? Его тоже звали Том Ребус, так мне сказали.
— Боюсь, что этого я не знаю, — мягко ответил Дамблдор.
— Моя мать не могла быть волшебницой, или она не умерла бы, — сказал Ребус, больше себе, чем Дамблдору. — Значит, им должен был быть он. Так — когда я достану всё нужное — когда я буду в этом Хогвартсе?
— Все подробности находятся на втором листе пергамента в твоём конверте, — сказал Дамблдор. — Ты поедешь со станции Кинг Кросс первого сентября, в конверте есть билет на поезд.
Ребус кивнул. Дамблдор поднялся на ноги и снова протянул руку. Пожимая ему руку, Ребус сказал: — Я могу говорить со змеями. Я узнал, когда мы ездили за город — они находят меня, они шепчут мне. Это нормально для волшебника?
Гарри мог сказать, что он специально не упоминал об этой самой странной своей способности до последнего мгновения, чтобы усилить впечатление.
— Это необычно, — сказал Дамблдор, после некоторого колебания, — Но не неслыхано.
Он говорил безразличным тоном, но его глаза с любопытством изучали лицо Ребуса. Так они стояли какое-то мгновение, мужчина и мальчик, глядя друг на друга. Потом их руки разжались; Дамблдор пошёл к двери.
— До свидания, Том. Увидимся в Хогвартсе.
— Я думаю, этого хватит, — сказал беловолосый Дамблдор рядом с Гарри, и несколько секунд спустя, они опять полетели, невесомые, сквозь тьму, и приземлелись прямо в кабинет, в сегодняшний день.
— Сядь, — сказал Дамблдор, приземляясь около Гарри.
Гарри повиновался, его сознание ещё полно только что увиденного.
— Он поверил этому много быстрее, чем я — я имею в виду, когда вы сказали ему, что он волшебник, — сказал Гарри. — Я сперва не поверил Хагриду, когда он мне сказал.
— Да, Ребус был совершенно готов поверить, что он был — если говорить его словами — «особенный», — сказал Дамблдор.
— Вы знали — тогда? — спросил Гарри.
— Знал ли я, что я только что встретил самого опасного Тёмного волшебника всех времён? — сказал Дамблдор. — Нет, я понятия не имел, что он вырастет тем, каков он сейчас. Однако, я им, безусловно, заинтересовался. Я возвратился в Хогвартс с намерением держать на нём глаз; в общем-то, я должен был это в любом случае, учитывая, какой он одинокий, без друзей; но я уже чувствовал, что должен сделать это ради других не меньше, чем ради него.
— Его силы, как ты слышал, были удивительно хорошо развиты для такого юного мага и — что особенно интересно и зловеще — он уже обнаружил, что может в какой-то мере управлять ими, и начал сознательно их использовать. И как ты видел, это были не случайные эксперименты, типичные для молодых волшебников: он вовсю использовал магию против других людей, пугал, наказывал, управлял. Маленькие истории о задушенном кролике и завлечённых им в пещеру мальчике и девочке, они наводили на размышления… «Я могу делать им больно, если я захочу…"…
— И он был Змееустом, — перебил Гарри.
— Да, действительно; редкая способность, которую обычно связывают с Тёмными Искусствами, хотя мы знаем Змееустов среди великих и добрых. По правде, его способность говорить со змеями не заставила меня тревожиться так, как его очевидная тяга к жестокости, тайне, и власти.
— Время опять над нами смеется, — сказал Дамблдор, указывая на темное небо за окнами. — Но прежде чем мы расстанемся, я хочу привлечь твоё внимание к некоторым особенностям того, что мы только что наблюдали, поскольку они очень сильно связаны с делами, которые мы будем обсуждать на следующих встречах.
Во- первых, я надеюсь, ты заметил реакцию Ребуса, когда я упоминул, что кто-то ещё носит его имя, «Том»?
Гарри кивнул.
— Тут он показал свое презрение ко всему, что связывало его с другими людьми, всему, что делало его обычным. Даже тогда он желал быть особым, отдельным, знаменитым. Он бросил своё имя, как ты знаешь, через несколько коротких лет после того разговора, и создал маску Лорда Волдеморта, под которой с тех пор укрывается.
Я полагаю, ты также заметил, что Том Ребус был уже тогда очень самостоятельный, скрытный, и, очевидно, не имел друзей? Он не хотел ни помощи, ни компании в поездке на Диагон-аллею. Он предпочел действовать один. Взрослый Волдеморт таков же. Ты услышишь, как многие из Пожирателей Смерти уверяют, что он им доверяет, что они к нему близки, что они даже понимают его. Они введены в заблуждение. Лорд Волдеморт никогда не имел друга, и никогда — я полагаю — не хотел иметь.
И наконец — я надеюсь, Гарри, тебя не так клонит в сон, чтобы ты не обратил на это внимание, — молодой Том Ребус любил собирать трофеи. Ты видел коробку ворованых вещей, спрятанную у него в комнате. Они были отобраны у жертв его тяги к силе, это была память, если так можно сказать, об особо неприятных применениях магии. Имей в виду эту сорочью страсть, она будет — потом — особенно важна.
А теперь действительно пора в кровать…
Гарри встал на ноги. Пересекая комнату, он взглянул на маленький столик, тот, на котором прошлый раз лежало кольцо Дволлодера Гонта; кольца здесь больше не было.
— Да, Гарри? — спросил Дамблдор, увидев, что Гарри остановился.
— Кольца нету, — сказал Гарри, осматриваясь вокруг. — Но я подумал, что тут у вас губная гармошка, или ещё что.
Дамблдор просиял, глядя на Гарри поверх своих очков-полумесяцев.
— Очень проницательно, Гарри, но губная гармошка была всего лишь только губной гармошкой.
И на этой загадочной фразе он повёл рукой, давая Гарри понять, что пора уходить.
Глава четырнадцатая Феликс Фелицис
Н а следующий день первым уроком у Гарри было Травоведение. За завтраком он, опасаясь, что его подслушают, не стал рассказать Рону и Эрмионе про урок у Дамблдора, но он поведал им всё по дороге мимо грядок с овощами в оранжерею. Жуткий ветер, дувший все выходные, наконец успокоился, но вернулся странный для этого сезона туман, и у них ушло времени больше обычного, чтобы отыскать нужную теплицу.
— Ничего себе, жутко подумать — мальчик Ты-Знаешь-Кто, — тихо сказал Рон, как только они расселись вокруг узловатого пня Ворчливого Арканника, главной темы этого семестра, и начали натягивать защитные перчатки. — Но я всё-таки не понимаю, зачем Дамблдор всё это тебе показывает. То есть, всё это, конечно, очень интересно, и вообще, но какой прок от этих уроков?
— Не знаю, — сказал Гарри, примеривая резиновую защиту на зубы. — Но он говорит, всё это важно и поможет мне выжить.
— По-моему, идея превосходная, — серьёзно сказала Эрмиона. — В этом глубокий смысл — знать о Волдеморте всё, что возможно. Ведь как ещё можно узнать, где он слаб?
— Ну, и как прошла последняя вечеринка у Слизхорна? — невнятно из-за зубного щита выговорил Гарри.
— О, там было весело, в самом деле, — сказала Эрмиона, надевая защитные очки. — Профессор, конечно, непрерывно гудит, как ему помогают всякие знаменитости, и подлизывается к Мак-Лаггену, ведь у него большие связи, но он угостил нас по-настоящему вкусной едой и представил нас Гвеног Джонс.
— Гвеног Джонс? — переспросил Рон; было видно, как за защитными очками широко раскрылись его глаза. — Гвеног Джонс? Капитану Бесшабашных Гарпий?
— Именно, — сказала Эрмиона. — Лично мне показалось, что она малость самолюбива, но…
— Хватит болтать! — громко сказала профессор Росток, шагая к ним со строгим видом. — Вы сильно отстаёте, все остальные уже начали, а Невилл — тот уже достал свой первый стручок!
Они оглянулись: точно, Невилл сидел с окровавленной губой и парой жутких царапин сбоку на физиономии, но в руке он сжимал что-то зелёное и неприятно пульсирующее, размером с хороший грейпфрут.
— Всё, профессор, мы уже начинаем! — сказал Рон, тихо добавив, когда она снова отвернулась — Гарри, надо было запустить Заглушение.
— Нет, не надо! — тут же сказала Эрмиона, как всегда, во время разговоров о Принце-полукровке и его заклинаниях, занимая непримиримую позицию. — Ну, ладно… лучше правда начнём…
Она многозначительно на них посмотрела, все трое глубоко вздохнули и склонились над узловатым пеньком.
Пень немедленно ожил; длинные, колючие, вроде ежевичных, лозы вылетели из его верхушки и начали хлестать по воздуху. Одна запуталась в Эрмиониных волосах, и Рон отстриг её секатором; Гарри ухитрился поймать несколько лоз и скрутить их пучком; между похожими на щупальца ветвями открылось отверстие, Эрмиона смело сунула в него руку, и отверстие тут же закрылось вокруг её локтя, как капкан; Гарри и Рон тянули и выкручивали лозы, принуждая дыру снова открыться, и Эрмиона, наконец, смогла вытянуть руку наружу, сжимая в руках такой же, как у Невилла, плод. Колючие лозы тут же провалились обратно в узловатый пенёк, снова неотличимый от невинного куска мёртвого дерева.
— Знаете, я сомневаюсь, что заведу себе что-нибудь этакое, когда у меня будет собственный сад, — сказал Рон, поднимая очки на лоб и вытирая пот с лица.
— Передай мне чашку, — сказала Эрмиона, держа пульсирующий плод на вытянутой руке; Гарри подставил чашку, и Эрмиона с отвращением уронила в неё плод.
— Нечего брезговать, выжимайте их, они гораздо полезнее, когда свежие! — крикнула профессор Росток.
— Ладно, — сказала Эрмиона, продолжая прерванный разговор, словно на них только что не нападал кусок дерева, — У Слизхорна будет рождественская вечеринка, Гарри, и ты никак не сможешь от неё отвертеться. Он попросил меня составить список твоих свободных вечеров, чтобы без сомнения тебя заполучить.
Гарри застонал. Тем временем Рон, пытавшийся выжать в чашку сок из плода, положив на него обе руки, встал, и, нажимая на плод со всей, как мог, силой, сердито спросил:
— И эта вечеринка, как всегда, только для любимчиков Слизхорна, да?