рять, — сказал Дамблдор. — Как я уже сказал, я решил присматривать за ним, и так я и делал. Не буду притворяться, чтобы я сразу много получал от моих наблюдений. Он был слишком осторожен со мной, он — я уверен — чувствовал, что в восторге от открытия своей истинной природы он рассказал мне слишком много. Потом он был очень осторожен, чтобы снова не рассказать лишнего, но он не мог вернуть ни того, что вырвалось у него в волнении, ни того, что сообщила мне госпожа Коул. Впрочем, у него хватало смысла не пробовать меня очаровать, как он очаровал многих моих коллег.
Обжившись в школе, он собрал группу близких друзей; я называю их так за неимением лучшего слова, потому что — как я определённо заметил — у Ребуса ни к единому из них не было настоящей привязанности. В замке эта группа пользовалась своего рода мрачной славой. Странная это была смесь — и слабаки, ищущие защиты, и честолюбцы, желающие разделить славу, и мерзавцы, ищущие вожака, который мог бы показать им более изощрённые формы насилия. Иными словами, это были предшественники Пожирателей Смерти, и, действительно, кое-кто из них после окончания Хогвартса стали первыми Пожирателями.
Твёрдо управляемые Ребусом, они никогда не были в открытую замечены в неправедных деяниях, хотя их семь лет в Хогвартсе были отмечены большим числом мерзких инцидентов, к которым они, правда, не имели явного отношения. Наиболее серьёзным, конечно, было открытие Потаённой Комнаты, что привело к смерти девочки. Как ты знаешь, в этом преступлении ошибочно обвинили Хагрида.
Я не много нашёл воспоминаний о школьных годах Ребуса, — продолжил Дамблдор, кладя изувеченную руку на Думоотвод. — Из тех, кто его знал тогда, немногие готовы говорить о нём, слишком они напуганы. Что я знаю, это о нём после Хогвартса; я это узнал после многих напряжённых трудов — отыскивал тех немногих, кто согласился говорить, просматривал старые записи, опрашивал свидетелей, как магов, так и магглов.
Те, кого я мог убедить говорить, сообщили мне, что Ребус был одержим поисками своих предков. Это понятно, конечно: он вырос в приюте, и, естественно, хотел знать, как он туда попал. Похоже, что он искал, и напрасно, следы Тома Ребуса-старшего на досках в Комнате призов, в списках префектов в старых школьных записях, даже в книгах по Истории магии. В конце концов ему пришлось признать, что его отец никогда не был в Хогвартсе. Полагаю, именно тогда он отказался навсегда от своего имени, назвался Лорд Волдеморт, и начал искать следы ранее презираемой матери — женщины, которая — не забывай — по его мнению не могла быть ведьмой, раз уступила позорной человеческой слабости — смерти.
Начать поиски он мог только от имени Дволлодер; от работников приюта он слышал, что так звали отца его матери. В конце концов, после изнурительных поисков, изучая старые родословные книги магических семейств, он обнаружил что род Слитерина не пресёкся. Когда ему шёл шестнадцатый год, он, летом, покинул приют, в который ежегодно возвращался, и начал поиски своих родственников Гонтов. А сейчас, Гарри, если ты встанешь…
Дамблдор поднялся, и Гарри опять увидел у него в руке маленький хрустальный флакон, полный переливающихся перламутром воспоминаний.
— Найти вот это было большой удачей, — сказал Дамблдор, выливая сверкающую жидкость в Думоотвод. — Как ты сам поймешь, когда мы это посмотрим. Давай?
Гарри подошел к каменной чаше и послушно наклонился, опустив лицо в жидкую память; он чувствовал знакомое ощущение провала в никуда и приземлился на грязный каменный пол, почти в полной темноте.
Ему понадобилось несколько секунд, чтобы узнать куда он попал; тем временем рядом оказался Дамблдор. Это был дом Гонта, настолько неописуемо запущенный, что Гарри было такого не вобразить. Потолок сплошь в паутине, пол не виден под грязью, на столе среди битых горшков плесневелые и гниющие объедки. Свет — только от одной оплывшей свечки, стоящей на полу, в ногах у человека, так обросшего волосами и бородой, что Гарри не было видно ни его глаз, ни рта. Человек полулежал в кресле у очага, и Гарри на миг усомнился, что он вообще живой. Но тут кто-то громко постучал в дверь, и человек резко поднялся, в правой руке палочка, в левой — короткий нож.
Дверь открылась со скрипом, На пороге, держа старомодную лампу, стоял мальчик, которого Гарри сразу узнал: высокий, бледный, темноволосый, и красивый — Волдеморт-подросток.
Его глаза медленно осмотрели лачугу и остановились на человеке в кресле. В течение нескольких секунд они смотрели друг на друга, потом человек заворочался и вскочил, и из-под его ноги по полу с грохотом покатилось множество пустых бутылок.
— ТЫ! — заревел он, — ТЫ!
И он как пьяный бросился на Ребуса, палочка и нож наготове.
— Стой.
Ребус говорил на Серпентарго. Человек отшатнулся, ударился о стол, сбросив на пол грязные горшки, и уставился на Ребуса. В полной тишине они долго смотрели друг на друга. Наконец хозяин дома нарушил молчание:
— Это ты сказал?
— Да, это я сказал, — сказал Ребус. Он прошёл вперед, в комнату, и качнувшаяся дверь закрылась за ним. Гарри не мог не чувствовать обиженное восхищение тем, что Волдеморт совсем не показывал страха, его лицо выражало только отвращение и, пожалуй, разочарование.
— Где Дволлодер? — спросил он.
— Помер. Много лет как помер, не знаешь, что ли?
Ребус нахмурился.
— А кто тогда ты?
— Я Морфин, кто ж ещё?
— Сын Дволлодера?
— Кто ж ещё…
Морфин отгрёб волосы от грязного лица, чтобы лучше видеть Ребуса, и Гарри заметил у него на правой руке кольцо Дволлодера, с чёрным камнем.
— Я думал что ты тот маггл, — прошептал Морфин. — Ты прямо вылитый маггл.
— Какой маггл? — резко спросил Ребус.
— Тот маггл, в которого моя сестра втюрилась, тот маггл, что живёт в большом доме над дорогой, — сказал Морфин, и неожиданно плюнул на пол. — Ты выглядишь прямо как он. Ребус. Но он счас постарше будет, ага? Он постарше тебя, как я подумаю…
Вид у Морфина был слегка одурелый; он шатнулся, вцепившись, для опоры, в край стола, и глупо добавил: — Он, понимашь, вернулся…
Волдеморт пристально глядел на Морфина, как бы оценивая, насколько тот в себе. Потом придвинулся поближе и спросил: — Ребус вернулся?
— Ага, и бросил её, а сам на грязи женился, и так ей и надо! — воскликнул Морфин, снова плюнув. — Ограбила нас, понимашь, когда удрала. Где медальон, эээ… Где Медальон Слитерина?
Волдеморт не ответил. Морфин вогнал себя в ярость, он размахивал ножом и орал: — Опозорила нас, маленькая шлюшка! И кто ты такой, чтоб приходить сюда об ей спрашивать? Всё, ломоть отрезанный!.. Всё…
Он повёл глазами, пошатываясь, и Волдеморт шагнул поближе. Когда он это сделал, упала неестественная темнота, потухла его лампа, и свеча Морфина, погасло всё… Пальцы Дамблдора плотно сомкнулись на руке Гарри — и они полетели назад, в настоящее. Мягкий золотой свет в кабинете Дамблдора, казалось, ослеплял глаза Гарри после этой непроницаемой темноты.
— Это всё? — сразу же спросил Гарри. — Почему стало так темно, что случилось?
— Потому что Морфин не мог больше ничего вспомнить дальше того момента, — сказал Дамблдор, жестом предлагая Гарри сесть. — Когда он проснулся на следующее утро, он лежал на полу, один. И кольцо Дволлодера пропало.
А в городке Малый Ганглетон, тем временем, по главной улице бежала девушка, истошно крича, что в господском доме, в гостиной, лежат три тела: Тома Ребуса, его отца и матери.
Маггловские власти были озадачены. Насколько я знаю, они ло сих пор не знают, отчего умерли Ребусы, ведь Авада Кедавра обычно не оставляет никаких следов… Исключение сидит передо мной, — добавил Дамблдор, кивком указав на шрам Гарри. — Министерство, с другой стороны, сразу же распознало волшебное убийство. Там также знали, что недалеко от дома Ребусов жил магглоненавистник: магглоненавистник, ранее уже осужденный за нападение на одного из убитых.
Итак, Министерство подумало на Морфина. Им не было нужды допрашивать его, использовать Веритасерум или Легилименцию. Он сразу признался в убийстве, и сообщил подробности, которые только убийца мог знать. Он говорил, что он гордится убийством магглов, что ждал этого долгие годы. Он показал палочку, и проверка подтвердила, что именно ею убили Ребусов. И он без сопротивления позволил отправить себя в Азкабан.
Всё, что его тревожило — это исчезновение отцовского кольца. — Он убьёт меня за то, что я его потерял, — снова и снова говорил он стражникам, — он убьёт меня за потерю кольца. — Похоже, это были его единственные слова на протяжении многих лет. Он провёл остаток жизни в Азкабане, оплакивая потерю последней семейной реликвии, и его похоронили у стен тюрьмы, рядом с другими несчастными, умершими там.
— Так Волдеморт украл палочку Морфина и ею воспользовался? — Гарри выпрямился на стуле.
— Вот именно. У нас нет воспоминаний, чтобы это показывали, но, я думаю, мы можем ясно представить, как было дело. Волдеморт Ошеломил дядю, взял его палочку, и пошёл к «большому дому над дорогой». Там он убил маггла, который отказался от его матери-ведьмы, и, для полного счета, своих бабушку и дедушку, Таким образом он стёр с лица земли род недостойных Ребусов, и отомстил отцу, не желавшему его знать. Потом он вернулся в лачугу Гонта, выполнил — весьма сложное — колдовство, внушив своему дяде ложные воспоминания, положил Морфинову палочку рядом с рукой лежащего без сознания хозяина, сунул древнее кольцо в карман и ушёл.
— А Морфин так никогда и не понял, что он этого не делал?
— Никогда, — сказал Дамблдор, — Как я уже сказал, он дал полное и очень хвастливое признание.
— Но у него же всё это время была и настоящая память!
— Да, но чтобы её извлечь, потребовалось бы очень искусная Легилименция, — сказал Дамблдор, — А зачем кому-то надо было лезть в его память, раз он сам признался в содеянном? Но я, однако, смог устроить себе свидание с Морфином за несколько недель до его смерти, когда я уже старался узнать как можно больше о прошлом Волдеморта. Извлечь это воспоминание было непросто. Когда я узнал, что оно содержит, я стал хлопотать, чтобы Морфина выпустили из Азкабана. Впрочем, он умер до того, как Министерство что-нибудь решило.