— Нет, нет, Гарри, я совсем не это имела в виду! — торопливо сказала Эрмиона и обернулась, чтоб удостовериться, что их никто не может подслушать. — Просто, что я была права, что эта книга когда-то принадлежала Эйлин Принс. Ты понимаешь… она была мамой Снэйпа!
— Не похоже, чтобы она была сильна в воспитании, — хмыкнул Рон. Эрмиона не обратила на него внимания.
— Я просматривала старые Прорицатели, и там было маленькое объявление, что Эйлин Принс вышла замуж за мужчину по имени Тобиас Снэйп, а потом ещё объявление, что она родила…
— …убийцу, — буркнул Гарри, как сплюнул.
— Ну… да, — сказала Эрмиона. — Так что я… ну, в общем, была права. Снэйп, наверное, гордился, что он «полупринц», понимаешь? Как я поняла из Прорицателя, Тобиас Снэйп был магглом.
— Да, всё сходится, — сказал Гарри. — Он раскручивал своё чистокровие, чтобы водиться с Люциусом Малфоем и всеми такими… он же совсем как Волдеморт. Чистокровная мать, отец-маггл… стыдно за родню, хочет, чтобы его боялись, ну, из-за Тёмной магии, придумал себе впечатляющее имя… Лорд Волдеморт… Принц-полукровка… И как Дамблдор не заметил…
Он замолк, уставившись в окно. Он не мог не думать о непростительной доверчивости Дамблдора к Снэйпу… Но как Эрмиона только что нечаянно ему напомнила, он, Гарри, сам был не лучше… несмотря на всё большую мерзость вписанных в книгу заклинаний, он отказывался плохо думать о мальчике, который был таким умным, который так ему помог…
Помог… сейчас думать об этом было невыносимо…
— Я всё-таки не понимаю, как он не заложил тебя, какой книгой ты пользуешься, — сказал Рон. — Он должен был понимать, откуда ты всё берёшь.
— Да знал он, — с горечью сказал Гарри. — Он узнал, когда я применил Сектумсемпру. Ему даже не нужна была Легилименция… возможно, он и до этого всё понял, когда Слизхорн всем рассказывал, какой я крутой в Зельях… вот с чего он оставил свою старую книгу в том шкафу, не должен же был.
— Всё-таки, почему он тебя не заложил?
— Наверно, он не хотел, чтобы его с этой книгой связывали, — сказала Эрмиона. — Я не думаю, что узнай о ней Дамблдор, ему бы очень это понравилось. И даже если бы Снэйп сделал вид, что книга не его, Слизхорн бы мигом узнал его почерк. Так или иначе, книга была в старом классе Снэйпа, и я уверена, Дамблдор знал, что по матери его фамилия — Принс.
— Я должен был показать эту книгу Дамблдору. — сказал Гарри. — Он мне всё показывал, каким Волдеморт был злым даже в школе, и я мог доказать, что и Снэйп тоже…
— «Злой» это очень сильное слово, — тихо сказала Эрмиона.
— Ты же сама всё время твердила мне, что эта книга опасна!
— Я пытаюсь сказать, Гарри, что ты слишком на себя вины берёшь. Я думала, что у Принца было гаденько с юмором, но я никак не могла предполагать, что он способен на убийство…
— Кто из нас мог подумать, что Снэйп… ну, вы понимаете, — сказал Рон.
Они замолчали, каждый ушёл в свои мысли, но Гарри был уверен, что его друзья, как и он сам, думали про завтрашнее утро, когда тело Дамблдора будет предано земле. Гарри никогда раньше не бывал на похоронах: когда умер Сириус, ему некого было хоронить. Он не знал, чего ему стоит ожидать, и немного тревожился о том, что он увидит, что будет чувствовать. Он гадал, станет ли для него смерть Дамблдора по-настоящему реальной, когда похороны закончатся. Потому что, хотя временами осознание этого ужасного факта угрожало раздавить его, были целые полосы странного онемения, когда — хотя все в замке только про это и говорили — ему казалось трудным поверить, что Дамблдор в самом ушёл. Правда, он не искал отчаянно какой-нибудь лазейки, какого-нибудь способа вернуть Дамблдора, как искал после смерти Сириуса… Он нашаривал рукой в кармане холодную цепочку поддельной Сути; он всюду носил её с собой, не как талисман, а как напоминание о том, сколького она стоила, и сколько ещё оставалось сделать.
Гарри пораньше встал на следующий день, чтобы сложить свои вещи: Хогвартский экспресс отправлялся через час после похорон. Спустившись на завтрак, он вошёл в тягостную атмосферу Большого Зала. Все были в парадных мантиях, и никто, похоже, не был голоден. Профессор Мак-Гонагалл оставила похожее на трон кресло посередине стола учителей пустым, место Хагрида тоже пустовало: Гарри подумал, что он, возможно не нашёл сил прийти на этот завтрак; зато место Снэйпа бесцеремонно занял Руфус Скримджер. Гарри избегал взгляда его жёлтых глаз, шарящих по Залу — у Гарри было неприятное ощущение, что Скримджер высматривает именно его. Недалеко от Скримджера Гарри отметил рыжие волосы и роговую оправу очков Перси Висли. Рон и виду не подал, что заметил брата, но кусок копчёной рыбы начал кромсать с неожиданной злобой.
За столом Слитерина о чем-то тихо разговаривали Крабб и Гойл. Крепкие парни, без высокой бледной фигуры Малфоя между ними они смотрелись странно одиноко. Гарри не сильно задумывался о Малфое — его ненависть была вся отдана Снэйпу; но Гарри не забыл ни страха в голосе Малфоя там, на Башне, ни того, как тот опустил свою палочку — перед тем, как появились другие Пожиратели Смерти. Гарри не верил, что Малфой мог убить Дамблдора. Он по-прежнему презирал Малфоя за то, что тот положился на Тёмные Силы, но теперь к неприязни примешалась капелька жалости. Где — подумал Гарри — сейчас Малфой, и что, под страхом смерти и его самого, и родителей, заставляет его делать Волдеморт?
Размышления Гарри прервала Джинни, ткнув его под ребро. Профессор Мак-Гонагалл встала со стула, и шум в Зале сразу же стих.
— Время наступает, — сказала она. — Пожалуйста, проследуйте за Главами ваших колледжей во двор. Гриффиндорцы, за мной.
Со своих скамеек вставали в почти совершенной тишине. Во главе колонны слитеринцев Гарри заметил Слизхорна, в потрясающей мантии, длинной, изумрудно-зелёной и расшитой серебром. Он никогда не видел, чтобы профессор Росток, глава колледжа Хаффлпафф, выглядела такой опрятной, на её шляпе — ни пятнышка; а в вестибюле Гарри увидел мадам Пинс, стоящую рядом с Филчем: она — под плотной чёрной вуалью, ниспадающей до колен, он — в старомодном чёрном костюме и галстуке, пахнущих нафталином.
Когда Гарри вышел на каменные ступенки перед парадным входом, то он увидел, что все направляются к озеру. Гарри чувствовал ласковое солнечное тепло, когда они в тишине шли вслед за профессором Мак-Гонагалл к сотням стульев, составленных рядами. Между стульями был проход, в конце которого стоял мраморный стол, и все сиденья были повернуты к нему. Был просто изумительный летний день…
Половина стульев уже была занята, самой разнообразной публикой — щеголеватые и неряшливые, старые и молодые. Большинство из них было незнакомо Гарри, но кое-кого он узнал; тут были члены Ордена Феникса: Кингсли Кандальер, Хмури — Дикий Глаз, Тонкс (её волосы чудесным образом приобрёли прежний, пронзительно-розовый, цвет), Ремус Люпин, с которым Тонкс, похоже, держалась за руки, мистер и миссис Висли; Билла сопровождала Флёр, а рядом были Фред и Джордж, в куртках из чёрной драконьей кожи. Ещё там была мадам Максим, занимавшая одна два с половиной сиденья, Том, хозяин «Дырявого Котла», Арабелла Фигг, Гаррина соседка-сквиб, патлатый бас-гитарист из магической группы «Вещие сестрички», Эрни Бомбардир, водитель «Ночного Рыцаря», мадам Малкин, из платяного магазина на Диагон-аллее, и ещё несколько человек, с которыми Гарри просто доводилось встречаться, вроде бармена из «Кабаньей Головы» и ведьмы, развозившей завтраки в Хогвартском экспрессе. Замковые приведения тоже собрались тут; почти невидимых в ярком солнечном свете, их можно было заметить, только когда они двигались, неясно поблёскивая в воздухе.
Гарри, Рон, Эрмиона и Джинни уселись на стульях в конце ряда, поближе к озеру. Собравшиеся переговаривались шёпотом; казалось, что это шелестят травы, даже пение птиц было громче. Народ продолжал собираться; с внезапным порывом симпатии Гарри увидел, как Луна помогает Невиллу усесться. Они единственные из всей ДА отозвались на призыв Эрмионы в ту ночь, когда умер Дамблдор, и Гарри знал, почему: они больше всех скучали без сборов ДА… наверное, они единственные проверяли свои заколдованные монеты, в надежде, что будут ещё встречи…
Корнелиус Фадж, с печальным лицом, прошел мимо них в первые ряды. Он, как всегда, вертел в руках свой зелёный котелок. Потом Гарри увидел Риту Москиту; она держала наготове блокнот, при виде его Гарри почувствовал, как приходит в бешенство. Ещё больший всплеск бешенства вызвала в нём Долорес Амбридж, с неубедительно-горестным выражением на жабьем лице, в чёрной бархатной шляпе на кудряшках цвета железа. При виде кентавра Флоренца, одиноко, словно часовой, стоящего у самой воды, она заторопилась отыскать стул подальше.
Наконец все учителя уселись. Гарри видел, как Скримджер, серъезный и величавый, расположился в переднем ряду, рядом с профессором Мак-Гонагалл. Он задался вопросом, действительно ли Скримджеру и всем этим важным особам по-настоящему жаль, что Дамблдор покинул их. Но тут зазвучала мелодия, загадочная, неземная, и Гарри сразу отвлёкся от мыслей об этих неприятных людях. Он стал оглядываться по сторонам, не понимая, откуда доносится пение. И не он один: многие тревожно завертели головами.
— Вон там, — прошептала Джинни в ухо Гарри.
И он увидел их — в чистой зелёной, пронизанной солнцем, воде, под самой её поверхностью, жутко напоминающих Инфери: хор русалок пел песню на непонятном для Гарри языке, их бледные лица дробятся под рябью, фиолетовые волосы колышутся. От их песни волосы Гарри были готовы встать дыбом, но всё-таки неприятной она не была. Она просто и ясно говорила о потере и об отчаянии. Гарри смотрел на дикие лица певцов, у него было чувство, что они, по крайней мере, скорбят о смерти Дамблдора. Тут Джинни опять его толкнула, и он оглянулся.
По проходу между стульями медленно шёл Хагрид. Он тихо плакал, его лицо блестело от слёз, и в его руках, завернутое в фиолетовый бархат, усеянный золотыми звёздами, было — Гарри знал — тело Дамблдора. Острая боль поднялась у Гарри по горлу; на мгновение странная песня и сознание того, что тело Дамблдора было так близко, казалось, забрали всю теплоту дня. Потрясённый Рон побледнел. Крупные слёзы капали на колени Джинни и Эрмионы.