— А вот этого не надо, — поспешно вставил Гарри.
— Хозяин хочет, чтобы я следовал за младшим Малфоем? — проскрипел Хрычер. — Хозяин хочет, чтобы я шпионил за чистокровным двоюродным внуком моей бывшей хозяйки?
— Именно, — отозвался Гарри и, предупреждая возможную опасность, тут же добавил: — И я запрещаю тебе предостерегать его, Хрычер, или показывать ему, чем ты занимаешься… вообще с ним разговаривать, или подавать ему знаки, или… или любым способом входить с ним в контакт. Ясно?
Казалось, можно было заметить, как Хрычер усиленно пытается найти лазейку в полученных инструкциях. Гарри ждал. Через некоторое время, к его полному удовлетворению, Хрычер ещё раз глубоко поклонился и проговорил с нотками горького возмущения:
— Хозяин обо всём подумал, и Хрычер должен повиноваться ему, хотя Хрычер с бо льшим удовольствием служил бы молодому Малфою, о да…
— Значит, решено, — подытожил Гарри. — Я хочу получать регулярные отчёты, но перед тем как появиться, убедитесь, что я один. Или с Роном и Эрмионой. И никому не рассказывайте, чем вы занимаетесь. Просто приклейтесь к Малфою как пара пластырей.
Глава двадцатая. Просьба лорда Волдеморта
Мадам Помфрей знала своё дело, и в понедельник, едва забрезжило утро, Гарри и Рон покинули больничное крыло совсем выздоровевшими и готовыми пожинать плоды от травмы одного и отравления другого. И самым сладким из них, несомненно, оказалось примирение Эрмионы и Рона. Девушка даже проводила ребят на завтрак, поделившись по дороге новостью о ссоре Джинни и Дина, отчего зверь, дремлющий в груди Гарри, вдруг поднял голову и с надеждой втянул воздух.
— А по какому поводу ссора? — как можно небрежнее поинтересовался он, свернув вместе с друзьями в один из коридоров восьмого этажа, совершенно безлюдный, если не считать крохотной девочки, рассматривающей гобелен с троллями в балетных пачках. При виде приближающихся шестиклассников она в испуге уронила тяжёлые медные весы.
— Ничего страшного, — кинулась на помощь Эрмиона. — Сейчас… — она коснулась палочкой сломанных весов и произнесла: — Реставрито .
Не поблагодарив, девочка буквально приросла к месту, глаз не спуская с проходивших мимо гриффиндорцев. Рон оглянулся:
— Могу поклясться, они становятся всё меньше.
— Да шут с ней, — нетерпеливо отмахнулся Гарри. — Эрмиона, из-за чего поссорились Джинни и Дин?
— Дина рассмешило, что Мак-Лаган запустил в тебя бладжером, — ответила та.
— Должно быть, выглядело это уморительно, — глубокомысленно заметил Рон.
— Совсем не уморительно, — горячо возразила Эрмиона. — Ужасно это выглядело! Если бы Кути и Пикс не поймали Гарри, он пострадал бы гораздо сильнее!
— Да уж, но Джинни не стоило расставаться из-за этого с Дином, — Гарри по-прежнему старался не выдать себя. — Или они всё ещё вместе?
— Да, вместе. А что это тебя так заинтересовало? — Эрмиона бросила на него пристальный взгляд.
— Просто я не хочу, чтобы моя квиддитчная команда снова облажалась, — торопливо объяснил Гарри. Эрмиона продолжала недоверчиво смотреть на него, но тут, к счастью, Гарри окликнули, и он повернулся к подруге спиной.
— А, Луна! Привет.
— Я искала тебя в больничном крыле, — заявила Луна, роясь в своей сумке, — но там сказали, что ты уже ушёл.
Она сунула в руки Рона нечто, напоминающее луковицу, большой мухомор и внушительную горсть чего-то, сильно смахивающего на наполнитель для кошачьего туалета, и, наконец, вытащив слегка замызганный свиток пергамента, протянула его Гарри.
— Мне велели передать тебе вот это.
В рулончике юноша сразу распознал очередное приглашение Дамблдора.
— Сегодня вечером, — развернув его, сообщил он друзьям.
— Ты классно комментировала последний матч! — похвалил Рон Луну, вызвав у девушки неопределённую улыбку, пока та забирала обратно луковицу, мухомор и туалетный наполнитель.
— Ты, наверно, смеёшься надо мной, — сказала она. — Все говорят, я была ужасна.
— Нет, серьёзно! — искренне возразил Рон. — Не могу вспомнить более потрясного комментатора! Кстати, а что это? — добавил он, поднеся лукоподобный объект ближе к глазам.
— Охранень, — объяснила Луна, запихивая в сумку остальные предметы. — Если понравился, можешь оставить себе, у меня есть ещё. Они великолепно защищают от заглатывающих плимпов, — и ушла, оставив охранень в руках ржущего Рона.
— Знаете, а она мне нравится, эта Луна, — заявил он, вместе с друзьями двинувшись дальше. — Конечно, она того, но в хорошем… — и резко умолк. У подножия мраморной лестницы метала громы и молнии Лаванда Браун.
— Привет, — нервно поздоровался Рон.
— Пошли, — шепнул Гарри Эрмионе, и они поспешили ретироваться с места начинающейся разборки, но всё же успели услышать:
— Почему не предупредил, что выписываешься сегодня? И почему она с тобой?..
Рон появился через полчаса, хмурый и раздражённый. И хотя сели они с Лавандой рядом, но за всё время завтрака не перемолвились ни словом. Эрмиона же вела себя так, будто ничего не замечала, но Гарри пару раз приметил на её лице непонятную ухмылку. Весь день она пребывала в великолепном настроении, а вечером в гостиной даже соизволила просмотреть (другими словами, закончить) работу Гарри по Травоведению, а ведь до сих пор категорически отказывала в любой помощи, зная, что тот даст списать Рону.
Когда Гарри взглянул на часы, было уже почти восемь.
— Эрмиона, — поспешно похлопал он по плечу подругу, — большое тебе спасибо, но мне пора бежать, иначе опоздаю к Дамблдору…
В ответ та лишь устало вычеркнула из его работы несколько неудачных предложений. Усмехнувшись, Гарри торопливо выскочил через портретный ход и понёсся к директорскому кабинету. Горгулья при упоминании глазированных эклеров отскочила в сторону. Перепрыгивая через ступеньки, юноша буквально взлетел по винтовой лестнице и постучался в тот самый момент, когда часы пробили восемь.
— Войдите, — пригласил Дамблдор, но только Гарри протянул руку, чтобы открыть дверь, как та распахнулась. На пороге стояла профессор Трелони.
— Ага! — вскричала она, драматично указывая на Гарри и сверкая глазами, увеличенными стёклами очков. — Так вот какова причина, по которой меня столь бесцеремонно вышвыривают из этого кабинета, Дамблдор!
— Сивилла, дорогая, — слегка раздражённо отозвался директор, — никто не говорит о бесцеремонном вышвыривании вас откуда бы то ни было, но Гарри назначено, и я в самом деле считаю, что мы уже всё обсудили…
— Очень хорошо, — оскорблённым тоном заявила профессор Трелони. — Если вы не собираетесь избавляться от этого жеребца-узурпатора, что ж, быть посему… Возможно, мне пора искать школу, где мои таланты будут оценены по достоинству.
Преподавательница Прорицания отпихнула Гарри и удалилась по спиральной лестнице; было слышно, как она споткнулась на полпути, видимо, запутавшись в своих свисающих шалях.
— Гарри, пожалуйста, закрой дверь и присядь, — устало попросил Дамблдор.
Юноша повиновался. Усаживаясь на обычное место перед столом директора, он обратил внимание, что между ними снова стоит думоотвод, а также две маленькие хрустальные бутылочки, наполненные вихрящимися воспоминаниями.
— Профессор Трелони всё ещё переживает из-за Флоренца? — спросил Гарри.
— Да. Прорицание приносит куда больше неприятностей, нежели можно было предвидеть никогда не занимаясь этим предметом самолично. У меня нет возможности просить ни Флоренца вернуться в лес — его ведь изгнали оттуда, — ни Сивиллу Трелони уйти. Между нами, она даже не представляет, какая опасность грозит ей за пределами замка. Понимаешь, профессор не знает — и я считаю неразумным посвящать её, — что она сделала предсказание о тебе и Волдеморте.
Директор глубоко вздохнул и продолжил:
— Не забивай голову моими кадровыми проблемами. Нам надо обсудить гораздо более важные вопросы. Первое. Ты справился с задачей, которую я поставил перед тобой в конце прошлого урока?
— А… — начал Гарри и осёкся. Со всеми этими уроками телепортации и квиддитчем, отравлением Рона и собственной травмой, а также стремлением выяснить, что затевает Драко Малфой, он почти забыл о поручении Дамблдора добыть воспоминание. — Ну, я спросил профессора Хорохорна об этом как-то после Алхимии, сэр, но он… э-э-э… отказался говорить на эту тему.
На некоторое время в комнате повисла тишина.
— Понятно, — в конце концов произнёс Дамблдор, пристально разглядывая юношу поверх своих очков-полумесяцев, отчего Гарри ощутил себя, как под рентгеном. — Значит, ты считаешь, что приложил все силы к выполнению задания? Проявил всю возможную изобретательность? Исчерпал все свои хитрости?
— Ну, — Гарри замолк, не представляя, что сказать дальше. Единственная попытка получить воспоминание вдруг показалась ему постыдно жалкой. — Ну… в тот день, когда Рон проглотил по ошибке любовное зелье, я повёл его к профессору Хорохорну. Думал, если приведу профессора в достаточно хорошее настроение…
— Сработало? — поинтересовался директор.
— Не очень, сэр, потому что Рон отравился…
— И, естественно, ты забыл о воспоминании, пока твой друг был в опасности. Другого я от тебя и не ожидал. Однако надеялся, что ты вернёшься к решению поставленной задачи сразу, как убедишься в безопасности мистера Висли. Я полагал, что достаточно ясно объяснил её важность. Более того, сделал всё от меня зависящее, чтобы внушить тебе — это самое решающее воспоминание из всех и без него мы только впустую потратим время.
Чувство стыда, горячее и острое, накрыло Гарри с головой. Дамблдор не повышал тона, его голос даже не был сердитым, но лучше бы он кричал — это холодное разочарование оказалось хуже всего.
— Сэр, — начал он с ноткой отчаяния, — не думайте, будто я не старался или что-то в этом роде… просто у меня были другие… другие дела…
— Другие дела на уме, — закончил за него директор. — Я понял.
И опять между ними повисла тишина. Ещё никогда наедине с Дамблдором Гарри не испытывал такой неловкости; казалось, тишина всё длится и длится, лишь временами прерываемая негромким хрюкающим храпом Армандо Диппета с портрета над головой директора. Юноша ощущал себя странно маленьким, словно усох с момента прихода в кабинет. И он заговорил, не в состоянии больше этого выносить: