— О Боже, неужели так поздно? — встрепенулся он. — Вам пора, мальчики, иначе у нас будут неприятности. Лестранг, я жду твоё эссе не позже завтрашнего утра. То же самое относится и к тебе, Авери.
Хорохорн выгрузил себя из кресла и поставил на стол пустой бокал. Подростки гурьбой направились к выходу, пока, наконец, Ребус не остался с учителем наедине.
— Поторопись, Том, — посоветовал Хорохорн, обернувшись на шорох за спиной и увидев, что Ребус ещё не ушёл. — Ты ведь не хочешь, чтобы тебя, префекта, поймали вне спальни в столь поздний час?..
— Сэр, я хотел вас кое о чём спросить.
— Ну, так спрашивай, мальчик мой, спрашивай…
— Сэр, меня интересует, известно ли вам что-нибудь о… о хоркруксах?
Хорохорн уставился на Тома, невольно стиснув пухлыми пальцами ножку своего бокала.
— Никак реферат по Защите от тёмных сил пишешь?
Но Гарри мог поклясться: профессор прекрасно понимал, что таких домашних заданий не бывает.
— Не совсем, сэр, — уточнил Ребус. — Я случайно встретил этот термин в одной книге и не до конца понял его значение.
— Нет… ну… Том, тебе пришлось бы сильно постараться, чтобы отыскать в Хогвартсе хоть какие-нибудь материалы о хоркруксах. Это самые потаённые разделы Тёмной магии… и самые опасные, — предупредил Хорохорн.
— Но ведь вы, сэр, несомненно, знаете о них всё? То есть, такой волшебник как вы… извините… конечно, если вы не можете рассказать… но я решил, что если кто—то и знает, то только вы… И подумал, почему бы не спросить…
Тонко сыграно, подумал Гарри, и всего в меру: растерянность, обыденный тон, осторожная лесть. Он и сам имел достаточный опыт вытягивания информации из упрямцев, чтобы с первого взгляда распознать работу мастера. Было видно, как сильно Ребус хотел заполучить нужные сведения; возможно, к этому разговору он готовился не одну неделю.
— Ну, — протянул Хорохорн, не глядя на студента и теребя ленточку от коробки с ананасами, — пожалуй, никому не повредит, если я расскажу тебе… в общих чертах… Просто чтобы ты понял термин. Хоркруксом называют объект, в котором некто хранит часть своей души.
— Однако я не совсем понимаю, как это делается, сэр, — осторожно сказал Ребус, но Гарри чувствовал в его голосе скрытое возбуждение.
— Видишь ли, душу можно разделить, — пояснил Хорохорн, — и спрятать одну её часть вне тела. И тогда, даже если на такого человека нападут и тело будет уничтожено, вторая часть души сохранится. Но, конечно же, существование в таком виде…
Лицо профессора исказила мрачная гримаса, и Гарри вдруг вспомнил слова, которые слышал почти два года назад: «Моё тело было сорвано с меня, я стал ничтожнее простого духа, слабее самого бессильного привидения, но по—прежнему был жив» .
— …немногие решались на такое, Том, очень немногие. Уж лучше смерть.
Но в глазах Ребуса уже пылал алчный огонь, а лицо светилось жадным нетерпением.
— Как можно разделить душу на части?
— Ну, — пробормотал Хорохорн, — ты ведь понимаешь, душа создана цельной и должна оставаться невредимой. Разделение души — насилие, противоречащее её природе.
— Но как это сделать?
— Совершив жестокость — величайшую жестокость. Убийство. Оно разрывает душу. И волшебник, намеренный создать хоркрукс, использует чужую боль в своих целях: оторванную часть души можно заключить в…
— Заключить? Но как?…
— Есть заклинание, не спрашивай — я не знаю! — воскликнул профессор, тряся головой, как слон, которому досаждают комары. — Разве я похож на человека, способного на такое… Разве я похож на убийцу?!
— Нет, сэр, конечно, нет! — торопливо заверил Ребус. — Извините… я не желал вас оскорбить…
— Ты меня не оскорбил, вовсе нет, — недовольно пробурчал Хорохорн. — Такие вещи вызывают вполне естественный интерес… Просто к подобным видам магии всегда влекло волшебников особого сорта.
— Да, сэр, — согласился Ребус. — Единственное, чего я не могу понять… просто любопытно… Какой прок от всего одного хоркрукса? Неужели душу можно разделить только один раз? Разве не лучше — и разве это не делает волшебника сильнее — хранить душу сразу в нескольких местах? Ну, например, в семи, ведь семёрка — самое сильное магическое число, так разве семь…
— Мерлинова борода, Том! — воскликнул Хорохорн. — Семь! Разве убить одного человека — недостаточно ужасно?! И в любом случае… разделение души — само по себе страшно… Но чтоб разорвать её на семь частей!..
Теперь профессор выглядел глубоко обеспокоенным: он смотрел на Ребуса так, словно никогда не знал того по—настоящему, и, догадался Гарри, уже сожалел, что вообще ввязался в этот разговор.
— Конечно, все наши рассуждения совершенно гипотетичны, верно? — пробормотал он. — Чисто академические…
— Да, сэр, разумеется! — тут же заверил его Ребус.
— И, тем не менее, Том… держи в секрете всё, что я рассказывал… То есть, всё, что мы обсуждали. Никому не понравятся слухи, будто мы тут болтаем о хоркруксах. Сам понимаешь, в Хогвартсе подобные темы запрещены… Дамблдор следит за этим особенно рьяно…
— Никому ни слова, сэр! — пообещал Ребус и ушёл, но прежде Гарри успел рассмотреть его лицо: оно светилось таким же диким счастьем, как в момент, когда Ребус узнал, что он волшебник; и счастье это не добавило его лицу привлекательности. Напротив, оно стало менее человечным…
— Благодарю, Гарри, — тихо произнёс Дамблдор. — Пойдём отсюда…
Когда юноша приземлился на полу кабинета, Дамблдор уже сидел за столом. Гарри тоже уселся и стал ждать, пока директор заговорит.
— Я очень давно надеялся увидеть недостающую часть беседы, — произнёс наконец Дамблдор. — Она подтверждает верность моей догадки, свидетельствует о том, что я действовал правильно, и о том, как много нам ещё предстоит…
Гарри вдруг заметил, что все бывшие директора и директрисы с портретов, позабыв о сне, внимательно прислушиваются к разговору. А тучный красноносый волшебник даже достал слуховую трубку.
— Итак, Гарри, — продолжил Дамблдор, — уверен, ты понимаешь смысл того, что услышал. В твоём возрасте, может, с разницей в несколько месяцев, Том Ребус всеми возможными способами пытался выяснить, как стать бессмертным.
— И вы думаете, сэр, у него получилось? Он сделал хоркрукс? И именно потому не погиб, когда пытался убить меня? Потому что где—то у него был спрятан хоркрукс и часть души осталась невредимой?
— Часть… или несколько частей, — кивнул Дамблдор. — Ты слышал Волдеморта. Важнее всего ему было узнать мнение Горация о том, что станет с волшебником, создавшим больше одного хоркрукса; что станет с волшебником, готовым ради бессмертия совершить несколько убийств, всякий раз терзая душу, дабы сохранить её в нескольких, отдельно спрятанных хоркруксах. Об этом ему не могла бы поведать ни одна книга. И, насколько я знаю… насколько, уверен, знал и Волдеморт — ни один волшебник не заходил дальше разделения души всего на две части.
Дамблдор помолчал секунду, выстраивая мысли, и продолжил:
— Четыре года назад я получил неоспоримое доказательство того, что Волдеморт разделил свою душу.
— Где?.. — изумился Гарри. — Когда?
— Ты сам дал мне его, — ответил Дамблдор. — Дневник, тот самый дневник Тома Ребуса, который давал указания, как открыть Потайную комнату.
— Не понимаю, сэр, — признался Гарри.
— Ну, хотя сам я не видел появившегося из дневника Ребуса, ты описал мне феномен, которого я ещё ни разу не наблюдал. Чтобы простое воспоминание стало думать и действовать само по себе? Чтобы простое воспоминание высасывало жизнь из девочки, в руки которой оно попало? Нет, внутри злосчастной книги жило нечто куда более зловещее… часть души, я был почти уверен в этом. Дневник оказался хоркруксом. Однако вопросов возникло не меньше, чем ответов. Что меня больше всего заинтересовало и насторожило — так это назначение дневника быть не только вместилищем души, но и оружием.
— Всё равно не могу понять, — пробормотал Гарри.
— Дневник сработал так, как и должен сработать хоркрукс — иными словами, заключённый в нём фрагмент души был в безопасности и, разумеется, сыграл свою роль в предотвращении смерти владельца. Но Ребус, вне всяких сомнений, и правда желал, чтобы дневник был прочтён и частица его души завладела чьим—то телом, дабы снова выпустить на свободу слитеринское чудовище.
— Ну, он ведь не хотел, чтобы его усилия пошли прахом, — заметил Гарри. — Волдеморт жаждал публично объявить себя наследником Слитерина, а в то время он не мог этого открыть.
— Совершенно верно, — кивнул Дамблдор. — Но обрати внимание: если он планировал передать дневник кому—то другому, или спустя годы подсунуть хоркрукс одному из студентов Хогвартса, его отношение к скрытому в тетради бесценному кусочку собственной души выглядит крайне беспечным. Назначение хоркрукса, как объяснил профессор Хорохорн, состоит в том, чтобы хранить частичку себя в безопасном тайном месте, а не швырять кому-нибудь под ноги, рискуя лишиться её… Как, в общем, и случилось: той части души Волдеморта больше не существует; ты об этом позаботился.
Самой зловещей мне показалась именно небрежность, с которой он отнёсся к собственному хоркруксу. Подобный поступок мог означать, что Волдеморт, скорее всего, создал — или намеревался создать — несколько хоркруксов, дабы потеря первого не стала невосполнимой. Я не желал в это верить, но другого разумного объяснения не видел. А потом, два года спустя, ты рассказал мне о тревожном заявлении, которое сделал Волдеморт перед Пожирателями смерти в ночь своего возвращения. Оно всё поставило на свои места: «Я, прошедший дальше, чем кто бы то ни был по пути к бессмертию ». Именно так ты передал мне его слова: «дальше, чем кто бы то ни был ». В отличие от Пожирателей смерти, думаю, я верно истолковал его слова. Волдеморт имел в виду свои хоркруксы — хоркруксы во множественном числе. Гарри, вряд ли хоть один волшебник заходил так далеко. Но всё сошлось: шли годы, и лорд Волдеморт становился всё меньше похож на человека, и единственное объяснение тому — зло, разъедающее душу, зло, куда более глубокое, чем ты можешь себе представить…