— Прощай, Арагог, царь арахнидов, давний и верный друг! Те, кто знал тебя, никогда тебя не забудут! Тело твое истлеет, но душа навсегда останется жить в укромных, опутанных паутиной уголках Запретного леса, который стал тебе домом. Пусть вечно процветают твои многоглазые потомки, и пусть найдут в этом утешение люди, твои друзья, которых постигла столь невосполнимая утрата.
— Чудесная… чудесная речь! — взвыл Огрид и, отчаянно рыдая, повалился на компостную кучу.
— Ну-ну-ну, — сочувственно забормотал Дивангард, взмахивая волшебной палочкой. Гора земли поднялась в воздух, повисела мгновение и с глухим шумом упала на мертвого паука, образовав гладкую горку. — Давайте пройдем в дом и помянем покойника. Гарри, зайди-ка с другой стороны… вот так… встаем, встаем, Огрид… вот молодчина…
Они усадили Огрида в кресло за столом. Клык, который во время похорон прятался в своей корзине, подтрусил к ним на мягких лапах и, как обычно, шлепнул тяжелую голову Гарри на колени. Дивангард откупорил бутылку.
— Я проверил, яда нет, — заверил он Гарри, выливая большую часть вина в громадную кружку и передавая ее Огриду. — После случая с твоим бедным другом Рупертом я приказал домовому эльфу отпить понемногу изо всех бутылок.
Гарри представил себе выражение лица Гермионы, доведись ей услышать о подобном, и решил ничего ей не рассказывать.
— Это Гарри, — проговорил Дивангард, разливая содержимое второй бутылки по двум кружкам, — …а это мне. Ну-с, — он высоко поднял кружку, — за Арагога.
— За Арагога, — хором повторили Гарри и Огрид.
Дивангард и Огрид сразу выпили много. Но Гарри, направляемый фортуной фортунатум, знал, что не должен пить, поэтому только притворился, будто сделал глоток, и поставил кружку на стол.
— Я знал его еще яйцом, — печально вымолвил Огрид. — А когда он вылупился, был вот такусенький крошка. Не больше пекинеса.
— Прелесть, — сказал Дивангард.
— Я держал его в шкафу в школе, пока… ну…
Огрида потемнел лицом, и Гарри знал почему: в свое время из-за интриг Тома Реддля Огрида обвинили в том, что он открыл Комнату Секретов, и вышвырнули из школы. Но Дивангард, казалось, ничего не слышал; он смотрел на потолок, откуда свисали медные сковородки и длинный пук ослепительно-белых, шелковистых волос.
— Неужто шерсть единорога?
— А-а, да, — равнодушно бросил Огрид. — Все время ее собираю, они, понимаете, цепляются хвостами за ветки и всякое такое прочее в лесу…
— Но, мой дорогой друг, знаете ли вы, насколько это ценно?
— Я ее пускаю на бинты, перевязываю раненных зверей, — пожал плечами Огрид. — Она страсть какая целебная… очень сильное средство, понимаете.
Дивангард отпил еще из своей кружки, теперь уже очень внимательно осматривая хижину, выискивая, как понял Гарри, другие сокровища, которые можно обратить в запасы меда из дубовых бочек, ананасовые цукаты и бархатные смокинги. Он заново наполнил кружки, Огрида и свою, и принялся расспрашивать, кто еще обитает сейчас в лесу, поражаясь, как это Огрид успевает за всем следить. Тот, расслабившись от вина и лестного внимания, перестал промокать глаза и с радостью пустился в длинные рассуждения о разведении лечурок.
Тут фортуна фортунатум слегка подтолкнула Гарри, и он заметил, что запасы спиртного, принесенного Дивангардом, быстро подходят к концу. Гарри еще ни разу не накладывал доливальное заклятье невербально, но сегодня смешно было и подумать о неудаче. И действительно, Гарри лишь ухмыльнулся, когда, незаметно для Огрида и Дивангарда (они обменивались историями про нелегальные сделки с яйцами драконов), указал под столом палочкой на пустеющие бутылки, и те немедленно заново наполнились вином.
Спустя час или около того, Огрид и Дивангард начали провозглашать всякие несуразные тосты: за «Хогварц», за Думбльдора, за эльфийское вино, за…
— Гарри Поттера! — взревел Огрид, опрокидывая в рот четырнадцатую кружку и проливая часть вина на подбородок.
— Точно, точно, — невнятно выкрикнул Дивангард, — За Парри Готтера, избранного мальчика, который… или… ну… что-то в этом духе, — промямлил он и тоже осушил свою кружку.
Вслед за тем Огрид опять впал в слезливость и всучил Дивангарду хвост единорога. Тот стал запихивать его в карман с криками:
— За дружбу! За щедрость! За десять галлеонов волосок!
Еще чуть позже Огрид и Дивангард уселись рядышком, обнялись и принялись распевать длинную печальную песню о смерти колдуна Одо.
— А-а-а-а, самые лучшие умирают молодыми, — пробормотал Огрид, у которого глаза немного съехали к носу, и уронил голову на руки. Дивангард продолжал руладить. — Мой папаша, к примеру… или твои мамка с папкой, Гарри…
Крупные слезы поползли из морщинистых глаз Огрида; он схватил Гарри за руку и сильно потряс ее.
— …лучше колдунов я не знал… ужас… ужас…
Дивангард жалобно голосил:
И Одо-героя домой принесли,
Где знали его пареньком,
На смертном одре он лежит бездыхан,
Колпак наизнанку на нем.
Волшебная палочка хрусть,
О ужас, о горе, о грусть!
— …ужас, — в последний раз шумно вздохнул Огрид. Его большая лохматая голова скатилась набок, и он громко захрапел.
— Извиняюсь, — икнув, сказал Дивангард. — Убейте, не могу вытянуть мотив.
— Огрид говорил не о вашем пении, — тихо объяснил Гарри. — А о смерти моих родителей.
— О, — воскликнул Дивангард, подавляя сильную отрыжку. — Ой, мама… Да, это… действительно ужас. Ужас… ужас…
Он явно не знал, что еще сказать, и удовольствовался тем, что заново наполнил кружки.
— Полагаю, ты… ничего не помнишь, Гарри? — неловко поинтересовался он.
— Нет… мне же был всего год, — ответил Гарри, глядя на пламя свечей, колышущееся от храпа Огрида. — Но теперь я знаю довольно много из того, что тогда произшло. Папа умер первым, вы знали?
— Я? Нет, — глухо откликнулся Дивангард.
— Да… Вольдеморт убил его, переступил через труп и направился к маме, — поведал Гарри.
Дивангард содрогнулся, но не мог оторвать потрясенного взгляда от лица Гарри.
— Он велел ей отойти в сторону, — безжалостно продолжал Гарри. — Он мне говорил, что ей незачем было умирать. Его интересовал только я. Она могла убежать.
— Святое небо, — выдохнул Дивангард. — Она могла… ей было незачем… какой кошмар…
— Да, правда? — почти шепотом произнес Гарри. — А она даже не шелохнулась. Папа уже умер, но она не хотела, чтобы я тоже погиб. Она умоляла Вольдеморта… а он смеялся…
— Хватит! — неожиданно выкрикнул Дивангард, выставляя вперед трясущуюся руку. — Правда, мой мальчик, довольно… я старый человек… я не могу… не хочу слушать…
— Я совсем забыл, — соврал Гарри, вдохновляемый фортуной фортунатум, — ведь она вам нравилась, верно?
— Нравилась? — повторил Дивангард, и его глаза наполнились слезами. — Да я не могу представить, чтобы кто-то ее не любил… такая храбрая… такая веселая… все это такой ужас…
— А вы не хотите помочь ее сыну, — упрекнул Гарри. — Она отдала мне жизнь, а вам жалко воспоминания.
Хижину наполнил рокочущий храп Огрида. Гарри не отрываясь смотрел во влажные глаза Дивангарда. Тот, казалось, не мог отвести взгляда.
— Не говори так, — прошептал он. — Это не потому… если бы это могло помочь, конечно… но ничего не изменится…
— Изменится, — четко и ясно сказал Гарри. — Думбльдору нужна информация. Мне нужна информация.
Он говорил совершенно спокойно: фортуна фортунатум обещала, что утром Дивангард ничего не вспомнит. Глядя учителю прямо в глаза, Гарри чуть подался вперед.
— Я — Избранный. Я должен его убить. Мне нужно ваше воспоминание.
Дивангард страшно побледнел; его гладкий лоб заблестел от пота.
— Ты — Избранный?
— Конечно, — спокойно подтвердил Гарри.
— Но тогда… мой дорогой мальчик… ты просишь о многом… по сути, ты просишь помочь уничтожить…
— Вы не хотите избавить мир от колдуна, убившего Лили Эванс?
— Гарри, Гарри, конечно, хочу, но…
— Боитесь, что он узнает о вашем участии?
Дивангард молчал; он был смертельно напуган.
— Будьте смелым, как моя мама, профессор…
Дивангард поднял пухлую ручку и прижал к губам трясущиеся пальцы; он напоминал сильно увеличенного младенца.
— Я совсем не горжусь… — сквозь пальцы прошептал он. — Напротив, стыжусь того, что… показывает воспоминание… в тот день я совершил страшное…
— Вы все исправите, если передадите воспоминание мне, — сказал Гарри. — Это будет очень смелый и благородный поступок.
Огрид вздрогнул во сне и захрапел снова. Дивангард и Гарри смотрели друг на друга поверх догорающей свечи. Молчание длилось и длилось, но фортуна фортунатум велела Гарри не прерывать его, ждать.
Наконец, Дивангард очень медленно поднес руку к карману и достал волшебную палочку. Потом сунул другую руку под мантию и вытащил маленькую пустую бутылочку. Затем, по-прежнему не сводя глаз с Гарри, коснулся кончиком палочки своего виска, вытянул длинную серебристую нить воспоминаний и опустил ее в бутылочку. Оно свернулось колечком на дне, но вскоре, клубясь, расползлось по всему сосуду. Дивангард дрожащей рукой заткнул бутылочку пробкой и передал через стол Гарри.
— Большое спасибо, профессор.
— Ты хороший мальчик, — сказал профессор Дивангард. Слезы катились по его тостым щекам прямо в густые усы. — И у тебя ее глаза… не думай обо мне слишком плохо, когда все увидишь…
Тут он, совсем как Огрид, уронил голову на руки, издал глубокий вздох и заснул.
Глава двадцать третья. Окаянты
Гарри прокрался обратно в замок, чувствуя, как выветривается фортуна фортунатум. Входная дверь по-прежнему была открыта, но на третьем этаже он едва не столкнулся с Дрюзгом и сумел избежать взыскания только благодаря тому, что вовремя юркнул в знакомый секретный проход. Поэтому, сняв плащ-невидимку перед портретом Толстой тети, он нисколько не удивился самой прохладной встрече.