лядывать на Билла и Флер, как будто ожидая каких-то намеков. В это время Рем Люпин, который выглядел еще более истощенным, чем обычно, а одет был в лохмотья, сидел у огня, уставившись в пламя, как будто и не замечая голоса Селестины.
Наполни мой котел, и если тебе
Судьбой суждено преуспеть,
Горячей и страстной любви вскипячу,
Чтоб ночью тебя согреть.
— Мы под нее танцевали, когда нам было восемнадцать! — промолвила миссис Уизли, утирая глаза вязанием. — Ты помнишь, Артур?
— М-м-м? — переспросил мистер Уизли, задремавший над мандарином, который он очищал. — О да… замечательный мотив…
Сделав небольшое усилие, он выпрямил спину и обернулся к Гарри, который сидел рядом с ним.
— Прошу прощения за это, — сказал он, резким движением головы указывая на приемник, откуда слышался голос Селестины, перешедшей на припев. — Скоро закончится.
— Все нормально, — усмехнулся Гарри. — В Министерстве много дел?
— Очень, — ответил мистер Уизли. — Хотелось бы, чтобы мы добились чего-то большего, чем три ареста за несколько месяцев. Сомневаюсь, что хоть один из задержанных настоящий пожиратель смерти — только никому этого не повторяй, Гарри, — быстро добавил он, неожиданно стряхнув с себя сон.
— Они еще не отпустили Стэна Шанпайка? — поинтересовался Гарри.
— Боюсь, что нет, — ответил мистер Уизли. — Я знаю, что Дамблдор пытался ходатайствовать за Стэна перед самим Скримджером… То есть все, кто его опрашивал, сходятся во мнении, что он такой же пожиратель смерти, как и этот мандарин… Но наверху хотят создать впечатление, будто в работе есть какой-то прогресс, а «три ареста» все же лучше, чем «три ареста и освобождения»… Но опять-таки, все это совершенно секретно.
— Я ничего не расскажу, — сказал Гарри.
Несколько мгновений он сомневался, думая, как лучше начать разговор о том, что хотел поведать мистеру Уизли. Пока он приводил мысли в порядок, Селестина Ворбек затянула балладу под названием «Ты очаровал мое сердце».
— Мистер Уизли, вы помните, что я вам говорил на платформе, когда мы отправлялись в школу?
— Я проверил, Гарри, — тут же ответил мистер Уизли. — Я пошел и обыскал дом Малфоев. Там нет ничего такого, чего не должно быть — ни сломанного, ни целого.
— Да, я знаю, читал в «Пророке», что вы его осмотрели… но я немного о другом… о немного более…
И он рассказал мистеру Уизли обо всем, что подслушал из разговора Снейпа с Малфоем. Пока он говорил, Люпин все больше поворачивал голову в их сторону, вслушиваясь в каждое слово. Когда рассказ был окончен, тишину нарушало лишь тихое пение Селестины:
«О, мое бедное сердце! Куда ты делось, очарованное…».
— Тебе приходило в голову, Гарри, — сказал мистер Уизли, — что Снейп просто притворяется?…
— Притворяется, что хочет помочь, чтобы выяснить замыслы Малфоя? — быстро перебил Гарри. — Да, я так и думал, что вы это скажете. Но откуда нам знать?
— Знать — не наше дело, — неожиданно заговорил Люпин. Он повернулся к огню спиной и теперь смотрел на Гарри мимо мистера Уизли. — Это дело Дамблдора. Он доверяет Северусу, что и нам неплохо бы делать.
— Но, — произнес Гарри, — просто допустим… просто допустим, что Дамблдор ошибается насчет Снейпа…
— Люди много раз такое допускали. Тут дело уже в том, доверяешь ли ты суждениям самого Дамблдора. Я, соответственно, доверяю Снейпу.
— Но Дамблдор может ошибаться, — возразил Гарри. — Он сам так сказал. А вам, — он посмотрел Люпину прямо в глаза, — вам честно нравится Снейп?
— И не нравится, и антипатии не вызывает, — ответил Люпин. — Нет, Гарри. Я говорю честно, — добавил он, заметив на лице Гарри появилось скептическое выражение. — Может быть, нам и не быть сердечными друзьями — для меня это слишком горько, учитывая то, что произошло между Джеймсом, Сириусом и Снейпом, — но я не забыл, как он каждый месяц готовил для меня аконитовое зелье, пока я в течение года преподавал в Хогвартсе. Причем готовил превосходно, и мне не приходилось мучаться, как обычно бывает в полнолуние.
— Но он «нечаянно» проболтался, что вы оборотень, и вам из-за этого пришлось уйти! — рассердился Гарри.
Люпин пожал плечами.
— Эти сведения все равно бы просочились. Мы оба в курсе, что ему была нужна моя должность, и он мог бы нанести мне куда больший вред, испортив зелье. А он поддерживал меня в здоровом состоянии. Я должен быть ему благодарен.
— Дамблдор за ним присматривал, может, поэтому он не осмеливался портить зелье! — предположил Гарри.
— Ты его решительно ненавидишь, — со слабой улыбкой произнес Люпин. — И я понимаю, твой отец — Джеймс, Сириус — твой крестный. Ты просто унаследовал давнее предубеждение. Любой ценой расскажи Дамблдору все, что ты поведал нам с Артуром, но не жди, будто он разделит твое мнение или удивится этому рассказу. Может быть, Северус вообще расспрашивал Драко по предписанию Дамблдора.
«…и на куски его порвал, мое ты сердце не отдал!».
Селестина окончила песню на очень долгой и высокой ноте, из приемника раздались громкие аплодисменты, которые поддержала и восторженная миссис Уизли.
— Ужье закончилось? — громко спросила Флер. — Слава небьесам, это бильо ужасно…
— Может, пропустим по стаканчику на ночь? — так же громко спросил мистер Уизли, вскакивая с места. — Кто-нибудь желает яичного коктейля?
— Чем вы занимались в последнее время? — спросил Гарри у Люпина, пока мистер Уизли спешно удалился готовить яичный напиток, а все остальные расслабились и стали беседовать между собой.
— О, я был в подполье, — ответил Люпин, — можно сказать буквально. Поэтому у меня не было возможности писать, Гарри. Посылая тебе письма, я мог бы себя выдать.
— То есть?
— Я жил среди моих собратьев, таких же как я, — сказал Люпин. — Оборотней, — добавил он, заметив недоумевающий взгляд Гарри. — Почти все они на стороне Вольдеморта. Дамблдору нужен был шпион, а тут я подвернулся под руку… готовенький.
В его голосе слышалась какая-то горечь, и он, видимо, понял это — улыбка его стала более теплой, и Люпин продолжил:
— Я не жалуюсь, это необходимая работа, а кто мог справиться с ней лучше меня? Как бы там ни было, втереться к ним в доверие было трудно. При взгляде на меня сразу становится понятно, что я долгое время жил среди волшебников. Видишь ли, они ведь сами сторонятся нормального общества и живут на окраинах, воруют, а иногда и убивают, чтобы прокормиться.
— Как они могли встать на сторону Вольдеморта?
— Они считают, что с наступлением его владычества для них начнется новая, лучшая жизнь, — ответил Люпин. — А с Грейбеком так просто не поспоришь…
— Кто такой Грейбек?
— Ты о нем не слышал? — руки Люпина судорожно сжались на коленях. — Фенрир Грейбек, наверное, самый свирепый из ныне живущих оборотней. Он считает делом своей жизни убить или обратить как можно больше людей. Мечтает создать столько оборотней, чтобы их численность превысила количество волшебников… Вольдеморт пообещал ему добычу в обмен на услуги. Грейбек специализируется на детях… Кусает их, пока те еще маленькие, а потом растит вдали от родителей, учит ненавидеть обыкновенных волшебников. Вольдеморт грозится спустить Грейбека на маленьких мальчиков и девочек. Обычно эта угроза приносит свои плоды.
Люпин выдержал паузу и продолжил:
— Это Грейбек меня покусал.
— Что? — ошеломленно спросил Гарри. — Когда… то есть когда вы были маленьким?
— Да. Мой отец как-то раз оскорбил его. Очень долгое время я не знал, кто именно набросился на меня. Мне даже было жалко его, когда я думал, будто он потерял контроль над собой, к тому времени зная, какого это — превращаться. Но Грейбек не такой. В полнолуние он подбирается как можно ближе к жертвам, чтобы не просчитаться с нападением. Он все планирует. И этого человека Вольдеморт использует, чтобы предводительствовать над оборотнями. Не скрою, что мои веские доводы сильно поколебали настояния Грейбека, будто оборотни заслуживают крови, будто нам следует мстить за себя нормальным людям.
— Но вы нормальный человек! — возмутился Гарри. — Просто у вас… у вас есть проблема…
Люпин рассмеялся.
— Иногда ты мне очень напоминаешь Джеймса. В компании он называл это моей «маленьким пушистой проблемой». У многих сложилось впечатление, что у меня есть плохо воспитанный кролик.
Он поблагодарил и принял предложенный мистером Уизли бокал яичного коктейля, при этом немного повеселев. На Гарри тем временем нахлынуло волнение: эта последняя фраза Люпина о Джеймсе напомнила ему о том, что он очень хотел спросить того кое о чем.
— Вы когда-нибудь слышали о человеке по имени Принц-полукровка?
— Что полукровка?
— Принц, — повторил Гарри, пытаясь прочесть на лице Люпина хоть какие-то признаки узнавания.
— У волшебников нет принцев, — улыбнувшись, ответил тот. — Ты хочешь взять себе такое прозвище? Вообще-то я думал «избранный» звучит вполне неплохо.
— Да не во мне дело! — возразил Гарри. — Принц-полукровка когда-то учился в Хогвартсе, у меня его старый учебник по зельеварению. Он весь его исписал заклинаниями, которые сам придумал. Одно из них Левикорпус…
— О, в свое время оно было очень популярно в Хогвартсе, — ностальгически заметил Люпин. — Когда я был на пятом курсе, в течение нескольких месяцев невозможно было двигаться, потому что ты был подвешен в воздухе за лодыжку.
— Мой отец применял его, — сказал Гарри. — Я видел в думоотводе, он направил его на Снейпа.
Он старался, чтобы его фраза звучала уместно, как если бы это было ненароком брошенное замечание, не имеющее особой важности, но не был уверен, что та произвела должное впечатление. Улыбка Люпина стала еще более сочувственной.
— Да, — ответил он, — но он был не единственным. Как я уже сказал, заклинание было очень популярно… Ты же знаешь, они приходят и уходят…
— Звучит так, будто оно было изобретено, когда вы учились в школе, — настаивал Гарри.
— Совсем не обязательно, — возразил Люпин. — Проклятия тоже входят в моду и выходят из нее, как и все остальное.