Реддль, на пальце у которого тускло мерцало черное с золотым кольцо Ярволо. Дамблдор приземлился рядом с Гарри, и тут Реддль спросил:
— Сэр, а правда, что профессор Вилкинс уходит на пенсию?
— Том, Том, даже если бы я и знал, то не мог бы тебе сказать, — ответил Снобгорн, укоризненно пригрозив Реддлю пальцем, но при этом подмигивая. — Должен сказать, мне интересно, откуда ты все узнаешь, мальчишка. Осведомлен лучше, чем добрая половина учителей.
Реддль улыбнулся; остальные мальчики смеялись и бросали на него восхищенные взгляды.
— А что до твоей поразительной способности знать неположенные вещи и тщательного угождения значимым людям — кстати, спасибо за ананасы, ты был прав, мои любимые, — несколько мальчиков снова прыснули, — я уверен, что лет через двадцать ты поднимешься до министра магии. А если и дальше будешь присылать мне ананасы, то за пятнадцать — у меня прекрасные связи в Министерстве.
Мальчики снова засмеялись, а Том Реддль лишь улыбнулся. Гарри заметил, что в их компании он совсем не старший, но все смотрели на него как на вожака.
— Не знаю, подойдет ли мне политика, сэр, — сказал он, когда смех утих. — Во-первых, у меня не то происхождение.
Пара мальчишек, сидевших около него, с ухмылкой переглянулись. Гарри был уверен, что они вспомнили какую-то им одним известную шутку относительно того, что они знали или подозревали о знаменитом предке их главаря.
— Ерунда, — живо отозвался Снобгорн. — С такими способностями, как у тебя, яснее ясного, что ты хорошей волшебной породы. Нет, Том, ты далеко пойдешь, в своих учениках я еще не ошибался.
Маленькие золотые часы на столе Снобгорна пробили у него за спиной одиннадцать, и он обернулся.
— Помилуйте, уже так поздно? Пора вам, мальчики, иначе у всех нас будут неприятности. Лестранж, сочинение к завтрашнему дню, или получишь наказание. Эйвери, то же самое.
Мальчики один за другим вышли из комнаты. Снобгорн воздвигся из кресла и отнес пустой бокал на стол. Услышав сзади какое-то движение, он оглянулся. Там все еще стоял Реддль.
— Не зевай, Том, ты же не хочешь, чтобы тебя поймали в коридоре в такое время, ты же староста.
— Сэр, я хотел у вас кое-что спросить.
— Спрашивай сколько угодно, мой мальчик, спрашивай…
— Сэр, мне интересно, знаете ли вы что-нибудь о… о хоркруксах?
Снобгорн уставился на него, рассеянно царапая толстыми пальцами ножку своего бокала.
— Работа по защите от темных сил?
Но Гарри видел, что Снобгорну были отлично известно: это не домашнее задание.
— Не совсем, сэр, — ответил Реддль. — Я читал и наткнулся на этот термин, я не совсем его понял.
— Нет… ну… нужно очень захотеть, чтобы найти в Хогвартсе книгу, в которой подробно описываются хоркруксы, Том, это ведь очень темное дело, очень темное, — сказал Снобгорн.
— Но вы, очевидно, все о них знаете, сэр? Я хочу сказать, такой волшебник, как вы… простите, то есть, конечно, если вы мне не можете рассказать… просто я знаю, что, если кто-то и может мне помочь, так это вы — вот я и подумал, что я…
Держится молодцом, подумал Гарри: нерешительность, небрежный тон, осторожно подольстился и нигде не переборщил. Он, Гарри, и сам слишком часто старался выманить информацию у людей, которые не хотели с ней расставаться, и не мог не почувствовать работу мастера. Он видел, что Реддлю очень и очень хотелось заполучить эти сведения. Возможно, тот репетировал эту сцену неделями.
— Ну, — произнес Снобгорн, не глядя на Реддля, но играя лентой на коробке с засахаренными ананасами, — ну, ничего страшного, если я дам тебе общее представление. Просто чтобы ты понял значение термина. Слово «хоркрукс» означает предмет, в котором кто-то спрятал часть своей души.
— Но я не совсем понимаю, как это делается, сэр, — сказал Реддль.
Он тщательно управлял своим голосом, но Гарри почувствовал в нем возбуждение.
— Ну, понимаешь, ты расщепляешь свою душу, — стал объяснять Снобгорн, — и часть ее прячешь в каком-нибудь предмете за пределами тела. И тогда, даже если тело человека подвергнется нападению или будет уничтожено, он не может умереть, поскольку часть его души остается невредимой на земле. Но, конечно, существование в такой форме…
Снобгорн поморщился, а Гарри вспомнились слова, услышанные им почти два года назад: «Меня вырвали из тела, я был меньше, чем дух, меньше, чем самый жалкий призрак… и все же я был жив».
— …немногим этого захочется, Том, очень немногим. Уж лучше смерть.
Но жажда Реддля узнать все была уже очевидна: на его лице была написана алчность, он уже не мог скрыть своего нетерпения.
— А как расщепить душу?
— Ну, — с тревогой ответил Снобгорн, — нужно понимать, что вообще душа должна быть целой и невредимой. Расщепление ее насильственно, противоестественно.
— Но как это сделать?
— Путем совершения зла — величайшего зла. Совершением убийства. Убийство раздирает душу. Волшебник, намеренный создать хоркрукс, использует этот вред в своих целях: он заключает оторванную часть…
— Заключает? Но как?…
— Существует заклинание, не спрашивай меня какое, я не знаю! — воскликнул Снобгорн, мотая головой, словно старый слон, которого замучили москиты. — Я что, похож на того, кто его применял — я похож на убийцу?
— Нет, сэр, конечно, нет, — быстро ответил Реддль. — Извините… Я не хотел вас обидеть…
— Нет-нет, я совсем не обиделся, — хрипло проговорил Снобгорн. — Любопытство в отношении таких вещей вполне естественно… Волшебников определенного масштаба всегда привлекал этот вид магии…
— Да, сэр, — сказал Реддль. — И все-таки мне до сих пор непонятно — просто из любопытства — я хочу сказать, какой толк в одном хоркруксе? Разве душу можно расщеплять только один раз? Разве не лучше было бы разделить душу на большее количество частей, ведь это сделало бы человека сильнее, то есть, например, семь ведь самое могущественное волшебное число, так не?…
— Мерлинова борода, Том! — взвизгнул Снобгорн. — Семь! Да ведь думать об одном убийстве уже плохо! Да и в любом случае… разделять душу уже плохо… а разорвать на семь кусков!…
Вид у Снобгорна был уже очень встревоженный. Он разглядывал Реддля так, будто раньше никогда его толком не видел, и Гарри понял: он жалеет, что вообще вступил в этот разговор.
— Но, разумеется, — пробормотал он, — все это мы обсуждаем только умозрительно? Чисто теоретически…
— Да, сэр, разумеется, — быстро отозвался Реддль.
— И тем не менее, Том… помалкивай об этом, о том, что я сказал — то есть, о том, что мы обсуждали. Никому не понравится, что мы болтали о хоркруксах. Понимаешь, в Хогвартсе это запрещенная тема… Дамблдор на этот счет свирепствует особо…
— Я никому ни слова не скажу, сэр, — пообещал Реддль и ушел, но Гарри успел мельком увидеть его лицо: на нем было выражение дикой радости, как в прошлый раз, когда он узнал, что он волшебник, и эта радость не подчеркивала красоту его лица, а почему-то делала его менее похожим на человека…
— Спасибо, Гарри, — тихо произнес Дамблдор, — пойдем…
Когда Гарри снова встал на пол кабинета, Дамблдор уже садился за свой стол. Гарри тоже сел, ожидая, когда тот заговорит.
— Я уже очень давно надеялся заполучить это доказательство, — наконец сказал Дамблдор. — Оно подтверждает теорию, которую я разрабатываю, говорит о том, что я прав, но и о том, что мне еще думать и думать…
Гарри внезапно заметил, что все прежние директора и директрисы на портретах проснулись и слушают их разговор. Один дородный красноносый волшебник даже вынул слуховой рожок.
— Ну, Гарри, — сказал Дамблдор, — уверен, ты понял значимость того, что мы только что услышали. В том же возрасте, что и ты сейчас, плюс-минус несколько месяцев, Том Реддль делал все возможное, чтобы выяснить, как стать бессмертным.
— Вы думаете, ему это удалось, сэр? — спросил Гарри. — Он создал хоркрукс? И поэтому не умер, когда напал на меня? У него был где-то спрятан хоркрукс? Кусочек его души остался невредим?
— Кусочек… или больше, — ответил Дамблдор. — Ты слышал Вольдеморта, ему особо хотелось узнать у Горация, что, по его мнению, случится с волшебником, создавшим более одного хоркрукса; что случится с волшебником, который так решительно настроен избежать смерти, что готов убивать много раз, снова и снова разрывать свою душу, чтобы поместить ее в многочисленных, спрятанных в разных местах хоркруксах. Он не нашел ответа ни в одной книге. Насколько мне известно — и насколько, я уверен, было известно Вольдеморту — еще ни один волшебник не разрывал свою душу более, чем надвое.
Дамблдор с минуту помолчал, собираясь с мыслями, а потом сказал:
— Четыре года назад я получил, как мне казалось, несомненное подтверждение тому, что Вольдеморт расщепил свою душу.
— Откуда? — спросил Гарри. — Как?
— Ты дал его мне, Гарри, — ответил Дамблдор. — Дневник, дневник Реддля, который давал указания, как открыть Тайную комнату.
— Не понимаю, сэр, — сказал Гарри.
— Ну, хоть я и не видел вышедшего из дневника Реддля, но ты описал мне явление, которого я никогда не видел. Простое воспоминание начало самостоятельно действовать и думать? Простое воспоминание вытягивало по капле жизнь из девочки, в руки которой оно попало? Нет, в той книге жило что-то гораздо более зловещее… a осколок души, я был почти в этом уверен. Дневник был хоркруксом. Но это вызывало столько же вопросов, сколько давало ответов. И больше всего меня заинтриговало и насторожило то, что дневник задумывался им и как оружие, и как защитное устройство.
— Я все-таки не понимаю, — сказал Гарри.
— Ну, он действовал, как и должен действовать хоркрукс — иными словами, часть души, спрятанная в нем, осталась цела и, несомненно, сыграла свою роль в предотвращении смерти хозяина. Но Реддль, несомненно, хотел, чтобы этот дневник прочли, чтобы кусочек его души поселился или овладел кем-то, чтобы чудовище Слизерина снова вырвалось на свободу.
— Ну, он не хотел, чтобы его труды пропали зря, — сказал Гарри. — Хотел, чтобы люди знали, что он наследник Слизерина, потому что раньше эта слава ему не досталась.