— Совершенно верно, — кивнул Дамблдор. — Но разве ты не понимаешь, Гарри, что если он собирался передать или подсунуть дневник кому-нибудь из будущих учеников Хогвартса, то он как-то на удивление наплевательски относился к судьбе драгоценной части своей души, скрытом в нем. Смысл создания хоркрукса, как объяснил профессор Снобгорн, в том, чтобы спрятать и сохранить в безопасном месте часть себя, а не в том, чтобы швырнуть кому-то под ноги, рискуя тем, что ее уничтожат. Что, собственно говоря, и случилось: этой части его души больше нет, ты об этом позаботился.
То, как небрежно Вольдеморт обошелся со своим хоркруксом, показалось мне уж очень зловещим. Из этого следовало, что он сделал — или собирался сделать — еще хоркруксов, чтобы утрата первого не была так вредоносна. Мне не хотелось верить, но это казалось единственным разумным объяснением. А потом, два года назад, ты сказал мне, что в ночь возвращения Вольдеморта в свое тело он заявил своим пожирателям смерти кое-что, многое проясняющее и очень настораживающее. «Я, прошедший дальше всех по пути, ведущему к бессмертию». Ты сказал мне, что это его слова. «Дальше всех»! И мне показалось, я знаю, что он хотел сказать, хоть этого и не знали пожиратели смерти. Он имел в виду свои хоркруксы, хоркруксы во множественном числе, Гарри, которых, по-моему, не было еще ни у одного другого волшебника. Но это было подходящее объяснение: лорд Вольдеморт с годами становится как будто все меньше похожим на человека, и возможность превращения, которое он прошел, как мне кажется, объяснима только тем, что его душа была изуродована превыше того, что можно назвать «обычным злом»…
— Так он сделал себя неуязвимым, убивая других людей? — спросил Гарри. — А почему он не мог изготовить философский камень или украсть его, если его так интересовало бессмертие?
— Ну, мы знаем, что именно это он и пытался сделать пять лет назад, — ответил Дамблдор. — Но, думаю, есть несколько причин, по которым философский камень менее привлекателен для Вольдеморта, чем хоркрукс.
Эликсир жизни действительно продлевает жизнь, но если пьющий его хочет сохранить бессмертие, его нужно пить регулярно, целую вечность. Следовательно, Вольдеморт стал бы полностью зависеть от эликсира, и если бы он кончился или испортился, или если бы камень украли, он бы умер, как всякий человек. Вольдеморт любит действовать в одиночку, помни об этом. Думаю, ему была невыносима мысль о том, что он будет зависеть, даже от эликсира. Конечно, он готов был выпить его, если бы это спасло его от ужасной полужизни, на которую он был осужден после нападения на тебя, но только для того, чтобы вновь обрести тело. После же, я убежден, он намеревался снова положиться на свои хоркруксы. Если бы он вновь обрел человеческий облик, ему не нужно было бы ничего другого. Понимаешь, он уже был бессмертен… или настолько близок к бессмертию, насколько может быть человек. Но теперь, Гарри, вооруженные этим сведением, крайне важным воспоминанием, которое ты смог для нас добыть, мы как никто и никогда близки к разгадке того, как покончить с лордом Вольдемортом. Ты слышал его, Гарри: «Разве не лучше было бы разделить душу на большее количество частей, ведь это сделало бы человека сильнее… семь ведь самое могущественное волшебное число». Семь ведь самое могущественное волшебное число. Да, думаю, лорду Вольдеморту очень понравилась бы идея разделить душу на семь частей.
— Он сделал семь хоркруксов? — в ужасе спросил Гарри; несколько портретов на стенах издали почти одинаковые звуки удивления и возмущения. — Но они ведь могут быть где угодно на свете, спрятанные, закопанные или невидимые…
— Я рад, что ты понимаешь масштаб проблемы, — спокойно сказал Дамблдор. — Но, во-первых, Гарри, хоркруксов не семь, а шесть. Седьмая часть его души, как бы искалечена она ни была, пребывает в его перерожденном теле. Эта часть его много лет вела призрачное существование, пока он был в изгнании, без нее у него вовсе нет личности. На этот седьмой кусок души — тот, что живет в его теле — любой, кто захочет убить Вольдеморта, должен напасть в последнюю очередь.
— Ну, значит, хоркруксов шесть, — с легким отчаяньем в голосе сказал Гарри, — и как мы их найдем?
— Ты забываешь… один из них ты уже уничтожил. А я уничтожил второй.
— Вы уничтожили? — взволнованно воскликнул Гарри.
— Несомненно, — сказал Дамблдор и поднял почерневшую, как будто обожженную руку. — Кольцо, Гарри. Кольцо Ярволо. И на нем к тому же лежало жуткое проклятье. Если бы — прости за нескромность — не мое удивительное мастерство и вовремя подоспевший профессор Снейп, когда я, смертельно раненный, вернулся в Хогвартс, возможно я бы не смог тебе это сегодня рассказать. Впрочем, сухая рука — не слишком большая цена за седьмую долю души Вольдеморта. Кольцо уже больше не хоркрукс.
— Но как вы его нашли?
— Ну, как ты теперь знаешь, я много лет пытаюсь узнать как можно больше о прошлой жизни Вольдеморта. Я много путешествовал, посещая знакомые ему места. Бродя среди развалин дома Худо, я наткнулся на спрятанное там кольцо. Видимо, запечатав в нем частицу своей души, Вольдеморт уже больше не захотел его носить. Он спрятал его в хижине, где когда-то жили его предки (Морфина, разумеется, тогда уже увезли в Азкабан) и защитил множеством могущественных заклятий. Он и не думал, что однажды я возьму на себя труд посетить эти развалины и буду внимательно искать следы магической маскировки.
— Однако нам еще рано радоваться. Ты уничтожил дневник, я — кольцо, но если наша теория о семичастной душе верна, остается еще четыре хоркрукса.
— И они могут быть чем угодно? — спросил Гарри. — Могут оказаться, а-а, в консервных банках или, не знаю, в пустых бутыльках из-под зелий…
— Ты говоришь о портключах, Гарри, они должны быть обычными предметами, которые легко не заметить. Но разве стал бы лорд Вольдеморт использовать для защиты своей драгоценной души консервные банки или старые бутыльки из-под зелий? Ты забываешь, что я тебе показал. Лорду Вольдеморту нравится собирать трофеи, и он предпочитал предметы с богатой волшебной историей. Его гордость, вера в собственное превосходство, стремление застолбить себе видное место в волшебной истории — все это говорит мне о том, что Вольдеморт довольно тщательно должен был выбирать себе хоркруксы, предпочитая достойные такой чести предметы.
— Дневник был не такой уж особенный.
— Дневник, как ты сам сказал, был доказательством того, что он наследник Слизерина. Я уверен, что Вольдеморт придавал ему огромное значение.
— Ну, а другие хоркруксы? — спросил Гарри. — Вы думаете, что знаете, как они выглядят, сэр?
— Могу только догадываться, — отозвался Дамблдор. — По уже упомянутым причинам я считаю, что лорд Вольдеморт предочел бы предметы, которым самим присуще определенное величие. А потому я покопался в прошлом Вольдеморта, чтобы узнать, нет ли доказательств того, что рядом с ним пропадали подобные артефакты.
— Медальон! — громко воскликнул Гарри. — Кубок Хаффльпафф!
— Да, — улыбаясь, ответил Дамблдор, — готов биться об заклад — возможно, не второй своей рукой, но парой пальцев — что они стали третьим и четвертым хоркруксами. Оставшиеся два, учитывая то, что всего он создал шесть, представляют бoльшую сложность, но я рискну предположить, что завладев вещами Хаффльпафф и Слизерина, он стал искать предметы, принадлежавшие Гриффиндору и Когтевран. Уверен, что четыре предмета четырех основателей школы должны были пленить воображение Вольдеморта. Не могу сказать, смог ли он найти что-нибудь, принадлежавшее Когтевран. Однако я уверен, что единственное известное наследие Гриффиндора все еще в безопасности.
Дамблдор указал почерневшими пальцами на стену у себя за спиной, где в стеклянном футляре покоился инкрустированный рубинами меч.
— Вы думаете, на самом деле он хотел вернуться в Хогвартс за этим, сэр? — спросил Гарри. — Чтобы попытаться найти какие-нибудь вещи других основателей?
— Именно так я и мыслю, — ответил Дамблдор. — Но, к сожалению, это не многое нам дает, поскольку ему помешали — по крайней мере, я так думаю — и он не смог обыскать школу. Я вынужден заключить, что он так и не достиг своей цели — собрать четыре предмета четырех основателей. У него определенно было два — возможно, он нашел и три — и это все, что мы пока имеем.
— Даже если он достал что-то, принадлежавшее Когтевран или Гриффиндору, остается еще шестой хоркрукс, — сказал Гарри, считая по пальцам. — Если только он не достал оба?
— Не думаю, — сказал Дамблдор. — Думаю, я знаю, шестой хоркрукс. Интересно, что ты скажешь, если я признаюсь в том, что некоторое время меня очень занимало поведение той змеи, Нагини?
— Змеи? — поразился Гарри. — Животных можно использовать в качестве хоркрукса?
— Ну, это нежелательно, — сказал Дамблдор, — поскольку доверить часть своей души чему-то, что способно само думать и двигаться — дело явно очень рискованное. Однако, если мои расчеты верны, когда Вольдеморт вошел в дом твоих родителей, намереваясь убить тебя, до намеченных шести хоркруксов ему все еще не хватало по крайней мере одного. Видимо, он приурочивал создание хоркруксов к особо важным смертям. Твоя определенно принадлежала бы к их числу. Он считал, что, убивая тебя, он уничтожает опасность, обозначенную пророчеством. Он считал, что сделает себя неуязвимым. Уверен, что он собирался создать свой последний хоркрукс с твоей смертью. Как нам известно, ему это не удалось. Но спустя несколько лет он использовал Нагини, чтобы убить старого маггла, возможно, тогда-то ему и пришло в голову превратить ее в последний хоркрукс. Она подчеркивает его связь со Слизерином, придавая Вольдеморту еще больше таинственности. Может быть, он любит ее больше всего на свете, ему определенно нравится держать ее рядом с собой и, кажется, у него над ней есть удивительная даже для змееуста власть.
— Значит, — сказал Гарри, — дневника больше нет, кольца больше нет. Кубок, медальон и змея все еще целы, и вы думаете, что может быть еще хоркрукс, когда-то принадлежавший Когтевран или Гриффиндору?