— Да, замечательно краткое и точное резюме, — подтвердил Дамблдор, наклонив голову.
— Значит… вы все еще ищете их, сэр? Этим вы занимались, когда уезжали из школы?
— Верно, — сказал Дамблдор. — Я ищу уже очень долго. Думаю… возможно… я близок к тому, чтобы найти следующий. Есть обнадеживающие признаки.
— А если вы его найдете, — быстро спросил Гарри, — можно мне пойти с вами и помочь вам избавиться от него?
Дамблдор мгновение очень пристально смотрел на него, прежде чем ответил:
— Думаю, да.
— Можно? — переспросил опешивший Гарри.
— О, да, — с легкой улыбкой ответил Дамблдор. — Думаю, ты заслужил это право.
Гарри воспрял духом. Приятно было хоть раз не слышать предостережений и предупреждений. Директорам и директрисам на стенах, кажется, решение Дамблдора по душе не пришлось. Гарри заметил, что некоторые покачали головами, а Финеас Найджеллус и вовсе фыркнул.
— А Вольдеморт узнает, что хоркрукс уничтожен, сэр? Он это чувствует? — осведомился Гарри, не обращая внимания на портреты.
— Очень интересный вопрос, Гарри. Думаю, нет. Я думаю, что теперь Вольдеморт так погряз во зле, а эти важные части его уже так давно от него отделились, что он не чувствует то, что чувствовали бы мы. Возможно, в момент смерти он и осознает утрату… но он, например, не осознавал, что дневник уничтожен, пока не выпытал правду у Люциуса Малфоя. Когда же Вольдеморт узнал, что дневник испорчен и лишен всех сил, по словам очевидцев, гнев его был ужасен.
— Но я думал, он хотел, чтобы Люциус Малфой тайком пронес его в Хогвартс?
— Да, хотел, много лет назад, когда был уверен, что сможет сделать еще хоркруксов, но Люциус все равно должен был дождаться распоряжения от Вольдеморта, а он его не получал, поскольку Вольдеморт исчез вскоре после того, как отдал ему дневник. Он, несомненно, думал, что Люциус не посмеет ничего сделать с хоркруксом, а только бережно сохранит его, но слишком уж рассчитывал на страх Люциуса перед хозяином, которого не было уже столько лет и которого Люциус считал умершим. Конечно, Люциус не знал, чем в действительности является дневник. Я полагаю, Вольдеморт сказал ему, что дневник откроет Тайную комнату, потому что на него искусно наложены какие-то чары. Знай Люциус, что держит в руках часть души своего хозяина, он, несомненно, обращался бы с ней почтительней — а он вместо этого взял и осуществил старый план в собственных целях. Подсовывая дневник дочери Артура Уизли, он рассчитывал убить двух зайцев: дискредитировать Артура и избавиться от весьма обличительного волшебного предмета. Ах, бедный Люциус… Вольдеморт был в такой ярости, узнав, что он ради собственной выгоды выбросил хоркрукс, да еще прошлогоднее фиаско в Министерстве — не удивлюсь, если он в тайне рад быть сейчас в безопасности в Азкабане.
Гарри с минуту сидел, раздумывая, а потом спросил:
— Значит, если все эти хоркруксы будут уничтожены, Вольдеморта можно убить?
— Да, думаю, можно, — сказал Дамблдор. — Без своих хоркруксов он станет смертным человеком с изувеченной и измельчавшей душой. Однако не следует забывать, что, хоть его душа, может быть, и безвозвратно испорчена, разум и магические силы остались целы. Чтобы убить такого волшебника, как Вольдеморт, даже без хоркруксов, требуется редкое мастерство и сила.
— Но у меня нет редкого мастерства и силы, — вырвалось у Гарри.
— Нет, есть, — решительно возразил Дамблдор. — У тебя есть сила, которой никогда не было у Вольдеморта. Ты умеешь…
— Знаю! — нетерпеливо перебил его Гарри. — Я умею любить! — И тут же чуть не добавил: «Ну и что!»
— Да, Гарри, ты умеешь любить, — согласился Дамблдор с таким видом, будто отлично знал, о чем промолчал Гарри. — А это, учитывая все, что с тобой успело случиться, очень важно и замечательно. Ты еще слишком молод, чтобы понять, какой ты необыкновенный, Гарри.
— Значит, когда в пророчестве было сказано, что у меня будет «сила, неведомая Темному лорду», имелась в виду просто — любовь? — немного разочарованно спросил Гарри.
— Да — просто любовь, — сказал Дамблдор. — Но не забывай, Гарри, что слова пророчества важны только потому, что их сделал такими Вольдеморт. Я говорил тебе это в конце прошлого года. Вольдеморт выделил тебя как самого опасного для него человека — и таким образом сделал тебя самым опасным для него человеком!
— Но итог один…
— Нет, не один! — теперь уже нетерпеливо перебил Дамблдор. Указывая на Гарри черной, высохшей рукой, он сказал: — Ты придаешь пророчеству слишком большое значение!
— Но, — забормотал Гарри, — но вы же сказали, что в пророчестве имелось в виду…
— Если бы Вольдеморт никогда не слышал о пророчестве, исполнилось бы оно? Значило бы оно что-нибудь? Конечно, нет! Думаешь, каждое предсказание в Зале пророчеств исполнилось?
— Но, — сказал сбитый с толку Гарри, — но в прошлом году вы сказали, что одному из нас придется убить другого…
— Гарри, Гарри, только потому, что Вольдеморт серьезно ошибся и действовал в соответствии со словами профессора Трелони! Не убей Вольдеморт твоего отца, разбудил бы он в тебе яростное желание отомстить? Конечно, нет! Не вынуди он твою мать умереть за тебя, дал бы он тебе волшебную защиту, которую ему не пробить? Конечно, нет, Гарри! Разве ты не понимаешь? Вольдеморт сам создал себе самого заклятого врага, как и все тираны! Представляешь ли ты, как боятся тираны людей, которых угнетают? Все они понимают, что однажды среди их многочисленных жертв должен найтись тот, кто восстанет против них и даст им отпор! И Вольдеморт не исключение! Он всегда ожидал того, кто бросит ему вызов. Он услышал пророчество и кинулся действовать, а в результате не только сам выбрал того, кто скорее всего может покончить с ним, но и передал ему единственное смертоносное оружие!
— Но…
— Тебе очень важно это понять! — Дамблдор, встал и теперь расхаживал по комнате, за ним со свистом развевались полы его сверкающей мантии. Гарри никогда еще не видел его в таком оживлении. — Попытавшись убить тебя, Вольдеморт сам выделил исключительного человека, сидящего сейчас передо мной, и дал ему все карты в руки! Вольдеморт сам виноват в том, что ты смог видеть его мысли, его цели и даже стал понимать язык, похожий на змеиный, на котором он отдает приказы. И все же, Гарри, несмотря на твою исключительную возможность заглядывать в его мир (кстати, за обладание таким даром любой пожиратель смерти готов на убийство), тебя ни разу не искушали темные силы, никогда, ни на секунду ты не выказал ни малейшего желания стать одним из последователей Вольдеморта!
— Конечно! — возмущенно ответил Гарри. — Он убил моих маму и папу!
— Одним словом, тебя защищает твоя способность любить! — громко сказал Дамблдор. — Единственное, что может защитить от ловушки власти, подобной власти Вольдеморта! Несмотря на все искушения, которым ты подвергался, несмотря на все страдания, ты остался чист сердцем, точно как в одиннадцать лет, когда ты посмотрел в зеркало, отразившее желания твоего сердца, и оно показало тебе единственный способ остановить лорда Вольдеморта, а не безнравственность или богатства. Гарри, ты хоть представляешь себе, как мало волшебников увидели бы в этом зеркале то же, что ты? Вольдеморту стоило тогда знать, с чем он имеет дело, но он не знал! Зато знает теперь. Ты без вреда для себя можешь впорхнуть в разум Вольдеморта, но он, как выяснилось в Министерстве, не может овладеть тобой, не испытывая смертных мук. Не думаю, Гарри, что он понимает, почему, но чему тут удивляться, если он так торопился искалечить собственную душу, что не удосужился понять бесподобную силу души целостной и незапятнанной.
— Но, сэр, — сказал Гарри, героически стараясь, чтобы вопрос его не звучал так, будто он спорит с директором, — итог ведь один? Я должен попытаться его убить, или…
— Должен? — повторил Дамблдор. — Конечно, должен! Но не из-за пророчества! А потому, что ты сам не успокоишься, пока не попытаешься! Мы оба это знаем! Ну, пожалуйста, представь себе на минутку, что ты никогда не слышал этого пророчества! Что бы ты тогда чувствовал к Вольдеморту? Подумай!
Гарри смотрел, как Дамблдор шагает вперед и назад перед ним, и думал. Он подумал о своей матери, об отце и о Сириусе. Он подумал о Седрике Диггори. Подумал обо всех известных ему ужасных вещах, которые сделал Вольдеморт. В груди у него как будто вспыхнул огонь, обжигая горло.
— Я бы хотел, чтобы его прикончили, — тихо сказал Гарри. — И хотел бы сделать это сам.
— Разумеется, хотел бы! — воскликнул Дамблдор. — Понимаешь, пророчество не означает, что ты должен что-то делать! Но из-за него лорд Вольдеморт отметил тебя как своего противника… Иными словами, ты волен выбирать свой путь, совершенно волен пренебречь пророчеством! Но Вольдеморт продолжает придавать ему значение. Он будет продолжать охотиться на тебя… а потому совершенно ясно, что…
— Что один из нас в конце концов убьет другого, — закончил Гарри. — Да.
Но он наконец понял, что пытался сказать ему Дамблдор. Разница, подумал он, здесь такая: или тебя тащат на арену, где ты должен биться насмерть, или ты сам, с гордо поднятой головой, идешь туда. Кто-то, возможно, скажет, что выбор невелик, но Дамблдор знает — и я тоже знаю, и мои родители знали, с неистовой гордостью подумал Гарри — что это совсем другое дело.
Глава двадцать четвертая. СЕКТУМСЕМПРА
Изнуренный, но обрадованный результатами своей ночной работы, Гарри пересказал Рону и Гермионе все, что произошло, утром на уроке заклинаний (перед этим наложив Муффлиато на тех, кто был поблизости). К его полному удовлетворению, обоих впечатлило то, как он выудил у Снобгорна воспоминание, а рассказ о хоркруксах Вольдеморта и обещании Дамблдора взять Гарри с собой, если он отыщет еще один, просто поверг их в трепет.
— Вот это да! — воскликнул Рон, когда Гарри наконец поведал обо всем. Рон рассеянно махал волшебной палочкой в сторону потолка, не обращая ни малейшего внимания на то, что делает. — Да… Ты в самом деле пойдешь с Дамблдором… и вы попытаетесь уничтожить… ничего себе!