— Мисс Бэгшот? — Гарри повторил и подошёл с фотографией в руках в тот момент, когда огонь в камине уже начал разгораться. Батильда повернулась на его голос, и крестраж на его груди забился сильнее.
— Кто этот человек? — спросил её Гарри, протягивая изображение.
Она торжественно вгляделась в изображение, потом снова посмотрела на Гарри.
— Вы знаете, кто это? — повторил он гораздо медленнее и громче, чем обычно. — Этот человек? Вы знаете его? Как его зовут?
Батильда отрешённо смотрела на фотографию. Гарри испытывал сильное отчаяние. Как смогла Рита Скитер добраться до воспоминаний Батильды?
— Кто этот человек? — повторил он громко.
— Гарри, что ты делаешь? — испугалась Гермиона.
— Это изображение. Гермиона, это — вор, тот, который обокрал Грегоровича! Пожалуйста! — он вернулся к Батильде. — Кто это?
Но она лишь пристально посмотрела на него.
— Почему Вы попросили, чтобы мы шли с Вами, миссис… мисс… Бэгшот? — спросила Гермиона, повышая голос. — Вы хотели нам что-то сказать?
Не подав вида, что слышала Гермиону, Батильда сделала несколько шагов к Гарри. Слегка кивнув, она посмотрела обратно в холл.
— Вы хотите, чтобы мы ушли? — спросил он.
Она повторила жест, на сей раз указывая сначала на него, потом на себя, затем на потолок.
— Ох, ладно… Гермиона, я думаю, она хочет, чтобы я шёл с нею наверх.
— Хорошо, — проговорила Гермиона, — пойдёмте.
Но когда Гермиона двинулась, Батильда покачала головой с удивительной энергией, ещё раз указывая сначала на Гарри, потом на себя.
— Она хочет, чтобы я шёл с нею один.
— Почему? — удивилась Гермиона, и её голос громко и резко прозвучал в освещённой свечами комнате.
Старая леди слегка качнула головой.
— Возможно, Дамблдор велел ей отдать меч мне и только мне?
— Ты думаешь, что она действительно знает, кто ты?
— Да, — ответил Гарри, глядя в мутные глаза, смотрящие на него. — Я думаю, что она знает.
— Ладно, хорошо, но только быстро, Гарри.
— Идите впереди, — сказал Гарри Батильде.
Она, казалось, поняла, потому что прошаркала мимо него к двери. Гарри поглядел назад на Гермиону с ободряющей улыбкой, но она, кажется, этого не заметила: она стояла посреди освещённой свечами нищеты, обхватив себя руками и глядя на книжный шкаф. Поскольку ни Гермиона, ни Батильда не видели, как Гарри выходил из комнаты, он спрятал фотографию неизвестного вора в свой жакет.
Лестница была крутая и узкая. Гарри даже хотел поддержать Батильду на случай, если она потеряет равновесие, потому как это казалось очень вероятным. Медленно, слегка хрипя, она поднялась на второй этаж, сразу же свернула направо и провела его в спальню с низким потолком. Здесь было темно, как в угольном мешке, и ужасно пахло: Гарри успел разглядеть ночной горшок, высовывающийся из-под кровати, до того, как Батильда закрыла дверь и всё поглотила темнота.
— Lumos, — сказал Гарри, и на конце его палочки загорелся свет.
Это стало началом: за те несколько секунд темноты Батильда подошла к нему вплотную, и он не услышал этого.
— Ты Поттер? — прошептала она.
— Да, я.
Она кивнула медленно, торжественно. Гарри чувствовал, что крестраж забился быстро, быстрее, чем его собственное сердце. Это было неприятно — ощущение колебаний.
— У Вас есть что-нибудь для меня? — спросил Гарри, но она, казалось, отвлеклась на горящий кончик его палочки. — У Вас есть что-нибудь для меня? — повторил он.
Она закрыла глаза, и сразу же произошло несколько событий: сильно заболел шрам Гарри; крестраж задёргался так, что свитер фактически зашевелился; тьма и зловоние комнаты мгновенно исчезли, а сам Гарри почувствовал внезапную радость и проговорил высоким, холодным голосом: «Держите его!» Вдруг он покачнулся: тёмная, дурно пахнущая комната, казалось, снова сомкнулась вокруг него; он даже не понял, что только что случилось.
— У Вас есть что-нибудь для меня? — спросил он в третий раз, намного громче.
— Здесь, — прошептала она, указывая на угол.
Гарри поднял свою палочку и увидел контуры загромождённого стола под занавешенным окном. На этот раз она не пошла перед ним. Гарри продвигался между нею и разворошённой кроватью, освещая путь палочкой. Он шёл, не выпуская Батильду из виду.
— Что это? — спросил он, когда достиг резного стола, загромождённого под самый потолок тем, что смотрелось и пахло грязной прачечной.
— Там, — сказала она, указывая на бесформенную груду.
И в тот момент, когда он посмотрел в указанную сторону и его глаза выхватили из запутанного беспорядка рукоять меча с рубином, Батильда вдруг странным образом задёргалась. Он увидел это краем глаза. Паника заставила его повернуться, а ужас парализовал, когда он увидел, как старое тело сжимается и большая змея выползает из того места, где только что была шея старушки. Змея атаковала его, едва он успел взмахнуть палочкой. От сильного укуса в предплечье он выпустил свою палочку, и та, вращаясь, взлетела к потолку. Свет палочки метнулся по комнате и погас. Мощный удар хвоста по животу выбил из него дух. Гарри упал назад, на резной стол, в ворох грязной одежды… Он скатился боком, уходя от хвоста змеи, который обрушился на стол в том месте, где он был секундой ранее. Осколки стекла посыпались на него, когда он упал на пол.
Он услышал голос Гермионы внизу:
— Гарри?
Но он не мог вдохнуть, а потому не мог и откликнуться: тяжёлая гладкая масса вбила его в пол, и он почувствовал, как она скользит над ним, мощная, мускулистая…
— Нет! — он задыхался, прижатый к полу.
— Да… — шептал голос. — Дааа… Держу тебя… Держу тебя…
— Accio… Accio палочка…
Ничего не произошло, и он попытался сбросить змею руками, но та обвилась вокруг его тела, не давая дышать, с силой прижимая к груди крестраж — ледяной круг, в котором билась жизнь, в дюйме от его лихорадящегося сердца. Его разум накрыло волной холодного белого света, изгнавшей все мысли. Его собственное дыхание растворилось в далёких шагах, всё завертелось…
Металлическое сердце билось вне его груди, и теперь он летел, летел, торжествуя, не нуждаясь в метле или фестрале… Внезапно он очнулся в дурно пахнущей темноте — Нагини отпустила его. Он вскочил и увидел змею, очерченную пробившимся светом. Она бросилась вперёд, и Гермиона с воплем отпрыгнула в сторону; её проклятие отклонилось и ударило в занавешенное окно, разбив его.
Морозный воздух ворвался в комнату. Гарри пригнулся, уклоняясь от дождя осколков, и его нога поскользнулась на чём-то, похожем на карандаш… Его палочка… Он нагнулся и подхватил её, но теперь комната была полностью заполнена змеёй, бьющей хвостом во все стороны. Гермиону не было видно, и Гарри подумал, что случилось худшее. Но вот раздался громкий звук удара, показалась вспышка красного света. Змея взлетела в воздух и сильно саданула Гарри по лицу. Гарри поднял палочку, но, едва он это сделал, его шрам опалило болью сильнее, чем за все эти годы.
— Он приближается! Гермиона! Он приближается!
Когда он закричал, змея упала, дико зашипев.
Вокруг царил хаос: сломанные настенные полки, осколки фарфора, разлетевшиеся повсюду. Гарри перепрыгнул через кровать и схватил тёмную фигуру, которая, он знал, была Гермионой… Она закричала от боли, когда он толкнул её обратно за кровать. Змея собиралась напасть снова, но Гарри чувствовал, что приближается кое-кто похуже, чем змея, может быть, он даже уже у ворот: его голова раскалывалась от боли в шраме… Змея дёрнулась, когда он прыгал, таща за собой Гермиону. Как только змея бросилась вперёд, Гермиона крикнула: «Confringo!», и её заклинание пронеслось по комнате, взорвав зеркало в гардеробе и срикошетив обратно к ним, так и летая от пола к потолку. Гарри почувствовал, как жар опалил тыльную сторону его ладони. Он порезал щеку осколком стекла, когда, толкая перед собой Гермиону, перепрыгивал с кровати на сломанный туалетный столик, а затем прямо из разбитого окна прыгнул в никуда. Её крик прорезал ночь, они закружились в воздухе… А затем его шрам взорвался. И он стал Волдемортом. Он пробежал по зловонной спальне, его длинные белые руки ухватились за подоконник. Когда он мельком увидел, как лысый мужчина и маленькая женщина кружатся и исчезают, то издал яростный крик, крик, который смешался с криком девушки и эхом пролетел через тёмные сады, над церковными колоколами, звонящими в Рождество… И его крик стала криком Гарри, и его боль стала болью Гарри… как это могло случиться здесь, где уже случалось раньше… здесь, в пределах видимости этого дома, где он так близко подошёл к знанию, что такое — умереть… умереть… боль была так ужасна… она разрывала его тело… Но если у него нет тела, то почему голова так жутко болит? Если он умер, то почему ощущает такой невыносимый холод? Боль не прекращалась со смертью, не проходила… Ночь была мокрой и ветреной; двое детей, одетых как тыквы, перевалили через площадь, прошли мимо витрин магазина, на которых были приклеены бумажные пауки — все эти безвкусные маггловские штучки, в которые они не верили… И он скользил над этим всем, чувствуя себя исключительно сильным, могущественным, правым, как он всегда чувствовал в таких ситуациях… Не гнев… это для слабаков, не для него… Но торжество, да… Он жаждал этого, уповал…
— Классный костюм, мистер!
Он увидел, как улыбка маленького мальчика дрогнула, когда он проходил достаточно близко и заглянул под капюшон плаща. На его огорчённом лице он увидел облако страха. Ребёнок развернулся и побежал прочь… Из складок мантии показалась ручка его палочки… Одно простое движение — и ребенок никогда не увидит своей матери… Но это необязательно, совсем необязательно… Он двигался по тёмной улице: теперь цель его пути стала очевидна, защитные чары были сломаны, хотя они ещё не знали об этом… Он производил меньше шума, идя по тротуару, чем сухие листья, которые гонял ветер. Он поравнялся с тёмной оградой и прошёл через неё… Они не опустили занавески; он ясно видел их в маленькой гостиной — высокого черноволосого мужчину в очках, выпускающего маленькие облачка цветного дыма из своей палочки, чтобы развлечь маленького черноволосого мальчика в синей пижаме. Ребёнок смеялся, пытаясь поймать дым и удержать его в своём маленьком кулачке… Дверь открылась, и вошла мать, произнося слова, которые он не слышал, её тёмно-рыжие волосы падали на лицо. Отец подх