— Да, даже после того, как они проводили целый день в обсуждениях (оба такие замечательные мальчики, они вскипали от идей, как котёл на огне), я иногда слышала, как сова, принесшая письмо от Альбуса, стучится в окно спальни Геллерта! Ему в голову приходила идея, и он хотел, чтобы Геллерт немедленно узнал!
И вот что это были за идеи. Поклонники Дамблдора посчитают это крайне ужасающим. Перед вами мысли их кумира в семнадцать лет, высказанные новому лучшему другу. (Копию подлинника письма вы можете найти на странице 463).
“Геллерт!
Я согласен с твоим замечанием, что господство волшебников нужно для блага магглов. В этом заключается главная суть… Да, нам дана сила, и да, эта сила даёт нам право управлять, но она так же налагает на нас ответственность за управляемых. Мы должны подчеркнуть этот момент, это будет краеугольным камнем, на котором мы будем строить. Когда нам будут возражать, а возражать будут, несомненно, это должно стать основой наших встречных доводов. Мы захватим контроль ДЛЯ БОЛЬШЕГО БЛАГА. И из этого следует, что там, где мы встретим сопротивление, мы не должны использовать силу сверх необходимого (Это и была твоя ошибка в Дурмстранге! Но я не укоряю тебя: если бы тебя не исключили, мы бы никогда не встретились).
Альбус.”
Многие поклонники Дамблдора будут ошеломлены и шокированы: это письмо является основой для Устава секретности и установления владычества волшебников над магглами. Какой удар для тех, кто всегда описывал Дамблдора как величайшего защитника магглорождённых! Как лживо выглядят его речи о правах магглов в свете этого проклятого нового свидетельства! Каким мерзким предстаёт Альбус Дамблдор, увлечённо планирующий восхождение к власти, когда он должен был оплакивать мать и заботиться о сестре!
Нет сомнений, те, кто твёрдо намерен оставить Дамблдора на его рассыпающемся пьедестале, будут блеять, что, в конце концов, он не претворил эти планы в жизнь, что его точка зрения претерпела изменения, что он одумался. Однако правда является в целом ещё более ужасающей.
После едва лишь двух месяцев этой великой дружбы, Дамблдор и Гринделвальд расстаются, чтобы не встречаться до своей легендарной дуэли (подробнее в главе 22). Что вызвало этот резкий разрыв? Дамблдор одумался? Сказал Гринделвальду, что в его планах он больше не участвует? Увы, нет.
— Я думаю, это всё смерть Арианы, она их разлучила, — говорит Батильда. — Это было жутким шоком. Геллерт был там, в доме, когда это произошло, и он вернулся ко мне весь дрожащий и сообщил, что на следующий день он хочет уехать домой. Он был ужасно расстроен, знаете ли. Поэтому я изготовила ему портключ и больше его не видела.
— Альбус был вне себя после смерти Арианы. Для обоих братьев это было чудовищным шоком: они потеряли всех, кроме друг друга. Неудивительно, что страсти немного разгорелись. Аберфорт винил Альбуса. Знаете, как люди всегда делают в подобных ужасных обстоятельствах. Но Аберфорт всегда говорил как немного сумасшедший… бедный мальчик. Всё равно, ломать нос Альбусу на похоронах неприлично. Кендре было бы больно видеть, что её мальчики так дерутся над телом её дочери. Как плохо, что Геллерт не остался на похороны… Он был бы поддержкой для Альбуса, хотя бы…
Эта жуткая ссора над гробом, о которой знали лишь те, кто пришёл на похороны Арианы Дамблдор, вызывает несколько вопросов. Почему именно Аберфорт Дамблдор обвинил Альбуса в смерти сестры? Было ли это, как пытается представить Батти, всего лишь проявлением горя? Или для его злости были более веские основания? Гринделвальд, исключённый из Дурмстранга за почти смертельные нападения на своих товарищей, покинул страну спустя несколько часов после смерти девочки, и Альбус (от стыда или страха?) больше с ним не встречался, пока его не заставил это сделать призыв волшебного мира.
Ни Дамблдор, ни Гринделвальд в последующие годы никогда, по-видимому, не упоминали об этой короткой юношеской дружбе. Однако нет никаких сомнений, что Дамблдор отложил на каких-то пять лет шума, бедствий и исчезновений своё нападение на Геллерта Гринделвальда. Давняя ли привязанность к человеку или страх разоблачения как былого, лучшего друга вызвали колебания Дамблдора? Отправился ли Дамблдор против желания ловить того человека, которого когда-то он был так рад встретить?
И как же умерла таинственная Ариана? Была ли она случайной жертвой некоего тёмного ритуала? Может, она узнала что-то, о чём не должна была знать, когда двое молодых людей упражнялись в своём стремлении к славе и господству? Возможно ли, что Ариана Дамблдор была первой жертвой “ради большего блага”?»
Этим глава закончилась, и Гарри поднял глаза. Гермиона достигла конца страницы раньше него. Встревоженная выражением его лица, она выхватила книгу из его рук и закрыла её, не глядя, словно пряча нечто непристойное.
— Гарри…
Но он покачал головой. Какая-то внутренняя уверенность разбилась в нём. Он чувствовал то же самое, когда ушёл Рон. Он верил Дамблдору, верил, что он воплощение добра и мудрости. Всё было прахом: сколько ещё он может потерять? Рон, Дамблдор, палочка с пером феникса…
— Гарри, — она словно читала его мысли. — Послушай меня. Это… не очень приятное чтение…
— Да, тебе легко говорить…
— …но не забывай, что это писанина Риты Скитер.
— Ты же прочитала письмо к Гринделвальду, да?
— Да, я… я прочитала, — она была расстроенной; чашка с холодным чаем раскачивалась в её руках. — Я думаю, это самое худшее. Я знаю, Батильда считала это всего лишь разговорами, но “ради большего блага” стало девизом Гринделвальда, его оправданием всех жестокостей, которые он позже сотворил. И… из этого письма… похоже, это Дамблдор подал ему мысль. Говорят, слова “ради большего блага” были высечены над входом Нурменгарда.
— Что это — Нурменгард?
— Тюрьма, построенная Гринделвальдом для заключения его противников. Он сам туда был заключён после того, как Дамблдор поймал его. Всё равно, это… это ужасно, думать, что идеи Дамблдора помогли Гринделвальду подняться к власти. Но, с другой стороны, даже Рита не может прикидываться, что они знали друг друга больше, чем пару месяцев одного лета, когда оба ещё были молоды и…
— Я знал, что ты так скажешь, — сказал Гарри. Он не хотел, чтобы его гнев вылился на неё, но ему очень трудно было сохранять голос спокойным. — Я знал, что ты скажешь “они были молоды”. Они были нашими ровесниками. И вот мы, рискующие жизнями в сражении с Тёмными Силами, — и вот он совещается с новым лучшим другом, строит планы, как захватить власть над магглами.
Он больше не мог сдерживаться, он встал и начал ходить кругами, пытаясь отделаться хоть от части этих мыслей.
— Я не пытаюсь оправдывать написанное Дамблдором, — заговорила Гермиона. — И все эти глупости про “право управлять” снова в духе “Магия — это могущество”. Но, Гарри, его мама только что умерла, он торчал в доме один…
— Один? Он не был один! У него были брат и сестра, его сестра-сквиб, которую он продолжал держать взаперти…
— Не верю, — произнесла Гермиона. Она тоже встала. — Что бы было ни то с этой девочкой, я не думаю, что она была сквибом. Дамблдор, которого мы знали, никогда даже бы не позволил…
— Дамблдор, которого, мы считали, что знаем, не хотел завоевать магглов силой! — крикнул Гарри.
Его голос отдался эхом по пустой вершине холма, и несколько чёрных дроздов поднялись в воздух, пронзительно крича и кружа на фоне жемчужного неба.
— Он изменился, Гарри, он изменился! Это же так просто! Может, он верил во всё это, когда ему было семнадцать, но всю остальную часть жизни он посвятил борьбе с Тёмными Силами! Дамблдор был тем, кто остановил Гринделвальда, тем, кто всегда голосовал за защиту магглов и за права магглорождённых, кто сражался Ты-Знаешь-С-Кем с самого начала и кто погиб, пытаясь его победить!
Книга Риты лежала на земле между ними, и лицо Дамблдора печально улыбалось обоим.
— Гарри, прости, но я думаю, ты так зол потому, что Дамблдор никогда сам тебе этого не рассказывал.
— Может, так и есть! — заорал Гарри и обхватил голову обеими руками, не зная, хочет ли он удержать свой гнев или защитить себя от крушения иллюзий. — Подумай, чего он требовал от меня, Гермиона! Рискуй своей жизнью, Гарри! И снова! И снова! И не жди, что я тебе всё объясню; просто слепо верь мне; поверь, что я знаю, что делаю; верь, даже если я тебе не верю! Никогда всей правды! Никогда!
Его голос сорвался от напряжения, и они стояли, глядя друг на друга, в белизне и пустоте, и Гарри чувствовал, что под этим бескрайним небом они были так же незначительны, как насекомые.
— Он любил тебя, — прошептала Гермиона. — Я знаю, он любил тебя.
Гарри уронил свои руки вниз.
— Не знаю, кого он любил, Гермиона, но точно не меня. Это не любовь — оставить меня в такой путанице. Он рассказывал Геллерту Гринделвальду о своих мыслях чертовски больше, чем когда-либо мне.
Гарри поднял палочку Гермионы, которую он уронил в снег, и снова сел у входа в палатку.
— Спасибо за чай. Я закончу наблюдение. А ты возвращайся в тепло.
Она заколебалась, но поняла, что ему нужно остаться одному и освободиться от неприятных мыслей. Она подняла книгу и, проходя мимо него в палатку, осторожно погладила его по голове. Он закрыл глаза при её прикосновении и в этот момент ненавидел себя за неистовое желание, чтобы сказанное ею было правдой, что Дамблдор его, действительно, любил.[18]
Глава 19. Серебряная олениха
В полночь, когда Гермиона начала дежурство, уже сыпал снег. Сны у Гарри были неспокойными и беспорядочными, время от времени в них появлялась Нагини, которая в первый раз, к примеру, выползла из рождественского венка роз. Он постоянно просыпался от испуга, и ему слышались зовущие его голоса, шаги, раздающиеся в вое ветра, за пологом тента.
Когда Гарри окончательно проснулся, было темно, и он присоединился к Гермионе, которая, сжавшись у входа в палатку, при свете палочки читала «Историю магии». Сыпал густой снег, и предложение Гарри, пораньше собрать вещи и убраться отсюда, было воспринято на ура.