— Я знаю.
Поколебавшись немного, Люпин сказал:
— Я тебя пойму, если ты не сможешь это подтвердить, Гарри, но у Ордена сложилось впечатление, что Дамблдор поручил тебе некую миссию.
— Поручил, — кивнул Гарри, — и Рон с Гермионой в ней тоже участвуют, они вместе со мной.
— Можешь ли ты открыть мне содержание этой миссии?
Гарри взглянул в его преждевременно изборожденное морщинами лицо, на густые, но уже тронутые сединой волосы, и от всей души пожалел, что не может дать другого ответа.
— Я не могу, Ремус. Прости меня. Если Дамблдор тебе не рассказал — не думаю, что мне можно.
— Я так и думал, что ты это скажешь, — в голосе Люпина прозвучало разочарование. — Но я все-таки могу быть вам полезен. Вы знаете, что я из себя представляю и что я умею. Я мог бы пойти с вами и защищать вас. Вам не надо будет говорить мне конкретно, что вы собираетесь делать.
Гарри поколебался. Предложение было очень заманчивым, хотя он совершенно не представлял себе, как они смогут держать свою задачу в секрете от Люпина, если он постоянно будет с ними.
Гермиона в то же время была явно озадачена.
— Но как же Тонкс? — спросила она.
— Что Тонкс?
— Ну, — нахмурив брови, пояснила Гермиона, — она же твоя жена! Что она думает о том, что ты пойдешь с нами?
— Тонкс будет в полной безопасности, — ответил Люпин. — Она будет жить в доме своих родителей.
Что-то непонятное прозвучало в голосе Люпина; он говорил почти холодно. Да и в самой идее спрятать Тонкс в доме ее родителей тоже было что-то странное: она, в конце концов, была членом Ордена и, насколько Гарри в ней разбирался, предпочла бы находиться в самой гуще событий.
— Ремус, — осторожно произнесла Гермиона, — может, у вас что-то не в порядке, у тебя и…
— Все нормально, спасибо, — с нажимом ответил Люпин.
Гермиона слегка порозовела. Повисла неловкая пауза, и наконец Люпин выдавил, словно заставив себя признать что-то неприятное:
— У Тонкс будет ребенок.
— О, как здорово! — взвизгнула Гермиона.
— Классно! — с энтузиазмом воскликнул Рон.
— Поздравляю, — улыбнулся Гарри.
На лице Люпина появилась неестественная улыбка, больше похожая на гримасу. Затем он продолжил.
— Вот… так как, вы принимаете мое предложение? Пусть трио станет квартетом! Я не верю, что Дамблдор этого бы не одобрил, в конце концов, он же назначил меня вашим преподавателем Защиты от Темных Искусств. И я вам должен сказать — я считаю, что нам приходится иметь дело с магией, с которой многие из нас никогда не встречались и даже представить себе не могли.
Рон и Гермиона посмотрели на Гарри.
— Так… так, давай уточним, — сказал он. — Ты собираешься оставить Тонкс с ее родителями и уйти с нами?
— Там она будет в полной безопасности, они за ней присмотрят, — ответил Люпин. В голосе его прозвучала окончательность, граничащая с безразличием. — Гарри, я убежден, что Джеймс хотел бы, чтобы я остался с тобой.
— Ну, — медленно произнес Гарри, — а я не убежден. Я чертовски уверен, что на самом деле мой отец хотел бы знать, почему ты не остаешься с собственным ребенком.
Кровь отхлынула от лица Люпина. Температура в кухне словно упала градусов на десять. Рон рассматривал стены комнаты, словно изо всех сил старался запомнить их на всю жизнь; Гермиона быстро переводила взгляд с Гарри на Люпина и обратно.
— Ты не понимаешь, — сказал наконец Люпин.
— Так объясни.
Люпин сглотнул.
— Я… я сделал очень серьезную ошибку, женившись на Тонкс. Я сделал это вопреки собственному разумению, и с того самого момента я постоянно сожалею об этом.
— Понятно, — кивнул Гарри. — И теперь ты хочешь просто-напросто бросить ее вместе с ребенком и сбежать с нами?
Люпин вскочил на ноги, опрокинув назад стул, на котором сидел; он кинул на них столь яростный взгляд, что Гарри впервые в жизни увидел волчье выражение на его человеческом лице.
— Неужели ты не понимаешь, что я сделал со своей женой и со своим не родившимся ребенком!? Я не должен был жениться на ней, я сделал ее изгоем!
Люпин яростно пнул стул, который только что опрокинул.
— Ты видел меня только в Ордене или под защитой Дамблдора в Хогвартсе! Ты понятия не имеешь, как большинство людей в волшебном мире относятся к таким, как я! Когда они узнают о моем увечье, они со мной даже говорить не могут! Неужели ты не видишь, что я наделал!? Даже ее семья расстроена нашей женитьбой, какой родитель захочет, чтобы его дочь вышла за оборотня? И ребенок… ребенок…
Люпин вцепился себе в волосы; он выглядел совершенно обезумевшим.
— Моя порода обычно не размножается! Он будет таким же, как я, я уверен — как мне себя простить за то, что я сознательно рисковал передать свое состояние невинному ребенку? А если случится чудо, и он будет не таким, как я — ему будет лучше, в сто раз лучше, без отца, которого он всю жизнь будет стыдиться!
— Ремус! — прошептала Гермиона; на глазах ее выступили слезы. — Не говори так — как может хоть один ребенок тебя стыдиться?
— О, не знаю, Гермиона, — произнес Гарри. — Я бы его очень даже стыдился.
Гарри не знал, откуда в нем взялся гнев, но этот гнев поднял его на ноги. У Люпина был такой вид, как будто Гарри его ударил.
— Если новый режим считает, что муглерожденные плохие, — сказал Гарри, — то что они сделают с полуоборотнем, отец которого к тому же в Ордене? Мой отец погиб, пытаясь защитить мою мать и меня, и ты думаешь, он бы предложил тебе бросить своего ребенка и уйти с нами искать приключений?
— Как — как ты смеешь? — вскричал Люпин. — Это не имеет отношения к желанию… к желанию опасности или славы… как ты смеешь хотя бы предположить настолько…
— Я думаю, ты становишься немного безрассудным, — вымолвил Гарри. — Ты хотел бы пойти по стопам Сириуса…
— Гарри, нет! — умоляюще воскликнула Гермиона, но он продолжал неотрывно смотреть в разъяренное лицо Люпина.
— Никогда бы в это не поверил, — произнес Гарри. — Человек, научивший меня бороться с дементорами — оказался трусом.
Люпин выхватил волшебную палочку настолько быстро, что Гарри до своей успел лишь дотронуться; послышался громовой удар, и Гарри отлетел назад, словно его ударили кулаком; впечатавшись в стену кухни и сползая на пол, он успел заметить краешек плаща Люпина, скрывшийся за дверью.
— Ремус, Ремус, вернись! — прокричала Гермиона, но Люпин не ответил. Мгновением позже они услышали хлопок входной двери.
— Гарри! — простонала Гермиона. — Как ты мог?
— Легко, — ответил Гарри. Он поднялся на ноги; на затылке, там, где его голова врезалась в стену, он уже ощущал набухающую шишку. Его все еще шатало от гнева.
— И не смотри на меня так! — огрызнулся он в адрес Гермионы.
— А ты не кричи на нее! — рявкнул Рон.
— Нет — нет — мы не должны драться! — крикнула Гермиона, бросаясь между ними.
— Ты не должен был все это говорить Люпину, — сказал Рон, глядя на Гарри.
— Он сам напросился, — ответил Гарри. Искаженные образы один за другим мелькали в его мозгу: Сириус, падающий сквозь вуаль; Дамблдор, убитый, зависший в воздухе; зеленая вспышка и голос его матери, умоляющей о пощаде…
— Родители, — тяжело дыша, произнес Гарри, — не должны оставлять своих детей, если… если только без этого можно обойтись.
— Гарри, — Гермиона протянула руку, стараясь его утешить, но он стряхнул ее руку и пошел прочь, неотрывно глядя на созданный Гермионой огонь. Один раз он говорил с Люпином из этого очага, желая увериться в Джеймсе, и Люпин его успокоил. Теперь белое, искаженное страданием лицо Люпина плавало перед ним в воздухе. Он ощутил болезненный прилив раскаяния. Ни Рон, ни Гермиона не произносили ни слова, но Гарри был уверен, что за его спиной они переглядываются, общаясь безмолвно.
Он обернулся и успел заметить, как они поспешно отворачиваются друг от друга.
— Я знаю, что не должен был называть его трусом.
— Факт, не должен был, — немедленно ответил Рон.
— Но вел он себя как трус.
— И тем не менее… — сказала Гермиона.
— Я знаю, — кивнул Гарри. — Но если это заставит его вернуться к Тонкс, оно будет стоить того, как вы думаете?
Он не смог скрыть нотку мольбы в своем голосе. Гермиона смотрела сочувствующе, Рон — неопределенно. Гарри уставился на свои ноги, размышляя об отце. Поддержал бы Джеймс Гарри, услышав, что он сказал Люпину, или рассердился бы на то, как его сын обращается с его старым другом?
Тихая кухня, казалось, гудела от шока недавней сцены и от невысказанного неодобрения Рона и Гермионы. Номер «Дейли Профет», принесенный Люпином, по-прежнему лежал на столе, и гаррино лицо взирало в потолок с первой полосы. Гарри подошел к столу и уселся, открыв газету наугад и сделав вид, что читает. Он не мог вчитываться в слова, все его мысли были по-прежнему о стычке с Люпином. Он был уверен, что по ту сторону «Профет» Рон и Гермиона возобновили свое безмолвное общение. Гарри шумно перевернул страницу, и в глаза ему прыгнуло имя Дамблдора. Пара секунд прошла, прежде чем он вник в содержание фотографии, на которой была изображена группа людей. Под фотографией была подпись: «Семейство Дамблдоров. Слева направо: Альбус, Персиваль с новорожденной Арианой на руках, Кендра и Аберфорт».
Наконец-то отвлекшись от Люпина, Гарри более внимательно изучил фотографию. Отец Дамблдора, Персиваль, был импозантным мужчиной, в глазах которого, казалось, мерцал озорной огонек, даже на старой выцветшей фотографии. Маленькая Ариана по форме и размеру напоминала батон хлеба, разве что чуть длиннее. У ее матери Кендры были иссиня-черные волосы, связанные в тугой пук, и резкие, точеные черты лица. Несмотря на шелковое платье с высоким воротником, которое было на ней надето, Гарри вспомнил об американских индейцах, когда разглядывал ее темные глаза, высокие скулы и прямой нос. Альбус и Аберфорт были одеты в одинаковые пиджаки с кружевными воротниками и носили идентичные прически, с волосами по плечи. Альбус выглядел на несколько лет старше, но в остальном оба мальчика были очень похожи, поскольку фотография была сделана до того, как был сломан нос Альбуса, и до того, как он начал носить очки.