— Salvio hexia… Protego totalum… Repello Muggletum… Muffliato… Ты пока достань палатку, Гарри…
— Палатку?
— В сумочке!
— В су-… ага, конечно.
На сей раз он не стал тратить время, копаясь внутри сумочки, а снова применил Призывающие чары. Палатка вынырнула из сумки бесформенной массой ткани, веревок и шестов. Гарри узнал в ней, отчасти из-за кошачьего запаха, ту самую палатку, в которой они спали в ночь Кубка мира по квиддичу.
— Мне казалось, это была палатка того типа из Министерства, Перкинса? — спросил он, начав высвобождать колышки палатки.
— Видимо, она ему больше не нужна, его остеохондроз совсем замучил, — ответила Гермиона, выписывая волшебной палочкой сложные восьмерки, — так что папа Рона сказал, что мы можем ее взять. Erecto! — добавила она, указывая палочкой на бесформенную кучу брезента, которая легко взмыла в воздух и приземлилась, уже полностью собранная, на землю рядом с застывшим на месте Гарри. Из гарриной руки вырвался колышек, звучно воткнулся в землю, зафиксировав одну из растяжек, и все стихло.
— Cave inimicum, — закончила Гермиона, изящно взмахнув палочкой вверх. — Все, больше я ничего сделать не могу. По крайней мере, мы узнаем заранее, если они появятся, я не гарантирую, что они удержат Вол-…
— Не произноси его имени! — хриплым голосом перебил Рон.
Гарри и Гермиона переглянулись.
— Прости, — сказал Рон, приподнимаясь, чтобы посмотреть на них, и слегка застонал при этом, — но это как… как сглаз, или типа того. Может, будем называть его Сами-Знаете-Кем — пожалуйста?
— Дамблдор говорил, что страх перед именем… — начал Гарри.
— На случай если ты не заметил, приятель, произнесение имени Сам-Знаешь-Кого для Дамблдора в конце концов не очень хорошо закончилось, — огрызнулся Рон. — Просто… просто отдай Сам-Знаешь-Кому дань уважения, а?
— Уважения? — повторил Гарри, но Гермиона послала ему предупреждающий взгляд; она явно давала понять, что Гарри не должен спорить с Роном, пока последний находится в столь плачевном состоянии.
Гарри и Гермиона то ли перенесли, то ли переволокли Рона внутрь палатки. Внутри все было точно так же, как Гарри помнил с прошлого раза: это была маленькая квартирка с ванной комнатой и крохотной кухней. Он сдвинул в сторону старое кресло и осторожно положил Рона на нижнюю койку двухъярусной кровати. Даже от этого короткого путешествия Рон снова побелел и, едва они устроили его на матрасе, закрыл глаза и некоторое время молчал.
— Я сделаю чай, — почти беззвучно произнесла Гермиона, вытащив из недр своей сумочки чайник и кружки и направляясь с ними в кухню.
Горячий напиток подействовал на Гарри так же благотворно, как Огневиски в ночь гибели Психоглазого; он словно выжег часть страха, поселившегося в гарриной груди. Через пару минут молчание прервал Рон.
— Как думаете, что стало с Каттермоулами?
— При минимальном везении, им удалось убраться, — ответила Гермиона, грея руки о горячую кружку. — Если только мистер Каттермоул не потерял всю свою сообразительность, он переправил миссис Каттермоул домой с помощью Совместного Аппарирования, и сейчас они уже бегут из страны вместе с детьми. Это то, что Гарри им велел сделать.
— Черт, надеюсь, они ушли нормально, — сказал Рон, отвалившись обратно в подушки. Чай на него явно хорошо подействовал — бледность его лица несколько спала. — Хотя мне этот Редж Каттермоул не показался таким уж сообразительным, судя по тому, как все со мной разговаривали, когда я был им. Боже, хоть бы им удалось… если они оба загремят в Азкабан из-за нас…
Гарри глянул на Гермиону, и вопрос, вертевшийся у него на языке — о том, сможет ли миссис Каттермоул Аппарировать совместно с мужем без палочки — застрял у него в глотке. Гермиона смотрела на Рона, беспокоившегося о судьбе Каттермоулов, и в ее лице было столько нежности, что Гарри почувствовал себя почти так же, как если бы он нечаянно застал их целующимися.
— Так он у тебя? — спросил Гарри, отчасти чтобы напомнить Гермионе, что он тоже здесь.
— У меня… что у меня? — переспросила она, слегка вздрогнув.
— Ну ради чего мы всем этим занимались? Медальон! Где медальон?
— Вы его взяли? — завопил Рон, чуть приподнявшись на подушках. — Никто ничего мне не говорит! Черт, могли бы и упомянуть!
— Ну вообще-то мы удирали от Упивающихся Смертью, забыл? — сказала Гермиона. — Вот.
Она извлекла медальон из кармана мантии и протянула Рону.
Медальон был размером с куриное яйцо. Вычурная буква «С», выложенная множеством маленьких зеленых камешков, тускло сверкала в рассеянном свете, проходящем сквозь крышу палатки.
— А не может быть такого, что кто-нибудь его уже кокнул с тех пор, как он был у Кричера? — с надеждой спросил Рон. — В смысле, мы уверены, что он до сих пор Хоркрукс?
— Думаю, да, — ответила Гермиона, забрав его обратно и рассматривая вблизи. — На нем бы были какие-то повреждения, если бы он был магически уничтожен.
Она передала медальон Гарри, тот повертел его в пальцах. Выглядела эта штуковина совершенно, идеально чисто. Он вспомнил изувеченные останки дневника, и как треснул камень в кольце-Хоркруксе, когда Дамблдор его уничтожил.
— Мне кажется, Кричер прав, — произнес Гарри. — Мы должны придумать, как заставить его открыться, и только тогда мы сможем уничтожить его.
Внезапное осознание того, что он держит в руках, что живет за этими маленькими золотыми створками, накатило на Гарри, когда он произносил эти слова. Даже после всех их усилий, затраченных на то, чтобы найти медальон, он ощутил отчаянное желание закинуть его как можно дальше. Вернув себе самообладание, он попытался открыть медальон пальцами, затем воспользовался чарами, с помощью которых Гермиона открыла дверь спальни Регулуса. Ни то, ни другое не сработало. Он отдал медальон обратно Рону и Гермионе. Каждый из них тоже попробовал, но их попытки были не более удачными, чем его.
— А чувствовать его ты можешь? — приглушенным голосом спросил Рон, крепко держа его в кулаке.
— Что ты имеешь в виду?
Рон протянул Хоркрукс Гарри. Через пару секунд Гарри показалось, что он знает, что Рон имел в виду. Что это было за ощущение — его собственная кровь, пульсирующая в жилах, или что-то вроде биения крохотного сердца внутри медальона?
— И что мы будем с ним делать? — поинтересовалась Гермиона.
— Будем держать при себе, пока не выясним, как его уничтожить, — ответил Гарри и, как ни противился он этому в душе, накинул цепь себе на шею и спрятал медальон с глаз долой себе под мантию. Там он и устроился, на гарриной груди рядом с сумочкой, подаренной ему Хагридом.
— Думаю, нам надо по очереди дежурить около палатки, — сказал Гарри Гермионе, вставая и потягиваясь. — И еще нам надо подумать о еде. Ты остаешься здесь, — резко добавил он, увидев, как Рон попытался сесть и тут же резко позеленел.
Гарри и Гермиона тщательно установили на столе в палатке Крадоскоп, который Гермиона подарила Гарри на день рождения, после чего провели остаток дня, поочередно выполняя обязанности часового. Однако Крадоскоп весь день оставался безмолвным и неподвижным, и, то ли от защитных заклятий и муглеотталкивающих чар, наложенных Гермионой, то ли просто потому что люди редко заглядывали в это место, но эта часть леса оставалась совершенно пустынной, за исключением разве что одиноких птиц и белок. Вечер не принес изменений. Заступив на дежурство в десять часов, Гарри зажег свет на кончике волшебной палочки и уставил взор в пустое пространство, наблюдая летучих мышей, порхавших высоко над ним на фоне клочка звездного неба над поляной.
Он чувствовал голод и небольшое головокружение. Гермиона не упаковала в свою магическую сумочку никакой еды, поскольку была уверена, что они в тот же вечер вернутся на площадь Гримо, поэтому есть им было нечего, кроме нескольких грибов, которые Гермиона собрала под ближайшими деревьями и сварила в котелке. Рон после пары глотков отставил свою порцию, его тошнило; Гарри держался до последней ложки лишь чтобы не обидеть Гермиону.
Окружающую тишину прерывал лишь неясный шелест и еще какие-то звуки, словно хруст веточек; Гарри думал, что эти звуки производят скорее животные, а не люди, но тем не менее свою палочку сжимал крепко, готовый в случае чего применить. Его желудок, и без того не очень довольный неудачным ужином в виде порции резиноподобных грибов, сжимался от беспокойства.
Раньше Гарри думал, что ощутит прилив сил, как только им удастся вернуть Хоркрукс, но почему-то этого не произошло; все, что он чувствовал, сидя здесь и вглядываясь в темноту, лишь малый кусочек которой был освещен его палочкой — это беспокойство о том, что будет дальше. Это было так, словно он бежал к одной точке многие недели, месяцы, может быть, даже годы, а сейчас вдруг внезапно остановился, потеряв дорогу.
Где-то там были другие Хоркруксы, но у него не было ни малейшей идеи, где именно они могли бы находиться. Гарри даже не про все знал, что они из себя представляют. И в то же время у него не было никаких предположений, как уничтожить тот единственный, который у них уже был, тот самый Хоркрукс, который в настоящее время прижимался к голой коже гарриной груди. Как ни странно, он не отбирал тепло у тела, а лежал на коже холодный, словно только что извлеченный из ледяной воды. Время от времени Гарри казалось, — возможно, только казалось, — что он ощущает слабый пульс, неровно бьющийся возле его собственного сердца.
Неясные предчувствия одолевали Гарри, пока он сидел один в темноте; он пытался сопротивляться им, отгонять их прочь, но они набрасывались на него снова и снова. Ни один из них не может жить, пока жив другой. Рон и Гермиона, нежно переговаривающиеся сейчас в палатке у него за спиной, могли уйти, если хотели; он не мог. И когда он сидел, пытаясь одолеть свой собственный страх и опустошенность, ему казалось, что Хоркрукс у него на груди тикает, отсчитывая оставшееся время его собственной жизни…