али исходящее от них ощущение безнадежности.
— Стало быть, у нас по-прежнему нет еды.
— Да заткнись ты, Рон, — отрезала Гермиона. — Гарри, но что случилось? Почему ты думаешь, что ты не мог вызвать своего Патронуса? Вчера тебе здорово удалось!
— Я не знаю.
Он плюхнулся в одно из старых кресел Перкинса, чувствуя еще большее унижение, чем раньше. Он боялся, что что-то неладное происходит в нем самом. Вчерашний день, казалось, прошел вечность назад; а сегодня ему словно опять было тринадцать лет, и он был единственным, кто потерял сознание в Хогвартс-экспрессе.
Рон пнул ножку стула.
— Ну что? — рявкнул он на Гермиону. — Я помираю с голоду! С тех пор, как я истек кровью до полусмерти, я съел только пару поганок!
— Тогда иди и сам проходи через дементоров, — предложил уязвленный Гарри.
— Я бы пошел, да у меня рука на перевязи, на случай если ты не заметил!
— Это очень удобно.
— И что ты этим хочешь?..
— Ну конечно же! — вскричала Гермиона, хлопнув себя ладонью по лбу и мгновенно заткнув их обоих. — Гарри, дай мне медальон! Ну давай же, — нетерпеливо добавила она, щелкая пальцами, когда увидела, что он не реагирует. — Хоркрукс, Гарри, он все еще на тебе!
Она вытянула вперед руки, и Гарри стянул золотую цепочку со своей головы. В тот момент, когда медальон отделился от гарриной кожи, Гарри ощутил в теле свободу и странную легкость. Он сам не сознавал, каким он был заторможенным и какой тяжелый груз давил ему на живот, пока оба эти ощущения не прекратились.
— Лучше стало? — спросила Гермиона.
— Да, намного!
— Гарри, — произнесла она, склонившись над ним, таким голосом, словно была у постели тяжело больного, — ты не думаешь, что он тобой овладел, нет?
— Что? Нет! — оправдывающимся тоном ответил он. — Я помню все, что мы делали, пока я его носил. Если бы мной овладели, я бы не знал, что я делал, так? Джинни говорила мне, что в некоторые моменты она вообще ничего не помнила.
— Хм, — сказала Гермиона, глядя сверху вниз на тяжелый медальон. — Что ж, похоже, нам нельзя его носить. Мы можем просто оставлять его в палатке.
— Мы не будем оставлять Хоркрукс где-либо, — твердо заявил Гарри. — Если мы его потеряем, если его украдут…
— Ох, ну ладно, ладно, — Гермиона надела медальон себе на шею и спрятала под рубашку. — Но мы будем носить его по очереди, чтобы никто не держал его при себе слишком долго.
— Отлично, — раздраженно произнес Рон. — А теперь, когда мы решили этот вопрос, нельзя ли нам достать немного еды?
— Конечно, но нам придется для этого пойти куда-то еще, — ответила Гермиона, покосившись на Гарри. — Нет смысла оставаться здесь, где мы точно знаем, что вокруг полно дементоров.
В итоге они остановились на ночь в отдаленном поле при одинокой ферме, в которой им удалось достать хлеба и яиц.
— Это ведь не кража, нет? — озабоченным голосом спросила Гермиона, когда они уничтожали омлет с тостами. — Я же оставила немного денег под курятником, верно?
Рон закатил глаза и промычал сквозь набитый рот:
— Эмыона, ‘ы шлышком мноа бешпакоыша. ‘Ашшьябша!
Действительно, теперь, когда они насытились, расслабиться стало намного проще. Воспоминания об их спорах касательно дементоров утонули в смехе, и Гарри заступил на первую из трех ночных вахт в приподнятом настроении и даже с чувством надежды.
Это был первый раз, когда они ощутили на себе, что сытый желудок означает хорошее настроение, а голодный — уныние и стычки по пустякам. Гарри был этому удивлен меньше других, поскольку у Дурслей ему случалось голодать довольно продолжительные отрезки времени. Гермиона в те ночи, когда им удавалось перехватить лишь ягоды или черствые бисквиты, держалась более-менее неплохо, разве что была чуть более вспыльчивой, а ее молчание — более угрюмым. Рон, однако, привык вкусно питаться три раза в день благодаря кулинарному искусству его матери и хогвартских домовых эльфов, и от голода становился раздражительным и безрассудным. Всякий раз, когда отсутствие пищи совпадало с очередью Рона носить Хоркрукс, он был совершенно невыносим.
«Ну и куда теперь?» стало его постоянным рефреном. У него самого, судя по всему, идей не было, но он требовал, чтобы Гарри и Гермиона обсуждали свои планы, пока он сидел и мрачно размышлял о плохом питании. Соответственно, Гарри и Гермиона проводили многие часы в бесплодных попытках определить, где они могут найти другие Хоркруксы и как уничтожить тот единственный, который у них уже был. Вскоре разговоры их стали все больше и больше повторяться, ибо новой информации у них не было.
Поскольку Дамблдор поведал Гарри, что, по его мнению, Волдеморт прятал Хоркруксы в местах, значимых для него, они раз за разом проговаривали, словно тоскливую литанию, все те места, о которых они знали, что Волдеморт там жил или бывал. Приют, где он родился и вырос, Хогвартс, где он получил образование, магазин Борджина и Беркса, где он работал по окончании школы, и, наконец, Албания, где он провел годы своего изгнания: эти места служили основой для всех их предположений.
— Ага, пошли в Албанию. Обшарить всю страну — мы в полдня уложимся, — саркастически заявил Рон.
— Там ничего не может быть. Он уже создал пять Хоркруксов, прежде чем ушел в изгнание, а Дамблдор был убежден, что шестой — змея, — ответила Гермиона. — Мы знаем, что змея не в Албании, она обычно вместе с Вол-…
— Я же говорил не называть его по имени!
— Отлично! Змея обычно с Сам-Знаешь-Кем — доволен?
— Не особо.
— Не могу представить себе, чтобы он что-либо спрятал у Борджина и Беркса, — произнес Гарри; этот аргумент он уже высказывал многократно, но повторил вновь просто чтобы нарушить неприятное молчание. — Борджин и Беркс были экспертами по Темным артефактам, они бы распознали Хоркрукс в одно мгновение.
Рон демонстративно зевнул. Подавив сильное желание чем-нибудь в него запустить, Гарри продолжил гнуть свою линию:
— Я по-прежнему думаю, что он мог спрятать что-либо в Хогвартсе.
Гермиона вздохнула.
— Но тогда Дамблдор это уже нашел бы, Гарри!
Гарри повторил аргумент, который он все время приводил в защиту своей теории.
— Дамблдор прямо перед моим носом говорил, что он не считает, что ему известны все секреты Хогвартса. Я вам говорю, если и было место, которое Вол-…
— Э!
— САМ-ЗНАЕШЬ-КТО! — выйдя из себя, прокричал Гарри. — Если и было место, действительно значимое для Сам-Знаешь-Кого, то это Хогвартс!
— Ой, ну ладно, — фыркнул Рон. — Его школа?
— Да, его школа! Здесь он впервые по-настоящему был дома, это место было символом того, что он особенный, оно значило для него все, и даже после того, как он ушел…
— Это мы сейчас о Сам-Знаешь-Ком говорим, да? А не о тебе? — поинтересовался Рон. Он натянул цепочку с Хоркруксом на своей шее; Гарри ощутил мгновенный приступ желания ухватиться за эту цепочку и придушить его.
— Ты рассказывал нам, что Сам-Знаешь-Кто просил Дамблдора дать ему работу в школе уже после того, как он ушел, — сказала Гермиона.
— Верно, — кивнул Гарри.
— И Дамблдор думал, что он хотел вернуться только для того, чтобы попытаться найти что-то, возможно еще один предмет, принадлежавший основателям Хогвартса, чтобы превратить в очередной Хоркрукс?
— Ага.
— Но он ведь не получил работу, верно? Значит, у него не было возможности найти там реликвию создателей Хогвартса и спрятать его в школе!
— Ну ладно, — признал поражение Гарри. — Забудем о Хогвартсе.
В отсутствие каких-либо других идей они заглянули в Лондон и, скрываясь под плащом-невидимкой, стали разыскивать приют, в котором вырос Волдеморт. Гермиона пробралась в библиотеку и нашла там информацию, что здание приюта было снесено много лет назад. Они посетили это место и обнаружили офисное строение.
— Может, покопаться под фундаментом? — без особого энтузиазма предложила Гермиона.
— Он не мог спрятать здесь Хоркрукс, — сказал Гарри. Он всегда это знал: приют был тем местом, из которого Волдеморт не мог не вырваться; он никогда бы не спрятал частицу своей души здесь. Дамблдор продемонстрировал Гарри, что Волдеморт при выборе мест для укрытия Хоркруксов стремился к величию и мистике. А этот унылый, серый уголок Лондона был самой полной, какую только можно было вообразить, противоположностью Хогвартса, или Министерства, или здания типа Гринготтса, волшебного банка с его золотыми дверями и мраморными полами.
Даже не имея новых идей, они продолжали перемещаться по стране, для безопасности устанавливая палатку всякий раз на новом месте. Каждое утро они старательно уничтожали все следы своего пребывания, после чего отчаливали в поисках нового уединенного и скрытого местечка, переносясь Аппарированием в леса, в затененные расщелины скал, в фиолетовые вересковые пустоши, в заросшие багульником предгорья, а один раз — в каменистую пещеру. Приблизительно через каждые двенадцать часов они передавали друг другу Хоркрукс, словно играя в какой-то извращенный, замедленный вариант игры в «передай сверток» и при этом боясь, что музыка прекратится, поскольку наградой были двенадцать часов страха и беспокойства.
Гаррин шрам периодически покалывало. Он заметил, что это происходит чаще, когда он носит Хоркрукс. Иногда он не мог скрыть боль.
— Что? Что ты видел? — расспрашивал Рон всякий раз, когда замечал, что Гарри вздрагивает.
— Лицо, — бормотал в ответ Гарри. — Все то же лицо. Вор, обокравший Грегоровича.
И Рон отворачивался, даже не пытаясь скрыть разочарование. Гарри знал, что Рон надеялся услышать новости о своей семье или об остальных членах Ордена Феникса, но, в конце концов, он, Гарри, не был телевизионной антенной; он мог видеть только то, о чем в данный момент думает Волдеморт, он не мог подрегулировать свои видения к той теме, которая ему нравилась. Волдеморт, очевидно, не переставая думал о незнакомом юноше с веселым лицом, имя и местонахождение которого, Гарри не сомневался, известны Волдеморту не лучше, чем Гарри. Гаррин шрам продолжал гореть, а веселый светловолосый парень все время издевательски плавал у него перед глазами; Гарри научился успешно подавлять все признаки боли и дискомфорта, поскольку его спутники при упоминании вора выказывали не более чем раздражение. И он не мог их в этом винить, они-то отчаянно ждали, чтобы он их повел к Хоркруксам.