Он открыл свадебную фотографию. Вот машет рукой сияющий отец – во все стороны торчат черные, совсем как у Гарри, волосы. Вот мама, вся светится от счастья, под руку с отцом… А вот… видимо, это он. Шафер… Раньше Гарри о нем и не задумывался.
Если бы он не знал, что это Блэк, ни за что бы не догадался. Лицо на фотографии не было ни восковым, ни изможденным – нет, на Гарри смотрел красивый и жизнерадостный молодой человек. Интересно, он тогда уже работал на Вольдеморта? Уже планировал убить двоих, что стоят рядом? Понимал, что ему предстоят двенадцать лет в Азкабане – двенадцать лет, которые изменят его до неузнаваемости?
Но ведь дементоры на него не действуют, напомнил себе Гарри, глядя в это красивое, смеющееся лицо. Когда они приближаются, он не слышит крика моей мамы…
Гарри с силой захлопнул альбом, запихал его обратно в тумбочку, снял мантию и очки и забрался в постель, проверив, плотно ли задернуты занавеси.
Открылась дверь.
– Гарри, – неуверенно позвал голос Рона.
Гарри не пошевелился, притворился спящим. Когда Рон ушел, он перекатился на спину и застыл, распахнув глаза.
Невиданная ненависть ядом растекалась по телу. Он так ясно видел смеющееся лицо Блэка, будто кто-то налепил фотографию из альбома ему на глаза. Словно в кино, видел, как Сириус Блэк взрывает Питера Петтигрю (тот походил на Невилла Лонгботтома). Слышал (хотя и не знал, какой у Блэка голос) экстатический шепот: «Это произошло, милорд… Поттеры назначили меня Хранителем Тайны…» И затем другой голос и пронзительный хохот – хохот, который Гарри слышал всякий раз, едва приближались дементоры…
– Гарри, ты… ты выглядишь ужасно.
Гарри не спал до рассвета. Проснулся в опустевшей спальне, оделся и по винтовой лестнице спустился в гостиную, где были только Рон – он жевал мятную жабу и гладил себя по животу – и Гермиона, разложившая домашнюю работу на трех столах.
– А где все? – спросил Гарри.
– Уехали! Первый день каникул, забыл? – откликнулся Рон, пристально его разглядывая. – Скоро обед; я уж собирался тебя будить.
Гарри плюхнулся в кресло у огня. За окнами по-прежнему валил снег. Косолапсус большим рыжим половиком растянулся у камина.
– Выглядишь ты и правда не очень. – Гермиона тревожно всмотрелась ему в глаза.
– Все нормально, – отмахнулся Гарри.
– Гарри, – сказала Гермиона, переглянувшись с Роном, – после того, что мы вчера услышали, все не может быть нормально. Но будь добр, не надо глупостей.
– Каких, например?
– Например, искать Блэка, – выпалил Рон.
Было ясно, что они отрепетировали эту беседу заранее, пока он спал. Гарри ничего не ответил.
– Ты же не будешь, Гарри? Скажи, что не будешь! – воззвала Гермиона.
– Блэк не стоит того, чтобы из-за него умирать, – сказал Рон.
Гарри посмотрел на друзей. Они совсем ничего не понимают.
– Вы знаете, что я слышу всякий раз, когда приближаются дементоры? – Рон с Гермионой испуганно потрясли головами. – Я слышу, как кричит моя мама, как она молит Вольдеморта о пощаде. Если бы вы слышали, как кричит ваша мама, которую сейчас убьют, вы бы тоже вряд ли забыли. А если бы выяснилось, что человек, который притворялся ее другом, предал ее, подослал к ней Вольдеморта…
– Но ты же ничего не можешь сделать! – вскричала потрясенная Гермиона. – Дементоры схватят Блэка, отправят его назад в Азкабан и… так ему и надо!
– Ты же слышала Фуджа. На Блэка дементоры не действуют, как на нормальных людей. Для него это не такое уж и наказание.
– И что? – напрягся Рон. – Ты хочешь… убить Блэка или что?
– Но это же глупо! – в панике закричала Гермиона. – Гарри не будет никого убивать, правда, Гарри?
И снова Гарри не ответил. Он не знал, что будет делать. Знал только, что невыносимо бездействовать, пока Блэк на свободе.
– Малфой все знает, – резко произнес он. – Помните, что он сказал тогда на зельеделии? «Если б речь шла обо мне, я бы жаждал мести. Я бы выследил его сам…»
– То есть совет Малфоя важнее нашего? – разозлился Рон. – А ты знаешь, что получила мать Петтигрю, когда его прикончил Сириус Блэк? Мне папа рассказывал – орден Мерлина первой степени и палец в коробочке. Самый большой кусок, который остался от Петтигрю. Блэк псих, Гарри, он опасен…
– Малфою рассказал его отец, – продолжал Гарри, не слушая Рона. – Он же из близкого окружения Вольдеморта…
– Давай ты будешь говорить «Сам-Знаешь-Кто»? – сердито оборвал Рон.
– Само собой, Малфои знают, что Блэк работал на Вольдеморта…
– И Малфой будет счастлив, если тебя, как Петтигрю, разорвет на тысячу кусков! Приди в себя, Гарри! Малфой просто мечтает, чтобы ты куда-нибудь провалился, лишь бы в квидиш против тебя не играть.
– Гарри, прошу тебя, – глаза Гермионы наполнились слезами, – пожалуйста, будь благоразумен. Блэк совершил ужасное, просто ужасное, но тебе н-нельзя рисковать, Блэку только того и нужно… ну, Гарри, ты же сыграешь ему на руку, если сам начнешь его искать. Твои мама с папой этого бы не хотели, согласись! Они бы не хотели, чтоб ты разыскивал Блэка!
– Я никогда не узнаю, чего бы они хотели, потому что, спасибо Блэку, я с ними ни разу не разговаривал, – сухо ответил Гарри.
Воцарилось молчание. Косолапсус с наслаждением потянулся, выпустив когти. Карман у Рона задрожал.
– Слушайте, – воскликнул Рон, судорожно подыскивая другую тему, – у нас же каникулы! Скоро Рождество! Давайте… давайте пойдем к Огриду. Мы у него сто лет не были!
– Нельзя! – торопливо вмешалась Гермиона. – Гарри нельзя покидать замок.
– Ага, давайте сходим, – Гарри сел прямее, – спрошу, почему он, когда рассказывал мне о родителях, про Блэка ни словом не упомянул!
Дальнейшие обсуждения Сириуса Блэка явно не входили в планы Рона.
– Можно в шахматы поиграть, – поспешно добавил он, – или в побрякуши. Перси оставил…
– Нет, пойдем к Огриду, – решительно сказал Гарри.
Так что они сбегали в спальни за плащами, пролезли в дыру за портретом («Стоять! Готовьтесь к бою, безродные желтопузые трусы!»), прошагали по пустому замку и через дубовые двери вышли на улицу.
Они медленно побрели по склону, оставляя в сверкающем пуховом снегу неглубокие траншеи. Носки и подолы промокли и заледенели. Запретный лес был как заколдованный: деревья наряжены в серебро, хижина Огрида – словно торт с глазурью.
Рон постучал, но ответа не было.
– Не мог же он уйти? – От холода Гермиона дрожала как осиновый лист.
Рон прижал ухо к двери.
– Там что-то странное, – сообщил он. – Сами послушайте – Клык, что ли?
Гарри с Гермионой тоже прижались к двери. Из хижины доносились низкие, спазматические завывания.
– Может, сходить привести кого-нибудь? – занервничал Рон.
– Огрид! – крикнул Гарри, забарабанив в дверь. – Огрид, ты там?
Грузно зашаркали шаги; дверь со скрипом приотворилась. На пороге появился Огрид с красными, опухшими глазами. Слезы струились по лицу и падали на кожаную жилетку.
– Вы слыхали! – заголосил он и бросился Гарри на шею.
Получилось не смешно – Огрид был по меньшей мере вдвое крупнее обычного человека. Гарри чуть не рухнул, но его спасли Рон с Гермионой; втроем они подхватили Огрида под руки и с трудом отволокли в хижину. Огрид позволил усадить себя в кресло, уронил голову на стол и безудержно зарыдал. Мокрое лицо блестело, слезы скатывались в косматую бороду.
– Огрид, что случилось? – в ужасе спросила Гермиона.
Гарри заметил на столе какое-то официаль-ное письмо.
– Огрид, это что?
Рыдания стали громче. Огрид пихнул письмо Гарри, и тот прочитал вслух:
Уважаемый мистер Огрид!
В отношении нашего расследования по делу о нападении гиппогрифа на учащегося Вашего класса уведомляем Вас, что мы принимаем заверения профессора Думбльдора в том, что Вы не несете ответственности за этот неприятный инцидент.
– Ну так что, здорово, Огрид! – воскликнул Рон, хлопнув его по плечу. Но Огрид не прекратил рыдать, а только замахал лапищей Гарри – мол, читай дальше.
Однако мы должны довести до Вашего сведения, что вышеупомянутый гиппогриф вызывает у нас огромное беспокойство. Мы приняли решение рассмотреть официальную жалобу, поданную мистером Люциусом Малфоем. Таким образом, Ваше дело будет передано на рассмотрение комитета по уничтожению опасных созданий. Слушание назначено на 20 апреля, и мы просим Вас в этот день лично доставить означенного гиппогрифа в Лондон на заседание. До 20 апреля гиппогрифа следует содержать на поводке в изолированном помещении.
Далее следовали подписи членов правления школы.
– Ой, – сказал Рон. – Но, Огрид, ты ведь говорил, что Конькур – хороший гиппогриф. Я уверен, вы как-нибудь выкрутитесь…
– Ты не представляешь, какие там горгульи, в этом их комитете! – Огрид захлебнулся рыданиями, одновременно утираясь рукавом. – У них зуб на интересных зверьков!
В углу что-то зашуршало, и ребята развернулись. Гиппогриф Конькур лежа поклевывал нечто, обильно источавшее кровь на пол.
– Не привязывать же его в снегу! – давился слезами Огрид. – Одного! В Рождество!
Гарри, Рон и Гермиона переглянулись. Они никогда не одобряли увлечения Огрида теми, кого он называл «интересными зверьками» (а прочие – «жуткими монстрами»). Правда, лично Конькур особых опасений не вызывал. Наоборот, если вспомнить другие привязанности Огрида, Конькур был прямо-таки милашка.
– Надо как следует построить защиту, Огрид. – Гермиона села рядом и положила ладонь на его массивное предплечье. – Наверняка ты сможешь доказать, что Конькур безопасен.
– Да без разницы! – всхлипнул Огрид. – Эти комитетские канальи все у Люциуса в кармане! Боятся его! А если мы проиграем, Конькура…
Огрид чикнул пальцем по горлу, издал протяжный вопль и снова уронил голову на руки.
– А что Думбльдор? – спросил Гарри.