– Ага, давайте сходим, – Гарри сел прямее, – спрошу, почему он, когда рассказывал мне о родителях, про Блэка ни словом не упомянул!
Дальнейшие обсуждения Сириуса Блэка явно не входили в планы Рона.
– Можно в шахматы поиграть, – поспешно добавил он, – или в побрякуши. Перси оставил…
– Нет, пойдем к Огриду, – решительно сказал Гарри.
Так что они сбегали в спальни за плащами, пролезли в дыру за портретом («Стоять! Готовьтесь к бою, безродные желтопузые трусы!»), прошагали по пустому замку и через дубовые двери вышли на улицу.
Они медленно побрели по склону, оставляя в сверкающем пуховом снегу неглубокие траншеи. Носки и подолы промокли и заледенели. Запретный лес был как заколдованный: деревья наряжены в серебро, хижина Огрида – словно торт с глазурью.
Рон постучал, но ответа не было.
– Не мог же он уйти? – От холода Гермиона дрожала как осиновый лист.
Рон прижал ухо к двери.
– Там что-то странное, – сообщил он. – Сами послушайте – Клык, что ли?
Гарри с Гермионой тоже прижались к двери. Из хижины доносились низкие, спазматические завывания.
– Может, сходить привести кого-нибудь? – занервничал Рон.
– Огрид! – крикнул Гарри, забарабанив в дверь. – Огрид, ты там?
Грузно зашаркали шаги; дверь со скрипом приотворилась. На пороге появился Огрид с красными, опухшими глазами. Слезы струились по лицу и падали на кожаную жилетку.
– Вы слыхали! – заголосил он и бросился Гарри на шею.
Получилось не смешно – Огрид был по меньшей мере вдвое крупнее обычного человека. Гарри чуть не рухнул, но его спасли Рон с Гермионой; втроем они подхватили Огрида под руки и с трудом отволокли в хижину. Огрид позволил усадить себя в кресло, уронил голову на стол и безудержно зарыдал. Мокрое лицо блестело, слезы скатывались в косматую бороду.
– Огрид, что случилось? – в ужасе спросила Гермиона.
Гарри заметил на столе какое-то официаль-ное письмо.
– Огрид, это что?
Рыдания стали громче. Огрид пихнул письмо Гарри, и тот прочитал вслух:
Уважаемый мистер Огрид!
В отношении нашего расследования по делу о нападении гиппогрифа на учащегося Вашего класса уведомляем Вас, что мы принимаем заверения профессора Думбльдора в том, что Вы не несете ответственности за этот неприятный инцидент.
– Ну так что, здорово, Огрид! – воскликнул Рон, хлопнув его по плечу. Но Огрид не прекратил рыдать, а только замахал лапищей Гарри – мол, читай дальше.
Однако мы должны довести до Вашего сведения, что вышеупомянутый гиппогриф вызывает у нас огромное беспокойство. Мы приняли решение рассмотреть официальную жалобу, поданную мистером Люциусом Малфоем. Таким образом, Ваше дело будет передано на рассмотрение комитета по уничтожению опасных созданий. Слушание назначено на 20 апреля, и мы просим Вас в этот день лично доставить означенного гиппогрифа в Лондон на заседание. До 20 апреля гиппогрифа следует содержать на поводке в изолированном помещении.
Далее следовали подписи членов правления школы.
– Ой, – сказал Рон. – Но, Огрид, ты ведь говорил, что Конькур – хороший гиппогриф. Я уверен, вы как-нибудь выкрутитесь…
– Ты не представляешь, какие там горгульи, в этом их комитете! – Огрид захлебнулся рыданиями, одновременно утираясь рукавом. – У них зуб на интересных зверьков!
В углу что-то зашуршало, и ребята развернулись. Гиппогриф Конькур лежа поклевывал нечто, обильно источавшее кровь на пол.
– Не привязывать же его в снегу! – давился слезами Огрид. – Одного! В Рождество!
Гарри, Рон и Гермиона переглянулись. Они никогда не одобряли увлечения Огрида теми, кого он называл «интересными зверьками» (а прочие – «жуткими монстрами»). Правда, лично Конькур особых опасений не вызывал. Наоборот, если вспомнить другие привязанности Огрида, Конькур был прямо-таки милашка.
– Надо как следует построить защиту, Огрид. – Гермиона села рядом и положила ладонь на его массивное предплечье. – Наверняка ты сможешь доказать, что Конькур безопасен.
– Да без разницы! – всхлипнул Огрид. – Эти комитетские канальи все у Люциуса в кармане! Боятся его! А если мы проиграем, Конькура…
Огрид чикнул пальцем по горлу, издал протяжный вопль и снова уронил голову на руки.
– А что Думбльдор? – спросил Гарри.
– Он и так уж для меня сделал больше некуда, – простонал Огрид. – Ему и без того тяжко – дементоров в замок не пущать, да еще Сириус по округе рыщет…
Рон с Гермионой покосились на Гарри – вдруг он начнет клеймить Огрида позором за то, что не рассказал правды о Блэке. Но Огрид был в таком отчаянии и ужасе – тут как-то не до выяснения отношений.
– Огрид, – сказал Гарри, – ты, главное, не теряй надежды. Гермиона права, нужно правильно построить защиту. Позови нас всех в свидетели…
– По-моему, я читала об одном случае преследования гиппогрифа, – задумчиво произнесла Гермиона, – и гиппогрифа тогда оправдали. Я поищу в книжке и скажу, как обстояло дело.
Огрид завыл еще громче. Гарри и Гермиона посмотрели на Рона, молча взывая о помощи.
– Может… чаю заварить? – предложил Рон.
Гарри уставился на него с укором.
– Мама всегда так делает, если кто-нибудь плачет, – пробормотал Рон, пожав плечами.
Наконец, получив многочисленные заверения в поддержке и дымящуюся чайную кружку, Огрид высморкался в платок размером со скатерть и сказал:
– Вы правы. Нельзя мне сейчас расклеиваться. Надо собраться…
Немецкий дог Клык осторожно вылез из-под стола и положил голову на колени хозяину.
– Последние дни я сам не свой, – признался Огрид, гладя Клыка одной рукой и вытирая лицо другой. – За Конькура душа изболелась, да и уроки мои никто не любит…
– Мы любим! – тут же соврала Гермиона.
– Да, у тебя здорово! – выпалил Рон, скрестив под столом пальцы. – Кстати, а… как поживают скучечерви?
– Сдохли, – мрачно ответил Огрид. – Пере-жрали латука.
– Ой нет! – воскликнул Рон. Губы у него задергались.
– И от дементоров не по себе, – вдруг содрогнулся Огрид. – Каждый раз мимо них хожу, как соберусь в «Три метлы» пропустить стаканчик. Прям как будто опять в Азкабане…
Он умолк и принялся заглатывать чай. Гарри, Рон и Гермиона наблюдали за ним, затаив дыхание. Раньше Огрид никогда не упоминал о своем коротком пребывании в тюрьме. После паузы Гермиона робко спросила:
– Очень страшно было, Огрид?
– Не представляете, – тихо ответил он. – Жуть. Думал, крыша поехала. Все поминал самое плохое… как из «Хогварца» исключили… как папаша мой помер… как Норберта отправлял…
Его глаза снова увлажнились. Норберта, драконьего детеныша, Огрид выиграл в карты.
– Проходит время, а ты уж и не знаешь, кто ты такой есть. И неясно, зачем живешь. Я, помню, все надеялся, помереть бы во сне… Когда выпустили, я как заново народился, будто в меня хлынул обратно весь мир… такое чувство… А дементоры меж тем не очень-то хотели меня отпускать.
– Ты же был невиновен! – сказала Гермиона.
Огрид фыркнул:
– А им-то что? Им по барабану. Им подавай штук двести человечьих душ, радость да счастье из них сосать, а кто там виноват, кто не виноват – им едино.
Огрид затих на мгновение, застывшими глазами глядя в кружку. Затем негромко произнес:
– Хотел выпустить Конькура… шугал его, шугал, кыш, мол, отсюда… да как объяснишь гиппогрифу, что ему надо скрыться? А еще… боюсь я теперь… нарушать закон-то. – Он поднял на ребят несчастные глаза, слезы вновь заструились по лицу. – Не хочу больше в Азкабан.
Поход к Огриду, хоть его и нельзя было назвать развлечением, подействовал, как и рассчитывали Рон с Гермионой. Конечно, Гарри не забыл о Блэке, но уже не мог постоянно вынашивать планы мести – надо было думать, как помочь Огриду выиграть дело в комитете по уничтожению опасных созданий. На следующий же день они отправились в библиотеку и приволокли в пустынную общую гостиную груду разнообразной литературы, которая могла помочь делу Конькура. Все трое уселись у полыхающего огня и принялись медленно листать страницы пыльных томов, выискивая все упоминания о знаменитых делах хищных животных. Время от времени, когда попадалось нечто подходящее, они переговаривались.
– Вот кое-что… дело 1722 года… но тут гиппогрифа приговорили… бррр, вы посмотрите, что с ним сделали, отвратительно…
– Наверное, вот это пригодится, смотрите: в 1296 году мантикора кого-то растерзала, но ее отпустили… Ой, нет, это потому, что никто не решился к ней приблизиться…
Тем временем замок украшали к Рождеству, хотя оценить великолепное убранство было практически некому – мало кто остался в школе на каникулы. По коридорам и переходам висели толстые гирлянды из омелы и остролиста, внутри рыцарских доспехов мерцали загадочные огоньки, в Большом зале установили двенадцать рождественских елок, мерцавших золотыми звездами. По всему замку разносился заманчивый запах вкуснейших блюд – к сочельнику он стал до того силен, что даже Струпик высунул нос из своего убежища в нагрудном кармане Рона и с надеждой принюхался.
Утром в Рождество Гарри проснулся от того, что Рон швырнул в него подушкой.
– Эй! Подарки!
Гарри надел очки и, щурясь со сна в полутьме спальни, разглядел в изножье горку свертков.
Рон уже сорвал обертку со своих подарков.
– Очередной свитер от мамы… опять свекольный… у тебя-то свитер есть?
Свитер был. Миссис Уизли прислала Гарри алый свитер с гриффиндорским львом на груди; кроме того, в посылке обнаружились двенадцать домашних сладких пирожков, кусок рождественского пирога и упаковка ореховой караме-ли. Отодвинув все это в сторону, Гарри заметил под свертками длинную узкую коробку.
– А там что? – Рон уставился на коробку, держа в руках пару свекольных носков.
– Не знаю…
Гарри сорвал упаковку – и задохнулся: на покрывало выкатилась великолепная сверкающая метла. Рон уронил носки и соскочил с