– Эмм, – замялся Гарри.
– Тебе не кажется, что психологическая травма прошлого понуждает тебя доказать, на что ты способен? Оправдать свое имя? Тебе не кажется, что искушение подать заявку на участие в Тремудром Турнире возникло у тебя оттого, что…
– Да не подавал я заявку, – сказал Гарри, уже раздражаясь.
– Ты помнишь своих родителей? – перекричала его Рита Вритер.
– Нет.
– Что, как ты считаешь, они бы сказали, если бы узнали о твоем участии в Тремудром Турнире? Они бы гордились? Тревожились? Сердились?
Гарри по-настоящему разозлился. Откуда, скажите на милость, ему знать, что сказали бы родители, будь они живы? Он чувствовал на себе пристальный взгляд репортерши. Нахмурившись, избегая ее взгляда, он посмотрел на строчки, ползущие из-под пера:
Беседа вдруг касается родителей, которых мальчик едва помнит, и поразительные зеленые глаза наполняются слезами.
– Никакими слезами мои глаза не наполняются! – возмутился Гарри.
Не успела Рита произнести хоть слово, дверь чулана распахнулась. Гарри обернулся, моргая от яркого света. Думбльдор из проема сверху вниз обозрел их двоих, ютящихся в чулане.
– Думбльдор! – вскричала Рита Вритер с ужимками, которые должны были выразить восторг, но Гарри заметил, что и принципиарное перо, и пергамент вдруг исчезли с ящика «Гигиента», а когтистые пальцы проворно защелкнули крокодиловую сумочку. – Как поживаете? – Рита встала и протянула Думбльдору большую, мужскую ладонь. – Надеюсь, летом вы читали мою статью о конференции Международной конфедерации чародейства?
– Очаровательно ядовитая вещь, – сверкнул глазами Думбльдор. – Особенное удовольствие доставила мне характеристика моей скромной персоны: «замшелый маразматик».
Рита ни капли не смутилась:
– Я лишь подчеркнула, что некоторые ваши взгляды немного устарели, Думбльдор, и многие колдуны-обыватели…
– Я буду счастлив узнать, какая логика обусловила вашу неделикатность, – Думбльдор, улыбаясь, любезно поклонился, – но, боюсь, нам придется обсудить этот вопрос позднее. Вот-вот начнется взвешивание палочек, а церемония не может быть открыта, пока один из чемпионов прячется в чулане.
С огромным удовольствием избавившись от Риты Вритер, Гарри поспешил обратно в класс. Остальные чемпионы уже сидели на стульях у двери; Гарри поскорей юркнул на место рядом с Седриком и посмотрел на покрытый бархатом стол. Там расположились четверо из пяти судей: профессор Каркаров, мадам Максим, мистер Сгорбс и Людо Шульман. Рита Вритер пристроилась в углу. Гарри увидел, как она вытащила из сумочки пергамент, расправила его на колене, пососала принципиарное перо и снова установила его на пергаменте.
– Позвольте вам представить мистера Олливандера, – обратился Думбльдор к чемпионам, заняв место за судейским столом. – Он прибыл проверить ваши волшебные палочки. Перед началом Турнира мы должны убедиться, что они в безупречном рабочем состоянии.
Гарри обвел глазами комнату и с изумлением заметил у окна старого колдуна с большими бледными глазами. С изготовителем волшебных палочек мистером Олливандером Гарри уже встречался – три года назад в его магазине на Диагон-аллее была куплена палочка для Гарри.
– Мадемуазель Делакёр, не возражаете, если мы начнем с вас? – выйдя на середину комнаты, сказал мистер Олливандер.
Флёр Делакёр подлетела к нему и предъявила палочку.
– Хммм… – промычал он.
Потом спирально крутанул палочкой меж длинных пальцев, и та выпустила сноп розовых и золотых искр. Мистер Олливандер поднес палочку к глазам и внимательно поглядел.
– Так, – тихо произнес он, – девять с половиной дюймов… жесткая… розовое дерево… и содержит… пресвятое небо…
– Волос с голови вейли, – опередила его Флёр, – одной из моих бабушек.
Значит, Флёр и впрямь частично вейла, подумал Гарри, надо не забыть сказать Рону… а потом вспомнил, что Рон с ним не разговаривает.
– Разумеется, – кивнул мистер Олливандер, – разумеется. Сам я никогда не использую волосы вейл. Я нахожу, что от них палочки чересчур своенравны… Впрочем, каждому свое, и если вам подходит…
Он пробежал пальцами по древесине, видимо проверяя, нет ли на ней царапин или бугров, пробормотал:
– Орхидеос! – и на кончике палочки распустился букет. – Очень хорошо, очень хорошо, она в прекрасной рабочей форме. – Мистер Олливандер ловко ухватил букет и вместе с палочкой преподнес его Флёр. – Мистер Диггори, вы следующий.
Флёр заскользила на свое место и улыбнулась Седрику, когда тот проходил мимо.
– Так-так, а это уже мое произведение, не так ли? – Мистер Олливандер ощутимо воодушевился. – Да, я прекрасно ее помню. Содержит хвостовой волос редкостного экземпляра самца единорога… ладоней семнадцать, не меньше… чуть не проткнул меня насквозь, когда я дернул его за хвост. Двенадцать дюймов с четвертью… ясень… приятная упругость. В превосходном состоянии… Ухаживаете за ней регулярно?
– Только вчера полировал, – просиял Седрик.
Гарри поглядел на собственную палочку. Она была вся захватана. Он сгреб в кулак ткань своей мантии и постарался незаметно оттереть. Палочка плюнула золотыми искрами. Флёр бросила на Гарри очень покровительственный взгляд, и он тут же прекратил.
Мистер Олливандер пустил через всю комнату цепочку дымных колец, объявил, что вполне доволен, а затем пригласил:
– Мистер Крум, прошу вас.
Виктор Крум поднялся и побрел, сутулясь и загребая ногами. Он пихнул мистеру Олливандеру свою палочку, надулся и встал, погрузив руки в карманы мантии.
– Хммм… – протянул мистер Олливандер, – если не ошибаюсь, творение Грегоровича? Прекрасный изготовитель, хотя стиль его и не таков, каким я… и однако же…
Он поднес палочку к глазам и повращал, тщательно изучая.
– Так… граб и сердечная жила дракона? – выпалил он, и Крум кивнул. – Толще обычного… весьма жесткая… десять дюймов с четвертью… Авис!
Грабовая палочка выстрелила как пушка, из кончика вылетела стайка щебечущих птичек и скрылась за окном в размытом солнечном свете.
– Отлично, – сказал мистер Олливандер, возвращая палочку Круму, – у нас остается… мистер Поттер.
Гарри встал, прошел мимо Крума к мистеру Олливандеру и протянул палочку.
– А-а-а-ах, разумеется. – Бледные стариковские глаза вдруг засияли. – Да-да-да. Как прекрасно я это помню.
Гарри тоже помнил. Так хорошо помнил, точно это случилось вчера…
Три с лишним года назад, в его одиннадцатый день рождения, Огрид привел его в магазин мистера Олливандера за волшебной палочкой. Мистер Олливандер снял с Гарри всевозможные мерки, а потом стал выдавать палочки на пробу. Гарри пришлось размахивать, наверное, миллионами палочек, пока наконец не нашлась та единственная, которая ему подошла, – вот эта самая, из остролиста, одиннадцать дюймов, с хвостовым пером феникса. Мистер Олливандер сильно изумился, что Гарри подошла именно эта палочка. «Любопытно, – забормотал он, – любопытно», – и лишь когда Гарри спросил, что же, собственно, любопытно, мистер Олливандер объяснил, что перо в палочке Гарри взято от того же феникса, чье перо дало сердцевину палочки Лорда Вольдеморта.
Гарри никогда и никому об этом не рассказывал. Он очень любил свою палочку, а ее родство с палочкой Вольдеморта считал роковой случайностью сродни тому обстоятельству, что сам он – племянник тети Петунии. Однако, не хотелось бы, чтобы мистер Олливандер обнародовал сейчас эту тайну. Не то, пожалуй, принципиарное перо Риты Вритер от радости взорвется.
Волшебную палочку Гарри мистер Олливандер изучал дольше прочих. В конце концов он выпустил из нее фонтан вина и возвратил Гарри, объявив, что палочка в идеальном состоянии.
– Благодарю вас всех, – сказал Думбльдор, вставая из-за судейского стола. – Можете возвращаться на уроки – хотя, думаю, разумнее отправиться сразу на ужин, потому что колокол вот-вот прозвонит…
Решив, что дела наконец-то пошли на лад, Гарри приготовился уйти, но тут откуда ни возьмись выскочил человек с камерой и многозначительно прокашлялся.
– Фотографироваться, Думбльдор, фотографироваться! – радостно закричал Шульман. – Судьи и чемпионы, все вместе! Как считаешь, Рита?
– Ммм… да, пожалуй, сначала так. – Рита снова не спускала глаз с Гарри. – А потом, наверное, индивидуальные портреты.
Съемки затянулись. Мадам Максим, куда бы ни встала, отбрасывала тень на остальных, а фотографу никак не удавалось отойти так, чтоб она вместилась в кадр; кончилось тем, что она села, а все прочие встали вокруг. Каркаров бесконечно завивал пальцами бородку; Крум, который, казалось бы, давно должен был привыкнуть к такого рода вещам, прятался за чужими спинами. Фотограф все норовил поставить вперед Флёр, а Рита Вритер постоянно выбегала и вытаскивала в центр Гарри. Потом она настояла на том, чтобы чемпионов сняли по отдельности. Прошла вечность, прежде чем их отпустили.
Гарри спустился на ужин. Гермионы не было – видимо еще не вернулась из лазарета, где ей исправляли зубы. Гарри поел один в конце стола и отправился в гриффиндорскую башню, думая о дополнительной работе по призывному заклятию. В спальне он наткнулся на Рона.
– Тебе сова, – грубо бросил Рон, едва Гарри вошел. Он показал на кровать. На подушке Гарри дожидалась школьная сипуха.
– А – вижу, – кивнул Гарри.
– Завтра вечером мы отбываем наказание в подземелье у Злея, – сказал Рон.
И, не глядя на Гарри, выскочил из спальни. Гарри захотелось пойти за ним – поговорить или дать по шее, то и другое казалось равно привлекательным, – но желание прочитать письмо Сириуса пересилило. Гарри снял с совиной лапки письмо и развернул.
Гарри,
Не могу в письме сказать все, что хотелось бы, слишком рискованно, вдруг письмо перехватят, – нам нужно поговорить с глазу на глаз. Сможешь быть один у камина в гриффиндорской башне 22 ноября в час ночи?
Я как никто знаю, что ты способен сам о себе позаботиться, а пока рядом Думбльдор и Хмури, вряд ли кто-то сможет тебе навредить. Но некто сильно старается. Подать от тебя заявку на участие в Турнире – большой риск, особенно прямо под носом у Думбльдора.