Толстая Тетя и ее приятельница Ви уже дрыхли. Гарри пришлось громко заорать: «Моргающие феи!» – иначе обе никак не хотели просыпаться, а в итоге проснувшись, негодовали ужасно. Он вскарабкался в общую гостиную и обнаружил, что у Рона с Гермионой скандал не на жизнь, а на смерть. Они стояли поодаль друг от друга все багровые и страшно орали.
– Знаешь что? Знаешь что? Раз тебе так не нравится, ты же знаешь, что нужно делать? Знаешь?! – орала Гермиона. Ее элегантный пучок растрепался, лицо перекосило от злости.
– Ах вот как?! – орал в ответ Рон. – И что же это такое мне нужно делать?
– Когда в следующий раз будет бал, пригласить меня раньше других и не в качестве спасительной соломинки!
Пока Рон, наподобие золотой рыбки, вынутой из аквариума, шевелил губами, Гермиона развернулась на каблуках и бросилась к спальням девочек. Рон обернулся к Гарри.
– Это, – потрясенно захлебнувшись, начал он, – это… лишний раз доказывает… ничего не понимает…
Гарри промолчал. Мир с Роном был ему дороже, и он не стал говорить, что думает, – но отчего-то ему казалось, что Гермиона все поняла куда лучше Рона.
Глава двадцать четвертаяСенсация Риты Вритер
На второй день Рождества все встали поздно. В гриффиндорской гостиной было необычайно тихо, ленивые разговоры то и дело прерывались зевками. Густые волосы Гермионы снова распушились. Она призналась Гарри, что перед балом использовала невероятное количество «Гладейского прилизелья для волос».
– Но каждый день… нет уж, слишком много возни, – сказала она как бы между прочим, почесывая громко урчащего Косолапсуса за ушами.
С Роном они, казалось, пришли к молчаливому соглашению свою ссору не обсуждать и общались очень доброжелательно, но как-то формально. Гарри с Роном, разумеется, при первой же возможности доложили Гермионе о разговоре Огрида с мадам Максим, но на Гермиону новость о том, что Огрид полугигант, подействовала совсем не так сильно, как на Рона.
– Я, в общем-то, так и думала, – пожала плечами она. – Понятно, что чистокровным гигантом он быть не может, тогда он был бы футов двадцать ростом. Но, честно сказать, все эти вопли насчет гигантов – просто-напросто истерия. Не могут же все они быть чудовищами… Это такие же предрассудки, как с оборотнями… расизм, больше ничего.
Рон собрался было съязвить, но, видимо, не захотел снова ссориться и поэтому только недоверчиво покачал головой, когда Гермиона отвернулась.
Между тем пришло время заняться домашними заданиями, о которых они начисто забыли в первую неделю каникул. После празднеств все ходили какие-то обессилевшие – за исключением Гарри, который (опять) слегка нервничал.
Оказалось почему-то, что по эту сторону Рождества двадцать четвертое февраля стало гораздо ближе, а Гарри еще даже не пробовал разгадать загадку золотого яйца. Теперь всякий раз, заходя в спальню, он доставал яйцо из сундука, открывал и вслушивался в заунывный вой – вдруг в нем отыщется какой-нибудь тайный смысл. Напрягаясь изо всех сил, он размышлял, что (кроме тридцати музыкальных пил) ему напоминает этот ужасный звук, но… нет, он никогда не слышал ничего подобного. Тогда он закрывал яйцо, интенсивно его тряс и снова открывал – вдруг звуки переменятся, – однако они не менялись. Он пробовал задавать яйцу вопросы, перекрикивая вой, но это не действовало. Однажды он даже швырнул яйцо через всю комнату – не очень, впрочем, надеясь, что это поможет.
Гарри не забыл про намек Диггори, но далекие от дружеских чувства, которые он испытывал сейчас к Седрику, не позволяли принять от него помощь – во всяком случае, пока оставалась надежда обойтись без нее. В любом случае Гарри считал, что, если бы Седрик и в самом деле хотел помочь, он мог бы выразиться и яснее. Вот он, Гарри, прямо сказал, что их ждет на первом испытании, – а Седрик советует принять ванну! Это что, по-честному? Нет уж, не надо ему такой дурацкой помощи – тем более от того, кто расхаживает по коридорам за ручку с Чо.
А тем временем наступил первый день нового триместра, и Гарри отправился на уроки, нагруженный, как всегда, книжками, перьями и пергаментом, но дополнительной тяжестью на нем висело сосущее беспокойство из-за неразгаданной загадки, будто он и яйцо повсюду таскал с собой.
Школьный двор по-прежнему был завален снегом, а окна теплиц запотели, и на гербологии сквозь них ничего не было видно. В такую погоду никому не хотелось ухаживать за магическими существами; правда, как справедливо заметил Рон, уж драклы их точно согреют: либо станут за ними гоняться, либо своими взрывами подожгут домик Огрида.
Однако, приблизившись к хижине, ребята увидели пожилую ведьму с седым ежиком и мощным подбородком.
– Поторопитесь, поторопитесь, колокол прозвенел пять минут назад, – рявкнула ведьма, когда они продрались к ней по снегу.
– А вы кто? – вытаращился Рон. – И где Огрид?
– Я – профессор Гниллер-Планк, – отрывисто сказала дама, – временный преподаватель ухода за магическими существами.
– Где Огрид? – громко повторил Гарри.
– Он не вполне в форме, – не вдаваясь в подробности, сообщила она.
До Гарри донесся тихий гадкий смех. Гарри обернулся – подошли слизеринцы, возглавляемые Драко Малфоем. У всех был довольный вид, новой преподавательнице никто не удивился.
– Сюда, пожалуйста, – пригласила профессор Гниллер-Планк и направилась вокруг загона, где зябко ежились и тряслись от холода огромные бэльстэкские кони. Гарри, Рон и Гермиона пошли за ней, на ходу оглядываясь на хижину. Занавески на окнах задернуты. Где же Огрид? Лежит внутри, больной и одинокий?
– А что с Огридом? – спросил Гарри, нагнав профессора Гниллер-Планк.
– Вас не касается, – ответила она так, будто он сует нос куда не следует.
– Да вот касается, – с горячностью возразил Гарри. – Что с ним такое?
Профессор Гниллер-Планк как будто не услышала. Вдоль загона она вывела класс на опушку Запретного леса. Там к дереву был привязан большой красивый единорог.
Девочки заохали.
– О-о-о, какой красивый! – прошептала Лаванда Браун. – Откуда она его взяла? Их ведь трудно поймать!
По сравнению с ослепительно-белым единорогом снег казался серым. Животное нервно било золотыми копытами и запрокидывало рогатую голову.
– Мальчикам – отойти! – приказала профессор Гниллер-Планк, выбросив назад руку и больно ткнув Гарри в грудь. – Единороги предпочитают женщин. Девочки – вперед, подходите осторожно… Тихо, тихо, не торопитесь…
Она и девочки медленно направились к единорогу. Мальчики остались у изгороди.
Как только профессор Гниллер-Планк отошла, Гарри повернулся к Рону:
– Что с ним случилось? Как думаешь, может, дракл?..
– Нет, Поттер, драклы его не растерзали, если ты об этом, – раздался вкрадчивый шепот Малфоя. – Нет. Просто он стыдится показать людям свою громадную противную рожу.
– О чем ты? – огрызнулся Гарри.
Малфой достал из кармана свернутый газетный лист.
– Вот, – сказал он. – Жаль тебя огорчать, Поттер… – И гнусно осклабился.
Гарри схватил и развернул вырезку. Рон, Шеймас, Дин и Невилл читали через его плечо. Статья предварялась фотографией Огрида – выглядел тот до крайности неблагонадежно.
Альбус Думбльдор, эксцентричный директор школы колдовства и ведьминских искусств «Хогварц», всегда позволял себе необъяснимые вольности в подборе преподавательского состава, отмечает наш специальный корреспондент Рита Вритер. В сентябре на должность преподавателя защиты от сил зла был принят пресловутый Аластор «Шизоглаз» Хмури, помешанный на сглазе бывший аврор. Если учесть дурную привычку Хмури нападать на всякого, кто в его присутствии осмеливается сделать резкое движение, этот административный ход вызвал немалое удивление в министерстве магии. В то же время Шизоглаз Хмури выглядит вполне добропорядочным гражданином в сравнении с тем человекоподобным существом, которого Думбльдор назначил на пост преподавателя ухода за магическими существами.
Рубеус Огрид, по его собственному признанию, исключенный из «Хогварца» на третьем году обучения, с тех самых пор вел благополучную жизнь, выполняя обязанности хранителя ключей и лесника – эту работу предоставил ему Думбльдор. Однако в прошлом году Огрид умело воспользовался своим таинственным влиянием на директора и в обход многих более достойных кандидатов добился еще одной должности – преподавателя ухода за магическими существами.
Мужчина дикарской наружности и пугающих габаритов, Огрид использовал свое новообретенное положение с тем, чтобы посредством разнообразных чудовищных созданий терроризировать вверенных его попечению учеников. Думбльдор смотрел сквозь пальцы на то, как Огрид на уроках, которые немало учеников называют не иначе как «страшные», калечил детей.
«На меня напал гиппогриф, а моего друга Винсента Краббе жутко искусал скучечервь, – рассказал четвероклассник Драко Малфой. – Мы все ненавидим Огрида, только боимся кому-нибудь об этом сказать».
При этом Огрид не намерен прекращать свою деятельность, направленную на устрашение школьников. В беседе с корреспондентом «Оракула», состоявшейся в прошлом месяце, он признался, что выращивает существ, которых он окрестил «взрывастыми драклами». Эти существа суть не что иное, как в высшей степени опасный гибрид мантикоры и огнекраба. Как все мы знаем, новые породы магических существ надлежит выводить под строжайшим контролем департамента по надзору за магическими существами. Но Огрид, похоже, считает, что мелкие ограничения не для него.
«Ну, я просто позабавился чутка», – отмахнулся он и быстро сменил тему разговора.
Вдобавок к вышесказанному (хотя и этого более чем достаточно) «Оракул» получил неоспоримые доказательства того, что Огрид – не чистокровный колдун, каковым всегда прикидывался. В действительности он даже не вполне человек. Согласно сведениям, полученным из эксклюзивного источника, его мать – не кто иная, как гигантесса Фридвульфа, чье местонахождение в настоящее время неизвестно.