– Она опасная, – отрезал Гарри. – И ненормальная.
– Конечно, она чудовище, но… Гарри, по-моему, надо рассказать про шрам Думбльдору.
Второй раз за два дня ему советовали обратиться к Думбльдору. Но Гермионе он ответил так же, как Рону:
– Я не стану его дергать из-за всякой ерунды. Ты же сама говоришь, это не так уж страшно. Шрам побаливал все лето… Просто сегодня сильнее, чем обычно…
– Гарри, я уверена, что Думбльдор хотел бы об этом знать…
– Да, – ответил Гарри, не сдержавшись, – это единственное, что его во мне интересует. Мой шрам.
– Не говори так, это неправда!
– Я лучше напишу Сириусу, посмотрим, что скажет он…
– Гарри, ты что? Нельзя об этом в письме! – всполошилась Гермиона. – Хмури велел нам писать очень осторожно! Где гарантии, что сов не перехватывают?
– Хорошо, хорошо, я не буду ему писать! – раздраженно отозвался Гарри и встал. – Пойду спать. Скажи за меня Рону, ладно?
– Ну нет, – с облегчением сказала Гермиона, – если ты уходишь, значит, и я могу, и это будет вежливо. Я совсем вымоталась, а завтра нужно связать побольше шапочек. Если хочешь, можешь мне помочь. Довольно занятно, и у меня уже есть опыт, я умею узоры, шишечки, всякие такие вещи.
Гарри посмотрел на ее довольное лицо и постарался сделать вид, что обдумывает это предложение.
– Ммм… Нет, спасибо, я, наверно, не смогу, – ответил он. – Завтра точно нет. У меня домашних заданий целая гора…
И пошел к лестнице в спальню мальчиков, оставив слегка разочарованную Гермиону у камина.
Глава четырнадцатаяПерси и Мягколап
На следующее утро Гарри проснулся первым. Он чуть-чуть полежал, наблюдая за пылинками в луче солнечного света, проникавшего сквозь зазор между занавесями балдахина, и наслаждаясь мыслью, что сегодня суббота. Первая неделя триместра тянулась целую вечность, как один длинный урок истории магии.
Судя по сонной тишине спальни и мятной свежести солнечного луча, рассвет наступил совсем недавно. Гарри отдернул полог, встал и начал одеваться. В комнате царило безмолвие, слышалось лишь размеренное, глубокое дыхание одноклассников и далекий щебет птиц за окном. Гарри осторожно открыл рюкзак, достал перо, пергамент и спустился в гостиную.
Он направился прямиком к камину, где давно потух огонь, уютно устроился в любимом старом кресле и развернул свиток, оглядывая комнату. Скомканные обрывки пергамента, старые побрякуши, банки из-под зелий, конфетные обертки, которыми обычно бывала завалена гостиная к концу дня, сейчас исчезли, как и все Гермионины шапочки. Смутно подумав о полчище эльфов, которые, сами того не желая, обрели свободу, Гарри открыл чернильницу, обмакнул перо, занес его над ровной желтоватой поверхностью пергамента, глубоко задумался… и через пару минут поймал себя на том, что бессмысленно смотрит в пустой очаг, абсолютно не зная, что писать.
Теперь он понимал, до чего тяжело приходилось Рону и Гермионе летом, когда надо было сочинять письма ему. Как, спрашивается, рассказать Сириусу все, что нужно, задать наболевшие вопросы и при этом не выдать потенциальному перехватчику письма сведений, которые ни в коем случае нельзя выдавать?
Довольно долго Гарри просидел неподвижно, невидяще глядя в камин. Затем его наконец осенило, он еще раз обмакнул перо в чернильницу и решительно принялся водить им по пергаменту.
Дорогой Шлярик!
Надеюсь, у тебя все хорошо. У меня первая неделя прошла ужасно, и я очень рад, что наконец настали выходные.
У нас новая учительница по защите от сил зла, профессор Кхембридж. Она такая же милая, как твоя мамочка. Сейчас я пишу тебе потому, что то, о чем я писал прошлым летом, случилось снова, когда я вчера вечером отбывал наказание у Кхембридж.
Мы все очень скучаем по нашему самому большому другу и надеемся, что он скоро к нам вернется.
Пожалуйста, пришли ответ как можно скорее.
Он несколько раз перечитал письмо, стараясь представить себя на месте постороннего человека. Непонятно, как тут догадаться, о чем идет речь и кому он пишет. С другой стороны, Гарри надеялся, что Сириус поймет намек и сообщит, когда примерно ждать возвращения Огрида. Спросить напрямик Гарри не решился, опасаясь привлечь излишнее внимание к Огридовой миссии.
Письмо было короткое, но отняло кучу времени; пока Гарри над ним сидел, солнечные лучи успели доползти до середины комнаты, а сверху, из спален, уже доносился шум. Аккуратно запечатав свиток, Гарри через дыру в стене выбрался из гостиной и отправился в совяльню.
– На твоем месте я бы по этому коридору не ходил, – сказал Почти Безголовый Ник, зловеще выплывая из стены прямо перед Гарри. – Там Дрюзг. Он задумал подшутить над человеком, который первым пройдет мимо бюста Парацельса.
– А шутка, случайно, состоит не в падении бюста на голову человека? – поинтересовался Гарри.
– Как ни банально, именно в этом она и состоит, – досадливо бросил Почти Безголовый Ник. – Дрюзг никогда не отличался утонченностью. Схожу за Кровавым Бароном… Может, он сумеет положить этому конец… До свидания, Гарри…
– Пока, – ответил тот и свернул не направо, а налево, избрав другой путь до совяльни, длиннее, но безопаснее. Он шел мимо высоких окон, за которыми пронзительной голубизной сверкало чудесное ясное небо, и на душе у него с каждой минутой светлело: сегодня тренировка, наконец-то он выберется на стадион…
Что-то мазнуло его по ногам. Он посмотрел вниз и увидел, как мимо прошмыгнула миссис Норрис, тощая серая кошка смотрителя Филча. Она на мгновение обратила на него огромные желтые глаза-фонари и исчезла за статуей Уилфреда Утомившегося.
– Я ничего плохого не делаю! – крикнул Гарри вслед кошке, ибо у нее на морде было написано, что она отправилась докладывать своему хозяину, причем непонятно с какой стати: Гарри имел полное право в субботу утром идти в совяльню.
Солнце стояло уже довольно высоко, и, когда Гарри вошел в совяльню, свет из незастекленных оконных проемов совершенно его ослепил: круглое помещение пересекала густая сеть толстых серебристых лучей. На стропилах, нахохлившись, сидели сотни сов. Поутру они были беспокойны: очевидно, некоторые лишь недавно возвратились с ночной охоты. Гарри задрал голову и, ступив на соломенную подстилку, усеянную тонкими косточками мелких зверьков (под ногами сразу захрустело), поискал глазами Хедвигу.
– Вот ты где, – сказал Гарри, обнаружив свою сову под самым куполом. – Спускайся, у меня для тебя работа.
Глухо ухнув, Хедвига распростерла огромные белые крылья и слетела на плечо хозяину.
– Здесь написано «Шлярику». – Гарри протянул письмо Хедвиге и она зажала его в клюве. Сам не зная зачем, Гарри перешел на шепот: – Но это для Сириуса, поняла?
Сова моргнула янтарными глазами. Очевидно, это значило: да, поняла.
– Тогда счастливого полета, – пожелал Гарри и отнес ее к окну. Хедвига, на мгновение сжав когтями его плечо, взмыла в яркое небо. Гарри следил за ней, пока она не превратилась в крохотную черную точку и не исчезла, а затем перевел взгляд на хижину Огрида, прекрасно различимую из окна совяльни. И так же прекрасно было видно, что в хижине по-прежнему никого нет, занавески задернуты, а над трубой не вьется дымок.
Верхушки деревьев Запретного леса покачивались на легком ветру. Гарри смотрел, наслаждаясь свежим воздухом и думая о предстоящей квидишной тренировке… и вдруг увидел. Над лесом, широко простирая кожистые черные крылья, точно птеродактиль, взмыл огромный конь-ящер. Он сделал большой круг над лесом и снова скрылся среди ветвей. Все случилось быстро, и через секунду Гарри уже и сам с трудом верил, что действительно видел это странное существо; единственным доказательством было бешено колотившееся сердце.
За спиной открылась дверь. От испуга Гарри вздрогнул, развернулся и увидел Чо Чан с письмом и посылкой в руках.
– Привет, – машинально поздоровался Гарри.
– Ой… привет, – еле дыша ответила Чо. – Не ожидала так рано кого-нибудь здесь встретить… Только что вспомнила: у мамы сегодня день рождения.
Она показала сверток.
– Понятно, – кивнул Гарри.
Мозг внезапно заклинило. Хотелось сказать что-нибудь остроумное и интересное, но перед глазами упрямо стоял ужасный образ крылатого коня.
– Хороший сегодня день, – наконец нашелся Гарри. И внутри у него все тотчас сжалось от смущения. Погода. Он разговаривает с ней о погоде…
– Да, – согласилась Чо, выглядывая подходящую сову. – Хорошие условия для тренировки. Я не выходила всю неделю, а ты?
– Тоже, – ответил Гарри.
Чо выбрала одну из школьных сипух и поманила ее к себе на руку. Птица послушно спустилась, протянула лапку, и Чо стала привязывать к ней посылку.
– А вы уже выбрали нового Охранника? – полюбопытствовала Чо.
– Да, – кивнул Гарри, – мой друг, Рон Уизли, ты ведь его знаешь?
– Который ненавидит «Торнадо»? – довольно холодно спросила Чо. – И как он? Хорошо играет?
– Хорошо, – ответил Гарри. – Я так думаю. Правда, я не видел, как он пробовался, я наказание отбывал.
Чо, не закончив с посылкой, подняла на него глаза.
– Эта Кхембридж – просто чудовище, – тихо проговорила она. – Наложить взыскание только за то, что ты сказал правду о… о его… о его смерти. Уже вся школа знает. Ты молодец, что решился ей противостоять. Это очень смело.
Внутри у Гарри все сразу разжалось и надулось от счастья; кажется, он даже воспарил над полом, усеянным совиным пометом. Да пропади она, эта летучая лошадь! Чо считает его смельчаком, вот что главное! Он стал помогать ей привязывать посылку и хотел уже якобы ненароком показать ей порез на руке, но, едва эта мысль пришла ему в голову, как дверь снова отворилась.
В совяльню, пыхтя и отдуваясь, ворвался Филч. На впалых щеках, испещренных венозными жилками, горели багровые пятна, колыхались брылы, жидкие седые волосы растрепались; без сомнения, он несся сюда со всех ног. Вслед за ним вбежала миссис Норрис, воззрилась на сов и сердито замяукала. Наверху недовольно зашелестели крылья, а большая неясыть угрожающе щелкнула клювом.