– Да, – просияла Ангелина. – Я была у Макгонаголл. А она, по-моему, ходила к Думбльдору. Так или иначе, Кхембридж сдалась. Ха! В общем, сегодня в семь собираемся на поле, хорошо? Надо наверстать упущенное. Вы в курсе, что до первой игры осталось всего три недели?
Ангелина отбыла, протискиваясь сквозь толпу, и исчезла, успев ловко увернуться от чернильной бомбочки, которая попала в какого-то первоклассника.
Рон поглядел в окно, от ливня мутное, и улыбка его поугасла.
– Надеюсь, дождь прекратится… Гермиона, ты что?
Она тоже смотрела в окно, но ее мысли явно витали где-то далеко. Взгляд был затуманен, лоб нахмурен.
– Я думаю… – пробормотала она, не отводя глаз от залитого дождем стекла.
– О Си… о Шлярике? – спросил Гарри.
– Нет… не совсем… – медленно ответила Гермиона. – Скорее… интересно… думаю, мы поступаем правильно… по-моему… Да?
Гарри переглянулся с Роном.
– Спасибо, теперь понятно, – сказал Рон. – А то, знаешь, очень раздражает, когда тебе ничего не могут толком объяснить.
Гермиона перевела на него взгляд, будто лишь теперь заметила, что он стоит рядом.
– Я думала, – она заговорила отчетливее, – правильно ли мы поступаем. Я имею в виду общество защиты от сил зла.
– Что?! – хором вскричали Рон и Гарри.
– Гермиона, ты же сама это затеяла! – возмутился Рон.
– Сама, – кивнула Гермиона, сплетая пальцы. – Но после разговора со Шляриком…
– Но он же за, – удивился Гарри.
– Вот именно. – Гермиона снова уставилась в окно. – Вот именно. Поэтому я и думаю: может, это все-таки неправильно?
Лежа на животе, над ними проплыл Дрюзг, держа на изготовку трубочку для стрельбы горохом. Ребята автоматически подняли над головами рюкзаки и держали, пока полтергейст не пролетел мимо.
– Я ничего не понимаю, – недовольно сказал Гарри, когда они опустили рюкзаки на пол. – Сириус за нас, и поэтому ты сомневаешься, стоит ли это затевать?
Гермиона жалобно, даже затравленно скривилась и уставилась на свои руки:
– Вот скажи честно: ты его суждениям доверяешь?
– Да! Доверяю! – не задумываясь ответил Гарри. – Он всегда давал нам хорошие советы.
Мимо просвистела бомбочка и сильно ударила по уху Кэти Белл. Кэти вскочила и начала яростно кидаться в Дрюзга чем попало. Гермиона молча наблюдала. Прошло довольно много времени, прежде чем она заговорила вновь.
– Вам не кажется, что Шлярик стал… – она очень тщательно подбирала слова, – как бы это сказать… безрассуден… с тех пор, как ему приходиться безвылазно сидеть дома? Вам не кажется, что он… живет… как бы… через нас?
– Что это значит, «через нас»? – с вызовом спросил Гарри.
– Я имею в виду… По-моему, он сам был бы счастлив организовать тайное общество под носом у представителя министерства… По-моему, он бесится оттого, что сейчас практически бессилен… поэтому, мне кажется, он нас и… как бы получше выразиться… подстрекает.
Рона это ошеломило.
– Сириус прав, – изрек он. – Ты и правда совсем как моя мама.
Гермиона прикусила губу и ничего не ответила. Дрюзг подлетел к Кэти Белл и вылил ей на голову целую бутылку чернил. В этот момент прозвонил колокол.
К вечеру погода не улучшилась, и Гарри и Рон, пока дошли до стадиона, успели вымокнуть до нитки. Ноги скользили и разъезжались на мокрой траве, над головами висели мрачные свинцовые тучи. Приятно было хоть на время укрыться в теплой, ярко освещенной раздевалке. Фред и Джордж уже пришли. Они всерьез обсуждали, не прогулять ли тренировку, воспользовавшись какой-нибудь из злостных закусок.
– …но она сразу догадается, – вполголоса говорил Фред. – Я только вчера пытался продать ей рвотные ракушки.
– Может, гриппозную галету попробовать? – пробормотал Джордж. – Их мы еще никому не показывали…
– А что, правда действуют? – сразу заинтересовался Рон. За окнами выл ветер. Дождь с новой силой забарабанил в стекло.
– Еще как, – сказал Фред, – температура подскакивает выше некуда.
– Но появляются огромные гнойные фурункулы, – добавил Джордж, – и мы пока не знаем, как от них избавляться.
– Не вижу никаких фурункулов. – Рон внимательно оглядел братьев.
– Неудивительно, – хмуро проворчал Фред, – они на таком месте, которое не принято демонстрировать публике.
– Но летать с ними на метле – истинный гемо…
– Так, слушайте сюда, – раздался громкий голос Ангелины, которая только что вышла из капитанского кабинета. – Я понимаю, погода не идеальная. Но не исключено, что первый матч со «Слизерином» придется играть в таких же условиях, поэтому все очень даже удачно – мы сможем выработать правильную тактику. Гарри, помнится, на матче с «Хуффльпуффом» ты сделал что-то такое со своими очками, чтобы они не запотевали?
– Это Гермиона сделала, – ответил Гарри. Он достал палочку, постучал по стеклам очков и сказал: – Импервиус!
– Думаю, всем стоит попробовать, – решила Ангелина. – Если дождь не будет бить в лицо, видимость сильно улучшится… Давайте, все вместе: импервиус! Вот так. Пошли.
Спрятав палочки во внутренние карманы мантий, все взвалили на плечи метлы и вслед за Ангелиной вышли из раздевалки.
Прохлюпав по глубокой грязи, скрипевшей под ногами, команда вышла на середину поля. Видимость, несмотря на заклятие, была ужасная. Дождь стоял стеной, и в довершение ко всему быстро темнело.
– Готовы? По моему свистку! – прокричала Ангелина.
Гарри оттолкнулся от земли – из-под ног во все стороны брызнула грязь, – и устремился вверх; ветер немного сносил его в сторону. Неясно, как в такую погоду разглядеть Проныру – тут и Нападалы-то не видно. Спустя минуту после начала тренировки коварный мяч чуть не сшиб Гарри с метлы, и пришлось применить Подвес Ленивца. Жаль, Ангелина не видела. Собственно, она, как и все прочие, не видела почти ничего. Никто не имел ни малейшего представления, чем занимаются остальные. Ветер крепчал, и даже с поля был слышен шипящий грохот дождя по поверхности озера.
Прошел почти час, прежде чем Ангелина признала свое поражение и повела вымокшую, страшно недовольную команду назад в раздевалку, заверяя всех, что время было потрачено совсем не напрасно, – впрочем, без особой убежденности. Фред с Джорджем злились больше всех; они плелись враскоряку, морщась при каждом шаге. Гарри, вытираясь полотенцем, слышал, как они тихо жаловались друг другу.
– По-моему, у меня несколько штук лопнуло, – в изнеможении вздохнул Фред.
– А у меня нет, – отозвался Джордж, сжимая зубы, – нарывают со страшной силой… Такие огромные, прямо как я не знаю что…
– ОЙ! – вскрикнул Гарри.
Он зажмурился от боли и прижал полотенце к лицу. Так сильно шрам не болел уже очень давно.
– Что случилось? – спросило сразу несколько голосов.
Гарри опустил полотенце. Без очков все в раздевалке казалось размытым, но он видел, что лица повернуты к нему.
– Ничего, ничего, – пробормотал он, – просто я… случайно ткнул себя в глаз.
При этом он со значением посмотрел на Рона, и, когда все, укутавшись в плащи и низко надвинув шляпы, вышли на улицу, они вдвоем задержались в раздевалке. Алисия скрылась за дверью последней, и Рон тут же спросил:
– В чем дело? Опять шрам?
Гарри кивнул.
– Но… – Рон испуганно выглянул в дождь за окном, – ведь… он не может быть рядом, нет?
– Нет. – Гарри опустился на скамейку и потер лоб. – Он за много миль отсюда. Шрам болит, потому что… он… страшно зол.
Гарри совершенно не собирался этого говорить, слова получились как чужие, но едва услышав их, он понял, что это правда. Он не понимал, откуда это ему известно, но нисколько не сомневался: Вольдеморт, где бы ни был и что бы ни делал, кипит от ярости.
– Ты что, видел его? – в ужасе спросил Рон. – У тебя… было видение? Или что?
Гарри сидел не шевелясь и глядел себе под ноги. Он старался пустить мысли на самотек, расслабиться после боли.
Перед ним пронеслись какие-то тени, раздались голоса…
– Ему что-то нужно, он приказал что-то сделать, а дело продвигается медленно, – сказал Гарри и опять, услышав эти слова, очень удивился, но понял, что это правда.
– Но… откуда ты знаешь? – пролепетал Рон.
Гарри покачал головой, закрыл лицо руками и надавил ладонями на глаза. Под веками ярко сверкнули звезды. Он почувствовал, что Рон сел рядом, ощутил его взгляд.
– В кабинете Кхембридж было то же самое, да? – сдавленно заговорил Рон. – Когда у тебя заболел шрам? Сам-Знаешь-Кто тогда тоже злился?
Гарри покачал головой.
– А что?
Гарри стал вспоминать. Он посмотрел Кхембридж в лицо… шрам заболел… а в животе возникло странное ощущение… как будто что-то подпрыгнуло, замерло… счастье… конечно, тогда он не понял, что это счастье, потому что ему самому было так плохо…
– Тогда он, наоборот, чему-то радовался, – сказал в конце концов Гарри. – Очень сильно. Он ждал… чего-то хорошего. А в ночь перед началом учебного года, – Гарри стал припоминать подробности той ночи, когда шрам заболел в спальне на площади Мракэнтлен, – он был разъярен…
Он повернулся к Рону. У того округлились глаза.
– Да, друг, тебе пора заменять Трелони, – благоговейно промолвил он.
– Я же не пророчествую, – возразил Гарри.
– Нет, но… знаешь, что ты делаешь? – В голосе Рона страх мешался с восхищением. – Ты читаешь мысли Сам-Знаешь-Кого!
– Нет, – покачал головой Гарри. – Это не мысли, скорее… настроение, наверное. Передо мной что-то мелькает, и я понимаю, в каком он настроении. Думбльдор говорил, что и в прошлом году было то же самое. Он сказал, я чувствую, когда Вольдеморт рядом или когда у него приступ ненависти. А теперь, похоже, я чувствую, и когда ему хорошо…
Оба замолчали. Стены раздевалки сотрясались от дождя и ветра.
– Надо кому-то рассказать, – произнес Рон.
– В прошлый раз я говорил Сириусу.
– Значит, расскажи и в этот раз!
– А как? Я не могу! – мрачно ответил Гарри. – Забыл, что ли: и очаги и совы – все под контролем Кхембридж.