– Чо? – деловито осведомилась она. – Отловила тебя после собрания?
Гарри оторопело кивнул. Рон захихикал, но, поймав взгляд Гермионы, смолк.
– И что же она… э-э… хотела? – притворно невинным тоном поинтересовался он.
– Она… – начал Гарри; голос прозвучал хрипло, он откашлялся и начал снова: – Она… э-э…
– Вы целовались? – живо спросила Гермиона.
Рон сел так быстро, что опрокинул чернильницу, и та прокатилась по всему коврику. Полностью проигнорировав это обстоятельство, Рон жадным взглядом впился в лицо Гарри:
– Да?
Гарри поглядел на Рона, которого разрывало от смеха и любопытства, на чуть сдвинутые брови Гермионы и кивнул.
– ХА! – Рон победно вскинул кулак и оглушительно захохотал.
Второклассники, тихонько стоявшие у окна, от испуга вздрогнули. Наблюдая, как Рон катается по коврику, Гарри и сам невольно улыбнулся. Гермиона с глубоким отвращением посмотрела на Рона и вернулась к своему письму.
– Ну? – отсмеявшись, спросил Рон. – И как?
Гарри поразмыслил.
– Мокро, – честно признался он.
Рон хрюкнул – не поймешь, в ликовании или омерзении.
– Потому что она плакала, – мрачно добавил Гарри.
– Ой, – улыбка Рона слегка увяла, – ты что, так плохо целуешься?
– Откуда я знаю, – ответил Гарри. Такое объяснение еще не приходило ему в голову, и он тотчас забеспокоился. – Может, и плохо.
– Какая ерунда, – рассеянно, не переставая строчить, проговорила Гермиона.
– А ты откуда знаешь? – вскинулся Рон.
– Чо в последнее время только и делает, что плачет, – обронила Гермиона. – За едой, в туалетах, везде.
– От поцелуев должна бы повеселеть, – хихикнул Рон.
– Рон, – с большим достоинством произнесла Гермиона, макая перо в чернильницу, – ты самый бесчувственный болван, каких мне выпадало несчастье встречать.
– Что ты такое говоришь? – возмутился Рон. – Лучше скажи, кто это плачет, когда их целуют?
– Вот именно, – с некоторым отчаянием поддержал его Гарри, – кто?
Гермиона сострадательно на них посмотрела.
– Вы что, совсем не понимаете, что она сейчас чувствует? – спросила она.
– Совсем, – хором ответили Гарри и Рон.
Гермиона вздохнула и отложила перо.
– Прежде всего дураку ясно, что ей очень грустно из-за Седрика. Потом, надо думать, она в растерянности – раньше ей нравился Седрик, теперь нравится Гарри, и она не понимает, кто больше. Кроме того, она угрызается: она думает, что целоваться с Гарри – это оскорбление памяти Седрика, и не знает, что про нее скажут, если она начнет встречаться с Гарри. Плюс она, скорее всего, толком не разобралась, что чувствует к Гарри, потому что Гарри видел, как Седрик умер, и от этого все очень запутанно и болезненно. Да, и еще она боится, что ее выгонят из команды, потому что она сейчас так плохо летает.
Гарри и Рон помолчали в некотором оцепенении, затем Рон сказал:
– Один человек не может столько всего чувствовать, он взорвется.
– Если у тебя полторы эмоции, это еще не значит, что и у остальных тоже, – съязвила Гермиона и снова взялась за перо.
– Но она первая начала, – сказал Гарри. – Я бы не стал… Она просто подошла и… А через секунду уже рыдала у меня на плече… Я не знал, что делать…
– А кто бы знал? – Самая мысль о подобной ситуации устрашила Рона.
– Нужно было ее пожалеть. – Гермиона озабоченно подняла глаза от пергамента. – Надеюсь, ты так и сделал?
– Ну, – Гарри обдало неприятным жаром, – я ее вроде как… похлопал по спине.
Было ясно видно, каких огромных усилий воли Гермионе стоит не закатывать глаза.
– Что же, это не худший вариант, – объявила она. – Ты будешь с ней встречаться?
– А куда я денусь? – ответил Гарри. – Д. А. ведь никто не отменял.
– Ты понял, что я имею в виду, – сказала Гермиона.
Гарри промолчал. Слова Гермионы открыли перед ним абсолютно новую и очень пугающую перспективу. Он попытался представить себе, как идет куда-то с Чо – в Хогсмед, например, – и должен пробыть с ней наедине несколько часов. Естественно, теперь, после того что произошло, она будет ждать приглашения… От этой мысли у Гарри скрутило живот.
– Не важно, – равнодушно произнесла Гермиона, возвращаясь к письму, – у тебя еще масса возможностей ее пригласить.
– А если он не хочет? – спросил Рон, необычайно проницательно наблюдавший за Гарри.
– Что за глупости, – рассеянно отмахнулась Гермиона, – она давным-давно ему нравится, правда, Гарри?
Он не ответил. Да, она давно ему нравилась, но, представляя себя с ней вдвоем, Гарри всегда видел, как Чо радуется жизни, а не безудержно рыдает у него на плече.
– А кому, собственно, предназначается этот роман? – спросил Рон у Гермионы, пытаясь прочесть, что написано на пергаменте, который давно уже стелился по полу. Гермиона поддернула письмо к себе, подальше от Рона.
– Виктору.
– Круму?
– А каких еще Викторов мы знаем?
Рон ничего не сказал, но насупился. Потом они минут двадцать сидели молча. Рон, фыркая от нетерпения и постоянно что-то вычеркивая, доделывал работу по превращениям; Гермиона, старательно водя пером, исписала весь пергамент, аккуратно скатала его и запечатала. Гарри смотрел в огонь, больше всего на свете желая, чтобы там появился Сириус и посоветовал, как вести себя с девочками. Но языки пламени лишь больше съеживались, и наконец красные жаркие угли превратились в золу. Оглядевшись, Гарри обнаружил, что они опять остались в общей гостиной одни.
– Ну все, спокойной ночи. – Гермиона широко зевнула и направилась к лестнице.
– Что она нашла в этом Круме? – возмутился Рон, когда они с Гарри тоже пошли спать.
– Наверно, – подумав, ответил Гарри, – это потому, что он старше… к тому же всемирно известный квидишный игрок…
– Да, но что еще? – раздраженно спросил Рон. – Он же мрачный тип!
– Ну да, мрачный, – согласился Гарри, чьи мысли по-прежнему были заняты Чо.
Они сняли мантии и переоделись в пижамы. Гарри положил очки на тумбочку, но не задернул полог, а стал смотреть в окно у кровати Невилла на звездное небо. Думал ли он вчера, ложась спать, что через двадцать четыре часа сможет сказать, что целовался с Чо Чан?..
– Спокойной ночи, – буркнул откуда-то справа Рон.
– Спокойной ночи, – ответил Гарри.
Может, в следующий раз… если такое случится… она будет немного счастливее. Надо куда-нибудь ее пригласить; она, наверное, рассчитывала на это, а теперь обижается… А может, она сейчас лежит в постели и плачет о Седрике? Гарри не знал, что и думать. От объяснений Гермионы все только больше запуталось.
Вот чему нас должны здесь учить, – решил он, поворачиваясь на бок, – что у них, у девочек, в голове… Все полезнее, чем прорицание…
Невилл сопел во сне. Где-то в ночи ухнула сова.
Гарри снилось, что он стоит в Кстати-комнате, а Чо гневно его корит: «Зачем ты заманил меня сюда?» Она утверждала, будто он обещал, если она придет, дать ей сто пятьдесят шокогадушных карточек. Гарри возражал… Чо закричала: «Седрик всегда давал мне много-много карточек! Вот, смотри!» – и стала пригоршнями вынимать из карманов карточки и кидать их в воздух. Затем она превратилась в Гермиону, которая сказала: «Ты правда обещал, Гарри… По-моему, ты должен дать ей что-то взамен… Может быть, твой “Всполох”?»… Гарри принялся доказывать, что не может отдать «Всполох», он ведь у Кхембридж, и вообще это смешно, он пришел в Кстати-комнату развешивать шары, вон они какие, в форме головы Добби…
Сон внезапно изменился…
Его тело сделалось гладким, мощным, гибким. Он ловко проскользнул между блестящими прутьями металлической решетки, заструился на животе по темному холодному полу. Было темно, но он видел, как все вокруг пульсирует странными цветами… он повернул голову… вроде бы в коридоре никого… хотя… впереди, на полу, свесив голову на грудь, сидит человек… контуры тела мерцают во мраке…
Гарри высунул язык… почуял в воздухе запах человека… человек жив, но задремал… сидит перед дверью в конце коридора…
Гарри томило желание укусить спящего… этому надо противостоять… у него другая, очень важная задача…
Но человек шевельнулся… Он вскочил, и с колен упал серебристый плащ; Гарри видел над собой размытые, дрожащие очертания… человек вытащил из-за пояса волшебную палочку… у Гарри не осталось выбора… он высоко поднялся над полом и ударил сокрушительно, раз, другой, третий, глубоко вонзая зубы в человеческую плоть, чувствуя, как ломаются ребра, ощущая горячий поток крови…
Человек кричал от боли… потом затих… беспомощно привалился к стене… пол в крови…
Лоб так страшно болит… сейчас расколется голова…
– Гарри! ГАРРИ!
Весь в холодном поту, Гарри открыл глаза. Сбитые простыни обвивали его тело, как смирительная рубашка; в лоб словно ткнули раскаленной кочергой.
– Гарри!
Над ним склонялся смертельно перепуганный Рон. В ногах кровати стоял кто-то еще. Гарри обеими руками схватился за лоб; боль буквально ослепляла… Он перекатился на живот, свесился с постели, и его вырвало.
– Ему плохо, – сказал чей-то тревожный голос. – Может, надо кого-нибудь позвать?
– Гарри! Гарри!
Надо сообщить Рону, это очень важно… Судорожно хватая ртом воздух, Гарри рывком поднялся в кровати, усилием воли подавляя рвоту. От боли он почти ничего не видел.
– На твоего… – выдохнул он. Его грудь тяжело вздымалась. – На твоего папу… напали…
– Что? – не понял Рон.
– Твой папа! Его покусали, очень сильно, повсюду кровь!..
– Я пойду позову кого-нибудь, – сказал все тот же тревожный голос, и Гарри услышал, как кто-то выбежал из спальни.
– Гарри, дружище, – неуверенно произнес Рон, – тебе… приснился кошмар…
– Нет! – гневно закричал Гарри; Рон должен понять, это очень важно. – Это не кошмар! Не обычный сон!.. Я там был, я видел… Я это сделал!..
Он слышал бормотание Дина и Шеймаса, но ему было все равно. Боль поутихла, но пот продолжал литься, и Гарри дрожал как в лихорадке. Его еще раз вырвало – Рон едва успел отскочить.